Может, дело было в обгоревшем каркасе фермы Дейли или порезе, протянувшемся по ее шее. Может, в маленькой кучке костей среди останков Анны, или койотах, дожде. Может, в серьезных глазах Малдера, когда он умолял ее оставаться рядом, или в том, что когда она приготовилась к смерти, перед ее мысленным взором возникло именно его лицо.

Что бы это ни было, в кои-то веки Скалли позволила себе поверить.

Комментарий к ГЛАВА 13: SSPOMMITAPIIKSI (1)

(1) - примерно переводится как «Небесные люди» с языка индейцев племени черноногих.

========== ГЛАВА 14: ОЖЕСТОЧЕННОЕ СЕРДЦЕ И ЯРОСТНАЯ РУКА (1) ==========

***

МИНИ-ОТЕЛЬ «БРЫКАЮЩАЯСЯ ЛОШАДЬ»

21:25

Мэрион газовала по морю черной жижи, окружавшему «Брыкающуюся лошадь». На фоне бушующей грозы некогда элегантный дом словно накрылся призрачным покровом, его величественные изгибы походили на размазанные белые пятна на фоне черного полотна небес. Единственный свет исходил из башни, причем он отчаянно мигал, отбрасывая странные непонятные тени, которые танцевали, сливаясь вместе и распадаясь, только чтобы вновь ожить во всполохах ярко-оранжевого света. Другие окна, по контрасту, были пустыми и холодными, словно глаза мертвеца.

Вместе с более отчетливо различимым домом их взорам предстал и силуэт Малдера, расхаживающего босым и без плаща по крыльцу. Его вид полоснул Скалли по сердцу. Был ли он там с тех самых пор, как она уехала, всматриваясь в горизонт в ожидании ее возвращения?

Они миновали крашеную арку, знаменовавшую начало подъездной дорожки, и Мэрион в последний раз прибавила газу. Когда они оказались на расстоянии брошенного камня от крыльца, она заглушила мотор.

Малдер облокотился на перила. Его обычно бесстрастное лицо исказила тревога, но он не сдвинулся с места. Скалли на мгновение встретилась с ним взглядом, но потом дождь принялся особо ожесточенно заливать ветровое стекло, скрывая его из вида.

В салоне возникла гнетущая тишина. Мэрион обмякла на сиденье, сделала глубокий вдох и, протянув руку, сжала запястье Скалли. Та перевернула ладонь, переплела их пальцы и пожала в ответ.

– Мэрион, – сказала она, когда они расцепили руки. – Ты сказала… ты сказала, что все женщины Бишоп имели естественную… способность. – Мэрион кивнула. – Какая у тебя?

Грустная ироничная улыбка тронула уголки рта девушки, и она сделала неопределенный жест рукой в сторону небес.

– Я вроде как умею влиять на погоду, – сказала она, распахивая дверцу. Прежде, чем Скалли нашлась с ответом, Мэрион уже ушла.

Скалли чуть задержалась, прислушиваясь к стуку дождя по крыше и наблюдая за тем, как искаженная тень Мэрион прошла мимо Малдера в дом. Она открыла дверь навстречу грозе и выпрыгнула в грязь. Когда она принялась подниматься по лестнице, Малдер поспешил навстречу, протягивая к ней руки.

– Скалли, у тебя кровь, – плоским тоном сказал он, пробиваясь сквозь какофонию дождя, и опустил ладони ей на плечи. – Боже, ты вся дрожишь. Где твой плащ? Где ты нашла Мэрион?

– Вообще-то, это она меня нашла, – ответила Скалли. Пальцы Малдера у нее на плечах конвульсивно дернулись, и он всмотрелся в ее лицо, ожидая объяснения, но она могла лишь молча смотреть на него, надеясь, что он прочтет ее мысли без слов – надеясь, что он поймет.

Он ступил ближе, опуская голову так, что их лица оказались на одном уровне, приглашая ее обратно в их тайное хрупкое измерение.

– Скалли… – не отступал он.

Она открыла рот, но не смогла ничего ответить. Он отвел прядь мокрых волос с ее лба, изучая ее лицо.

– Давай-ка высушим тебя, – сказал он, уверенной рукой, покоящейся у нее на пояснице, увлекая ее в темный зев дома.

Он повел ее по мрачным коридорам и вверх по лестнице, мимо неотступных взглядов женщин Бишоп. Она невольно всмотрелась в их лица, проходя, – каждая из этих женщин была эхом той, что жила до нее, обреченная на одиночество. Как они справлялись с обещанием этого одиночества, с осознанием того, что они всегда должны быть единственными обладательницами своих сердец?

Малдер провел их мимо закрытой двери комнаты Анны обратно в комнату, которую они разделяли последние две ночи. Она была окутана бархатной тьмой, подсвеченной только синевой бури и тонкими всполохами камина, просачивающимися через окно башни. Скалли протянула руку, нащупывая кровать и позволяя Малдера усадить себя.

– Мы не можем вмешиваться, – несколько заторможенно произнесла она, смотря на башню. – Мы не можем туда подняться.

Он присел на корточки перед ней и мрачно кивнул, а потом облизал большой палец и провел им по ее щеке, стирая остатки крови из носа, которую она не заметила.

– Знаю, – согласился он. – Не беспокойся об этом. Сейчас главное – переодеть тебя в сухую одежду и согреть, верно? Мы останемся тут и позволим им делать свое дело. Все будет хорошо.

Она кивнула, дрожа от холода и сбитая с толку, и едва не рассмеялась от абсурдности всего происходящего. Она осознала, что благодарна ему за нежность, заботу и полное отсутствие гордости. Неважно, каким испытаниям он подвергал ее мировоззрение, неважно, насколько пугающей были мириады открытий, сделанных ею благодаря их совместной работе, он ни разу не прибегнул к фразе «я же говорил». Для Малдера дело было не в доказательстве его правоты, а лишь в установлении истины.

Он крякнул, нагибаясь, чтобы снять с нее облепленные грязью ботинки, затем стянул носки и по очереди взял каждую ступню, растирая их ладонями, словно новорожденных щенят. Сила его нежности затронула нечто уязвимое и трогательное в ее душе, делая ее покорной и заставляя чувствовать себя ослабевшей и согревшейся.

– Вот так, – заявил Малдер, напоследок сжав и отпустив ее ногу. – Можешь надеть что-нибудь из моей одежды. – С этими словами он отвернулся, чтобы залезть в открытую сумку в изножье кровати.

– Веришь или нет, но у меня и своя одежда имеется, – ответила она.

– Знаю, – отозвался он, однако рыться в сумке не прекратил. Он извлек толстовку, и даже в темноте Скалли определила, что это его любимая – заношенный реликт с оксфордских времен. Он бросил ей толстовку и отвернулся, предоставляя возможность переодеться.

Она провела пальцами по приятной на ощупь ткани, оценив ее по достоинству, и, стянув промокшую рубашку и бюстгальтер, вяло бросила их в другой конец комнаты. За ними последовали штаны. Она подумала было, а не снять ли и трусы, но в конец концов не стала этого делать. Толстовка была такой большой, что достигала середины бедра. Когда она натянула ее и распрямила, затертый хлопок приласкал ее соски, отчего они напряглись, и по ее груди прокатилась волна дрожи. Толстовка пахла им, его любимой прачечной с легким налетом упрямо цепляющегося за ткань пота, и она вдохнула эту смесь ароматов, задумчиво обнимая себя за локти.

– Я переоделась, – произнесла она, садясь на край кровати. Малдер вновь продолжил возиться с ней, выжимая ее волосы ношеной футболкой и отодвигая в сторону воротник толстовки, чтобы осторожно снять намокшие бинты с ее пореза. Она позволила ему позаботиться о себе.

Закончив, он протянул руку позади нее и, взяв покрывало, накинул его ей на плечи, потирая ее руки сквозь шерстяную ткань. Она смогла слабо улыбнуться в знак благодарности.

– Что там случилось? – спросил он, подтаскивая стоявший у стола стул, чтобы сесть рядом. Она плотнее закуталась в покрывало, молча проигрывая в памяти вспышки молний и какофонию клацающих зубов, и обнаружила, что не может подыскать подходящего ответа.

– Ты что-то видела, – не отступал он. В мерцающей темноте странная диссонирующая структура его лица казалась потусторонней, словно скульптура Родена через калейдоскоп, и она провела пальцами по его колючей щеке. Он коснулся ее запястья, поглаживая бьющийся под кожей пульс. – Что, Скалли? Что ты видела?

Она всмотрелась в его лицо: в словно сложенные из оригами губы и блестящие темные глаза. Малдер, способный на такую нежность и такую жестокость. Малдер, чье изменчивое любопытство разбивало небесный свод и проливало на них обоих все тайны Вселенной, словно вино, эликсир бессмертия, амброзию.