Я любил этот снег, этих пепельных зим лепестки
Над гранитом воды, когда черная тянется месса
В тонкой патине дней, а безумье сужает зрачки
И врезает листву в изумруды стоокого леса.
Долго длиться не может сие созерцанье, чреда
Невозвратных утрат, закрывая небесные люки,
В сновиденьях плывет, словно кровь сквозь аорту, сюда,
Где допили мы яд из сосудов узорчатой муки.
Убиенный молчит и в апостольском рдяном шелку,
Одуванчики Божии все на земле прелюбили,
Слепородная кровь источила худую строку,
Чрез нее серебро по холопским двуперстиям били.
Чрез нее, чрез нее багряничные струи теклись,
Барвы красили мел скатертей и лепницу фарфора,
С ангелами пиров брашном щедро сейчас разочлись,
До Голгофы рукой ли подать от святого Фавора.
Мел одно перейти невозможно, скатерки горят
Красным цветом опять, аще белого мы и не стоим,
Круги чертятся здесь, а в адницах снежинки искрят,
Сей ванильный снежок видят эльфии, коих покоим.
Их зиждится покой на успении грозном царей,
На обрезанных втще мировольными Парками нитках,
Буде нас зазовут в светлый маковый рай, цесарей
И царевн молодых мы в своих распознаем визитках.
Наших слез тяжелей не узнают холопские тьмы,
Бьет граниты Невы ледяное теченье веками,
Алчно в мире любили, так полные маком сумы,
Копьеносные ангелы нищих встречают с венками.
Ах, успели невесты, всеверные жены леглись
И дочурки в плену у сарматских безумных притворцев,
И молчат царедворцы, которых преставить брались,
И точат бродники под ногами честных адоборцев.
Можно помнить о нас, можно знать о бессмертии роз
И пеющих дыхниц, присно мертвым и нынче не больно,
Созерцай тот гранит и летящих цезийских стрекоз,
Вечность к зимам идет, а Эдему пыланья довольно.
Рассчитаться укажет с обслугой Царь-Господ рабам,
Если мертвым теперь светлой участи в рае не минуть,
Адников и Невы не вспея, по кривым желобам
Кровь худую сольем, аще уголи в грудь не водвинуть.
Мрамор чермный таит бледной славы горийскую стать,
Розотечные ангелы кровью сирени лицуют,
За какими и тщились мы требники смерти листать,
Копьеносцы теперь на арабской брусчатке гарцуют.
Но проходит зима и опять накаляется горн,
В белоснежных головках горит пелена золотая,
Ты не алчешь высот и вовек отголоски валторн
Будешь слушать из бездн, только зеленью чернь заклиная.
Во льдах сердец, в сих глыбах плитняков
Не высечь и во имя искупленья
Сокрытые склепеньями веков
Святые искры вечного моленья.
Гранил их серный дождь, летейский вал
Онизывал свечением узорным,
О тех воспоминать, кто забывал,
Чтоб все могли пред огнищем тлетворным.
Бездушные теперь гробовщики,
Глазетом ли украсить наши гробы,
Хоть розовые паки лепестки
Идут ко винам августовской пробы.
Нам отдали цветы свой аромат,
Как грянем в барбарийские кимвалы,
О Боге всплачет горестный сармат,
Эллин узрит иродные подвалы.
Тем ядрица багряная мила,
Пусть пирствуют алкающие манны,
Содвинем тени кубков у стола
И бысть нам, потому благоуханны.
Тлеением и оспой гробовой
Делятся не вошедшие в обитель,
Кто в колокол ударил вечевой —
Окровавленный Фауста губитель.
Распишет вечность древние муры
Скрижалями и зеленью иною,
И челядь разожжет золой костры,
А вретища заблещут белизною.
Горенье это высь нам не простит,
Искрясь темно в струях кровеобильных,
От мертвого огня и возлетит
В бессмертие зола камней могильных.
Тогда преобразимся и легко
Всех проклятых узнаем и убитых,
С валькирьями летавших высоко,
Архангелов, задушками совитых,
Из басмовых адниц по именам
Веками окликавших, Триумфальных
Им дарованных арок временам
Кровительство раздавших, буцефальных
Влачителей своих у Лорелей
Оставивших в табунах кентаврийских
Для красного купания, полей
Не зревших елисейских, лигурийских
Не внявших арф высокую игру,
Бежавших от Иосифа Каифы
В Кесарию Стратонову, в миру
Венчавших тернием славские мифы,
Иосифа Великого одно
Карающей десницы не бежавших,
Эпохи четверговое вино
Допивших и осадок расплескавших
Серебряный по битым остиям
Сосудов, из которых пить возбранно,
Украсивших собой гнилостных ям
Опадины, зиять благоуханно
И там не оставляя, огнем вежд
Когорты себастийские и турмы
Итурейские пирровых надежд
Лишивших, всевоительные сурмы
На выцветшие рубища прелив,
Замеривая ржавые кирасы,
Страшивших костяками под олив
Шафрановою сенью, на атласы
Победные уставивших амфор
Хмельное средоточье, фарисеев,
Алкавших кровь и вина, пьяный ор
Взносивших до лазурных Элисеев
И жаждущих не мирности, но треб,
Не веры миротворной, а глумленья,
Их жалуя крестом разорный хлеб,
Лишь кровию его для искупленья
Порочности смягчая, не коря
Отступников и другов кириафских,
Алмазами чумные прахоря
Бесовских содержанок, иже савских
Обманутых царевен, от ведем
Теперь не отличимых, во иродстве
Рядивших, тени оных на Эдем
Вести хотевших, в дивном благородстве
Не помнящих губителей своих,
Уродиц и юродников простивших,
Чересел и растленных лядвий их
В соитии веселом опустивших
Картину чуровую, жалкий бред
Отвязных этих черм и рогоносцев
Не слышавших и звавших на обед
Фамильный, где однех милоголосцев
Дородственных, любимых сердцем душ
Собрание молчалось, разуменье
Несловное являя, грузных туш
Блядей не уличавших, а затменье
Головок божевольных их, козлов
Приставленных напарно возлияний
Не видевших урочно, часослов
Семейный от морительных блеяний
Всего лишь берегущих, за альбом
Именной векопестованной славы
Судьбою расплатившихся, в любом
Позоре отмечающих булавы
И шкипетра сиятельную тень,
Взалкавших из холопской деспотии,
Блажным очехладительную сень
Даривших и утешные литии,
Хитона голубого лазурит
Признавших и убойность разворота,
О коем чайка мертвая парит,
Бредущему чрез Сузские ворота
Осанну певших, честью и клеймом
Плативших десно скаредности рабской,
Визитным означавшихся письмом,
Духовников от конницы арабской
Спасавших, смертоимное копье
Понтийскому Пилату милосердно
С оливою подавших, на цевье
Винтовия их смерти безусердно
И тихо опиравшихся, в очах
Всех падших серафимов отраженных,
Удушенных при черемных свечах,
Сеннаарскою оспой прокаженных,
Еще для Фрид махровые платки
Хранящих, вертограды Елионской
Горы прешедших чрез бередники,
Свободных обреченности сионской,
Но мудрости холодного ума
Не тративших и в варварских музеях
Трезвевших, на гербовные тома
Взирающих теперь о колизеях
Господних, сих бессонную чреду,
Злопроклятых, невинно убиенных
Узнаем и некрылую орду
Превиждим душегубцев потаенных,
Содвигнутых на тление, к святым
Высокого и низкого сословья
Летят оне по шлейфам золотым,
А, впрочем, и довольно многословья.
Офелия, взгляни на ведем тех,
Встречались хоть они тебе когда-то,
Грезеточных бежались их утех,
А всё не убежали, дело свято,
Под ним когда струится кровь одна,
Лазурной крови нашей перепили
Черемницы, но прочего вина
Для них не существует, или-или,
Сих выбор скуден присно, потому
И сами распознать угрозы темной
В серебре не сумели, по уму
Их бедному не числили заемной,
Точней, неясной крепости сиих
Удушливых объятий, а позднее,
Узнав природу чаяний мирских,
Обманов ли, предательств, холоднее
Каких нельзя еще вообразить,
Прочения, зиждимого во аде,
Убийственную сущность исказить
Уже не были в силах, чтоб награде
Кружевниц тьмы достойной передать,
Соадский уголок им обиходить,
Забыть козлищ пергамент, благодать
Лиется аще к нам, но хороводить
Оне серьезно, видимо, взялись,
Упившись кровью агнецев закланных,
Досель, смотри, вконец не извелись
Бесовок табуны чертожеланных,
Пиют себе пускай, близнится час,
Как их мерзкообразные хламиды
Спадутся сами, движемся под пляс
И оры буйных фурий, аониды
Простят нам беглость почерков, химер
Картонных экстазийные ужимы
Умерят и смирят, и на манер
Музык небесных, гением движимы
Сибелиуса, Брамса ли, Гуно,
Волшебного Моцарта, Перголези,
Неважно, отыграют нам равно
Кантабиле иль реквием, а рези,
Оставшиеся в небе от черем,
Запекшиеся в пурпуре собойном,
Сведут могильной краскою, чтоб тем
Барельефную точку на разбойном
Пути явить наглядно, и цемент,
Крушицу мраморную либо глину
Внедрят, как экстатический фермент,
В иную адоносную целину,
Где место и убежище найдут
Прегнилостные гусеницы снова
И патинами сады обведут,
Где каждой будет адская обнова
Примериваться, Фриде во урок
Платки грудные будут раздаваться,
Тому положен промысел и срок —
Без времени чермам собороваться.
Без времени их адские столпы
Аидам в назидание алеять
Кримозно станут, гойские толпы
Кося, чтоб звезды розовые сеять.
