Когда он выпрямился и снял ботинки, небрежно бросив их у входа, то заметил листок бумаги на столе в прихожей – яркое пятно на фоне темного дерева. Малдер подобрал его и обнаружил, что это был старый чек на удобрения, на обратной стороне которого имелась записка, написанная незнакомыми крючковатыми каракулями, едва различимыми.

Фокс, Дана,

Если я не вернусь раньше вас, пожалуйста, будьте как дома.

Р.

Малдер смял записку и убрал во внутренний карман пиджака, заодно доставая из него телефон. Он нажал на кнопку 1 на быстром наборе и, пожевывая губу, принялся ожидать мягкий, прерываемый помехами голос Скалли на линии.

Один гудок, два, а потом резкий обрыв. Она, должно быть, все еще в участке.

Ему все это совсем не нравилось – лиса, Авель Штец, залитое слезами лицо Мэрион и ее вызванные паникой слова на шоссе. Скалли, на которую явно сильно подействовали результаты вскрытия, вероятнее всего до сих пор опрашивающая мужчину, в присутствии которого она чувствовала себя неуютно. Мужчину, которого, несмотря на отсутствие улик, указывающих на него, Малдер начал считать подозреваемым.

«Возьми себя в руки», – пожурил он ту часть своей натуры, что хотела устремиться к ней, найти ее и убедиться, что с ней все в порядке. Она была самой способной женщиной из всех, кого он знал, и рак этого не изменил.

Он сверился с часами и решил, что стоит перекусить. Гипатия потрусила за ним, когда он направился в кухню, где достал из чаши на столешнице апельсин. Зацепив шкурку ногтем, он в один прием содрал ее и принялся безуспешно искать мусорное ведро. Не найдя такового, Малдер швырнул кожуру в раковину. Собака все это время не спускала с него глаз.

– Что? – спросил он, на что она развернулась и направилась в оранжерею. Решив, что до возвращения Скалли ему все равно больше нечем заняться, Малдер последовал за ней.

Там было тихо, если не считать музыкального перестука дождя по изогнутому стеклу. Воздух был густым, насыщенным и живым, сладким и острым от распространявшегося по нему запаху трав и нектара. Малдер сделал глубокий, освежающий легкие вдох и потопал по прохладной плитке в одних носках, жуя дольки апельсина и осматривая разраставшуюся вокруг зелень. Рядом с розовым кустом в горшке толстая лоза почти созревших помидор устремлялась вверх по хлипкой подпорке. Ящик с розмарином пристроился у сеялки для шалфея.

Когда он наклонился, чтобы глубже вдохнуть его насыщенный запах, перед его глазами возник внезапный непрошеный образ его бабушки со стороны отца в саду Квоноконтог; ее колени запачканы землей, лицо спрятано в тени широкополой шляпы. Саманта бежит к ней, так что косички развеваются на ветру, с полураспустившимися пионами, спрятанными в нагрудном кармане ее комбинезона.

Он позволил себе погрузиться в воспоминание, оценивая его и грустно улыбаясь про себя, когда что-то на краю зрения привлекло его внимание.

Едва заметное движение в кухне, с трудом различимое краешком глаза. Он резко развернулся, но там никого не было. Его нервы напряглись. Собака продолжала смотреть на него теплым, уверенным взглядом.

Оглушающий раскат грома над головой испугал его, а в следующее мгновение полог дождя закрыл собой небо. Стряхнув с себя оцепенение, Малдер доел апельсин, облизал пальцы и вернулся на кухню.

Собака пошла следом, не сводя с него глаз.

Он прошел мимо барной стойки в гостиную, проводя рукой по теплой столешнице. Камин разевал свой пустой, холодный и темный рот. Без Рианнон дом, казалось, подзаряжался собственной энергией, и Малдер испытал неотступное ощущение того, что за ним наблюдают. Следят.

Неосвещенная комната отдыха была заставлена разномастной мебелью. Там имелся и мягкий диван с цветастой обивкой с множеством расшитых бисером подушек, и деревянное кресло-качалка, пристроившееся в углу со сваленными на нем покрывалами, и викторианский маленький диван на двоих, впихнутый под покрытым кружевной занавеской окном. Малдер заметил винтажную стеклянную лампу и, включив ее, подошел к уставленной книгами стене.

Он внимательно изучил ассортимент, остро осознавая прикованный к нему взгляд Гипатии, пристроившейся на диване. Устаревшие книги по ветеринарии перемежались фотоальбомами в кожаных переплетах и томами стихов. Сборники Шекспира были аккуратно составлены в ряд, втиснутые между «Интервью с вампиром» и «Шестью столпами самооценки». «1984», «История О», «Джейн Эйр». Малдер прищурился, пытаясь понять эклектичные пристрастия Рианнон в области литературы.

Он взял с полки толстый фотоальбом и открыл его, пристроив в изгибе локтя. Страницы были черными, старомодными, и фотографии держались на месте маленькими витиеватыми медными уголками. Его взгляд задержался на выцветшем снимке маленькой веснушчатой девочки лет девяти, улыбавшейся в солнечном свете. Ее волосы образовывали буйное облако цвета апельсинового варенья вокруг ее головы, и у нее недоставало переднего зуба. Соседняя фотография изображала женщину, присевшую, чтобы подхватить ее, и, исходя из поразительного сходства, Малдер сделал вывод о том, что это Рианнон и ее мать. Он принялся листать страницы, смотря на то, как Рианнон взрослеет.

Вот Рианнон в качестве долговязого подростка, сидящая на перилах крыльца и болтающая костлявыми ногами. Рианнон верхом на лошади, цеплявшаяся руками за ее гриву, без седла и без обуви. Пышно разодетая Рианнон на пути на выпускной вместе с молодым светловолосым сияющим парнем, поддерживающим ее за локоть. Первый мужчина, которого Малдер видел за весь альбом. Он выглядел знакомым, и, всмотревшись в его лицо, Малдер осознал, что это Тео – мускулистый спортсмен рядом с хрупкой Рианнон. Малдер вспомнил взгляд, которым они обменялись за ужином прошлым вечером.

Непостоянные отношения, возможно? Развод? Безнадежно и мучительно влюблены, но так и не нашли в себе достаточно храбрости, чтобы заставить эти отношения работать?

Поморщившись, Малдер убрал альбом на место и взялся за следующий. К первой странице был прикреплен пожелтевший некролог.

Моргана Элизабет Бишоп

Моргана Элизабет Бишоп, 53 года,

Из Хорайзена, штата Монтана,

неожиданно покинула эту бренную землю в четверг в своем

доме. Практикующая повитуха в течение 30 лет,

она была горячо любима и

уважаема жителями

округа Гласьер, многим из которых

она помогла появиться на свет.

Рожденная в 1932 году у покойной Агнес Бишоп

Моргана провела свою жизнь в служении

общине Хорайзена.

У Морганы осталась дочь, Рианнон Бишоп. Поминальная

служба состоит в 19:00 в

воскресенье в историческом поместье

«Брыкающаяся лошадь».

Снимок над ним демонстрировал женщину, выглядевшую более пожилой версией Рианнон, с большим количеством морщин и впалыми щеками. 1932 год… 53 года… некролог, вероятно, выпустили где-то в 1985-м. Рианнон тогда, скорее всего, было тридцать с небольшим. Малдер перевернул страницу и с удивлением увидел прыжок во времени.

Мэрион на пике своих шестнадцати лет, уже высокая, стояла со скрещенными руками на крыльце «Брыкающейся лошади». Ее улыбка была натянутой и осторожной. Надпись, сделанная белым мелом поперек фотографии, сообщала о том, что это 1991 год. Малдер провел пальцем по краю страницы, заинтригованный, и продолжил листать.

Гипатия в виде щенка, ее длинный нос свисал с плеча Мэрион, когда та целовала ее в ухо. Длинная коса Мэрион, достигающая ее поясницы. Любительский снимок Мэрион и Тео, моющих посуду в раковине. Казавшаяся печальной Рианнон, открывающая подарок на Рождество перед зажженной елкой.

А потом появилась Анна. Она позировала на крыльце с подросшей собакой, по-подростковому пухленькая и чрезвычайно веснушчатая. Анна и Мэрион в амбаре. Анна и Мэрион, смеющиеся и позирующие перед Chevy Мэрион. Анна в траве, спящая, с книгой, скрывающей ее лицо, и Гипатией, свернувшаяся рядом и уткнувшаяся мордой ей в бедро.

Малдер перевернул очередную страницу и обнаружил, что она пуста. Ни снимков Мэрион на выпускном в полицейской академии или в униформе, чего можно было бы ожидать от гордого приемного родителя. Ни снимков свадьбы Хью и Анны. Ни одной фотографии Хью в принципе. Добрая треть альбома осталась незаполненной.