Ветер ударил в стекло, и по спине Малдера пробежал холодок.

Он вдруг осознал, что бессознательно напевал что-то, и замолчал.

Море…

Но тут он снова это услышал – тихий тонкий голосок где-то на периферии его слуха. Но нет, он не то чтобы слышал его… скорее ощущал, почти мог разобрать мотив.

…не справиться мне…

Он тряхнул головой, чтобы рассеять наваждение. Вероятно, дело в дожде, громе, ветре. Вновь обратив все внимание на альбом, он внимательнее рассмотрел последний снимок Анны, ища тени хаоса, какие-нибудь намеки.

Краем глаза он заметил какую-то вспышку света и резко посмотрел вверх. Он замер, внезапно ощутив свое ускоренное сердцебиение и то, что волоски на его руках встали дыбом. Лежавшая на диване Гипатия прижала уши и заскулила. Там никого не было. Он велел себе успокоиться. У него просто нервы сдают. Разыгралось воображение.

Или нет?

– … Анна? – срывающимся голосом позвал он, мысленно обращаясь к изученному им фольклору и внимательно оглядываясь по сторонам. Он задержал дыхание, ощущая, как желудок скручивается в тугой узел. Жилища могут хранить воспоминания, энергетические подписи. Духи повторяют свои земные тропы, бродя по коридорам и моя посуду. Духи просят о помощи, об упокоении.

Он в последний раз глянул на фотографию и вновь заметил в углу комнаты нечто – не вполне тень, свет или мерцание, а сочетание всего перечисленного. Когда он прямо посмотрел на непонятное явление, оно исчезло. Гипатия заскулила. У него начало покалывать кожу.

Он медленно убрал фотоальбом и двинулся к тому месту, в котором увидел свечение.

– Анна, вы здесь? – Проблеск движения в коридоре, ведущий его наружу и наверх. Он последовал за ним, скрипя старыми половицами.

За окном усилился дождь, стуча сильнее и быстрее – в такт его сердцебиению.

Он медленно поднялся по лестнице под взглядами женщин семейства Бишоп – лишенных отцов, братьев, сыновей. Он начал подозревать, что дело тут было вовсе не в дизайнерском выборе.

Краем глаза он заметил, что мерцание как будто бы скользнуло в комнату Скалли. Он пошел следом, инстинктивно кладя руку на боковую кобуру. Кровать, на которой они смеялись прошлой ночью, была смятой, что показалось ему странным. Скалли обычно была аккуратна до абсурда. Неважно, каким дешевым оказывался мотель, в котором они останавливались, она полностью распаковывала чемодан, развешивала одежду и застилала постель до того, как до нее могла добраться горничная.

Гипатия беспокойно заскулила позади него, и он развернулся к ней лицом. Она скребла лапой по порогу, но не последовала за ним, прижимая подрагивающие уши к голове.

Малдер еще раз оглядел комнату. В приливе виноватого любопытства он открыл верхний ящик прикроватного столика. Там лежали сложенные пижамы Скалли, пара нераспакованных колготок, косметичка, черный дневник и запасная обойма. Он коснулся дневника кончиками пальцев, словно в попытке впитать ее мысли посредством прикосновения к предмету, в который она их излила.

И тут снова возникла эта дымка, заметная лишь краем глаза. Он захлопнул ящик и двинулся следом, медленно и осторожно идя по коридору мимо крошечной ванной комнаты, мимо лиц умерших к основанию винтовой лестницы, ведущей в башню. Он помедлил всего секунду, а потом принялся карабкаться вверх, чувствуя, как безотчетное ощущение страха все сильнее и сильнее жжет ему грудь.

Гипатия следовала за ним по пятам, пытаясь преградить ему путь и скуля. А потом вдруг ее поведение изменилось, и она низко и настойчиво зарычала. Малдер обернулся к ней. Она открыла пасть, обнажив длинные белые зубы и приняв напряженную боевую стойку. Он задержал на ней взгляд, положил руку на оружие и продолжил путь.

Наверху имелась дверь. Малдер попробовал повернуть ручку свободной рукой, но она оказалась заперта. Гипатия рычала и скулила, но не приближалась. Малдер принялся рыться в кармане в поисках своего набора взломщика и когда уже собирался его достать, внизу ступеней раздался голос:

– Фокс.

Малдер удивленно дернулся, едва не уронив пистолет. Рианнон стояла, скрестив руки на груди, у основания лестницы. Собака спряталась за ней.

– Эта дверь закрыта не без причины, – ледяным голосом заявила она, наполнив его стыдом и подозрением. – Это мой дом. Пожалуйста, уважайте мое личное пространство.

Малдер кивнул и натянуто улыбнулся.

– Дурная привычка, простите.

Рианнон ушла, и, вернувшись в свою комнату, он сразу же попытался вновь дозвониться до Скалли. Звонок оборвался. Он с силой швырнул телефон на кровать и полез в сумку за ноутбуком.

Что-то тут было не так.

========== ГЛАВА 7: РАСКИНУЛОСЬ МОРЕ ==========

ЗАКУСОЧНАЯ «ПОЛУМЕСЯЦ»

16:00

Закусочная «Полумесяц» представляла собой реликт 60-х с покрытой трещинами плиткой и ободранными сидениями из красной кожи вдоль прилавка. Из старого радиоприемника за барной стойкой лилась приглушенная мелодия кантри-песни, наполняя воздух стенаниями о каком-то происшествии на берегах Огайо.

Даже в слабом флуоресцентном свете Хью заметно выделялся на общем фоне. Среди грязной толпы фермеров, поедавших желеобразные кучи яичниц-болтуний и разогретого клубничного пирога, он представлялся Скалли маяком, светившимся изнутри сиянием трагедии. Она сидела напротив него за угловым столиком, прижимаясь локтем к окну. Потоки дождя смазывали ее отражение в стекле, размывая ее призрачное изображение, так что оно сливалось с темным небом.

Она ощущала себя подавленной, но согревшейся, сжимая ладонями щербатую чашку с черным, как смола, кофе. Люди пялились на них; осознав это, они отворачивались, а потом снова косились в их сторону. Молодая симпатичная официантка в лимонно-желтой униформе натирала одну и ту же тарелку вот уже десять минут, уставившись на них через барную стойку.

Если Хью это и заметил, то ему было все равно. Он склонился над столом, являя собой ярчайший пример сдержанной, мучительной страсти.

– Хью, – начала Скалли, не столь невосприимчивая к их окружению. Его рука, лежавшая на столешнице, была загорелой и покрытой выгоревшими на солнце волосками.

– Давайте так: я расскажу вам все… все, что вам нужно знать, Дана, – тихо сказал он. – Все, что может помочь. Спрашивайте. Я весь ваш.

Скалли оторвала взгляд от стола и обнаружила, что он внимательно на нее смотрит. Интенсивность его горящего взора выбила ее из колеи, не давая подобрать слова и выработать стратегию опроса.

– Эм. Что ж, полагаю, вы можете начать с рассказа о вашей жене. О вашем браке.

Грустная улыбка тронула уголки его губ.

– Полагаю, с этого стоит начать, да? – Он поднес чашку к губам и сделал большой глоток кофе, как будто бы собираясь с мыслями. – Эм. Что ж. Я купил ферму в 94-м. В том же году встретил Анну. Прямо здесь, кстати. Она была официанткой. – Его голос дрогнул, и он перевел взгляд на стойку бара, словно ожидал ее там увидеть. Вытиравшая посуду девушка побледнела и словно бы вспомнила о каких-то неотложных делах на кухне. – Ей было девятнадцать. Самая красивая из всех, кого я когда-либо видел, – продолжил он. – Прекрасная, как рассвет.

Скалли моргнула и закусила нижнюю губу.

– Но почему Хорайзен? Зачем оставлять свой дом ради такого отдаленного и изолированного места? – Она представила недостаток анонимности в подобном месте, невозможность сбежать и спрятаться, и с трудом сдержала содрогание от отвращения.

– Вы решите, что я идиот, – продолжил он, смущенно рассмеявшись и почесав подбородок. – Эм-м. Полагаю, я, эм, я слишком часто смотрел «Дерево для повешенных» (1). Жизнь в Ирландии просто не казалась столь же… романтической, как зов мистического Старого Запада.

Скалли невольно улыбнулась.

– Если вас это успокоит, думаю, что Гэри Купер оказал подобное влияние на многих.

Хью усмехнулся в ответ обескураживающе ослепительной улыбкой, которую он, однако, быстро стер с лица.

– Боже, люблю этого ублюдка. Анна тоже его любила. Она, эм, выросла в религиозном поселении без телевизора, знаете, так что фильмы были для нее настоящим событием. Все дело в новизне, полагаю.