Но об этом всем знал только один Валентин. Другим же Иванка порой просто казалась немного странной из-за этой мимолетной, впрочем, мало кем замеченной особенности. Хотя, по правде сказать, некоторые считали ее ведьмой. Но, по большей части, это были женщины, которым и самим это самое занятие было не чуждо.

– Ты мне ничего не хочешь сказать? – сурово спросил Валентин. – Ну, к примеру, чем-то порадовать?

Иванка опечалилась, словно он ей сообщил о том, что ее дом сгорел. Скромненько так пила маленькими, сиротскими глоточками кофе, и с укоризной смотрела на него. Ее взгляд словно говорил: «И чего этот удав хочет от меня, бедной?».

Она притворялась, что не понимает, о чем это он. Словно забыла, что ей было дано три дня на внесение исправлений в ее последний роман о кладоискателях, который с нетерпением ожидало одно крупное издательство.

– Ты завтракал? – вместо этого спросила она у Валентина. – Кто тебе завтрак готовит? Кто кофе по утрам заваривает? Умеет ли кто это делать так же хорошо, как я?

«Решила заболтать проблему? Не получится».

Валентин уверенно, эдак «по-мужски», твердо и многозначительно посмотрел ей в глаза.

– А что это ты говорила там, в спальне? – спросил он.

Иванка изобразила на лице полное непонимание.

– Странная привычка – разговаривать сама с собой, – не успокаивался Валентин.

Иванка вдруг совершенно искренне разозлилась.

– Не понимаю, о чем ты. А если хочешь спросить о концовке «Черного ветра», романа о кладоискателях, так прямо и говори… Нет, не дописала!

Валентин понял, что не надо пока больше на нее давить.

– Нет, не пила, не курила, ни то, ни другое, и даже не третье, – на которое ты так нагло сейчас намекаешь! – Иванка смотрела на него уже с каким-то сожалением, словно на большого, но глупого ребенка, которому, хоть и трудно что-то объяснять, но приходится… В то время, как он хранил полное (в смысле – наполненное немым укором) красноречивое молчание.

И в это время в дверь позвонили. Как нельзя кстати. Она помчалась открывать дверь. Перспектива отложить на какое-то время тяжелое для нее объяснение, видно, была воспринята ею с облегчением. Через минуту на кухню ввалился совершенно неповторимая личность – Валдис, по прозвищу «Гуруджи», художник-анималист, как он сам себя называл.

Это был весьма колоритный персонаж. Когда-то, пытаясь опубликовать свой первый сборник юношеских стихов, Саша Панкевич искала недорогого издателя. Крупные издательства, из тех, что платят гонорары, не хотели иметь дело с начинающим автором, и свою первую книгу ей пришлось издавать за свой счет. Тогда-то она воспользовалась услугами соседа по площадке Валдиса. Он действительно «почти задаром» сделал ей тогда эту обложку. Кстати, довольно неплохо. И, благодаря Иванкиной книжке, кстати, восторженно принятой литературной публикой, – Валдис стал получать заказы от других издательств. Тогда-то и взял себе этот псевдоним – «Гуруджи». Правда, дальнейшее сотрудничество с издательствами как-то не заладилось. И Гуруджи сосредоточился на простом зарабатывании денег: делал буклеты и рекламки на заказ, ну, те, которые в большом количестве вываливаются из твоего почтового ящика, когда ты его открываешь утром, идя на работу.

Но при этом Гуруджи совершенно искренне считал себя чуть ли не крестным отцом писательницы Иванны Панчовски, бесстыдно утверждая на всех перекрестках, что успехом своей первой книги она обязана именно ему. Ибо не сделай он тогда для нее сногсшибательной обложки…….

Вот и сейчас, как водится, без особого приглашения ворвавшись в ее дом, и, не здороваясь с Валентином, обшарив голодными глазами по периметру кухню, совершенно нагло заявил:

– Кофэ есть?

– И тебе здравствуй, дорогой! – ответил Валентин, которого этот персонаж порой изрядно раздражал.

Потом, решив, что тонкой иронией все равно не прошибить это мохнатое, нестриженое, вечно обляпанное то ли краской, то ли обычной уличной грязью создание, Валентин добавил:

– Уже все выпили.

– Но еще не завтракали? – с нескрываемой надеждой спросил Валдис.

– Ты что, сюда есть пришел? – возмутился Валентин.

Эта пуленепробиваемость Гуруджи порой просто бесила. Особенно после того, как Валдис однажды сознался, что зарабатывает в год… ну, по крайней мере, почти столько же, сколько и он, литературный агент со стажем и с именем в литературных кругах. Хотя вечно голодный взгляд и непременно испачканная роба этого служителя Аполлона и Золотого тельца, казалось, вопияли на весь мир о тяжелом детстве в трущобах городской окраины, о вечно пьяных родителях, о голодных глазах и тонких ручонках худосочного мальчугана, тянувшегося за последним куском хлеба на грязном столе, по которому сновали серые крысы…

Но Валентин знал из рассказов Валдиса о его маме, спокойно живущей в родном городке на севере Восточной Европы. Эта вполне добропорядочная, но немного скуповатая женщина также не бедствовала, занимаясь понемногу перепродажей по мелочи всего, чего только можно. Отец, правда, уже умер, но еще недавно он был довольно известным мастером по ремонту автомобилей в своем рабочем квартале, и также неплохо по меркам того района зарабатывал.

Так что, по всей видимости, на внешнем облике Валдиса отразились, въевшиеся на генном уровне, какие-то кармические дела еще более давних поколений его предков.

– А что такое? – невинно и довольно мирно спросил Валдис. – Я вот сегодня утром не успел перекусить.

– Ну, зачем ты так, – с укоризной сказала Иванка Валентину. – Видишь, человек голоден…

Она заглянула в холодильник. И так же решительно его закрыла.

Ох уж эти бабы, хлебом не корми, дай пожалеть какого-нибудь откровенного нахала или афериста.

– Знаешь, Валдек, у меня тут остался бутерброд со вчерашнего … хм, ужина, – Иванка зацепила Валентина мимолетным взглядом.

«Да, кстати, о загулах, запоях, плохих девчонках, попавших в компанию плохих парней…», – подумал он. – «Как ей не надоедают эти вечные романы с парнями из дискотек, которые, как правило, младше нее лет на пять или десять… Пора дать ей по этому поводу хорошую взбучку»

– Да это была всего лишь Лера, – задумчиво и устало ответила она, глядя куда-то в сторону.

«Это что же, она прочла мои мысли? – Валентин почувствовал, как мурашки пробежали по коже. – Как легко у ведьмы это получается? А я ведь не из тех простаков, у которых на лице написано все, что было вчера, и что будет сегодня, и какую гадость ближним своим они собираются преподнести завтра… А ведь такое уже не первый раз».

Он невольно сжался в комок, втянув голову в плечи, словно это инстинктивное непроизвольное мышечное усилие могло создать вокруг него непроницаемую ауру и сделать невидимым.

А Иванка продолжала, как ни в чем не бывало.

– Лера вчера снова пришла просить меня написать тексты для ее уже готовых мелодий. Два часа уговаривала, убеждала: и какая я талантливая, и зачем я зарываю свой талант в землю, и что Бог меня не простит, если я не сделаю эти тексты, лишив человечество наших с ней прекрасных песен…

– И сколько ж вы выпили?

– Не «мы», а Лера… Бутылки две кальвадоса.

– Надеюсь, ты не отпустила ее вечером одну? – спросил Валентин, припомнив, как однажды вечером после такой же вот «творческой встречи» Валерию, довольно известного в узких кругах композитора, по дороге домой почему-то занесло в кафе «Три олуха», весьма популярное среди богемщиков города. …Тот вечер для нее окончился в отделении милиции. Хотя сама Лера объясняла это так: администраторы кафе неправильно поняли ее попытки объяснить публике преимущество буддизма над индуизмом. Они не смогли связать эти ее объяснения с ее танцем прямо на столе.

Правда, на следующий день вызволенная друзьями из участка, Лера утверждала, что и понятия не имеет ни о главной составляющей буддизма, ни о смысле и количестве течений индуизма, и уверяла, что она на самом деле протестантка в третьем поколении колене.

– Я ж не изверг, – миролюбиво ответила Иванка. – Я ее отпустила только утром, когда она отдохнула и выспалась.