— Раз… Сто лет… — прищуриваясь, чтобы разобрать не очень понятный почерк пророка, зачитал он. — Что это за буква? Ах, «G». Слеза… Тьма… Лазурь… Янтарь… Лилия… Остров… Мертвец, — на этом написанное оборвалось. Михаил перевернул страницу, чтобы убедиться, нет ли там ещё текста. Хотя ответ он знал. — Конец.

Услышав, что голос архангела остался таким же глубоким, спокойным и довольно тихим, но при этом с нотками печали, Орабель открыла глаза. Он не злился, скорее, отчаялся. Она закивала головой.

— Не густо. Мне эта информация не дала пока ничего. Какая лазурная, янтарная лилия у мертвеца? Почему ты ещё не перевела ничего о местонахождении вещицы?

— Ты меня торопишь, — воспротивилась Орабель, добавив: — и я не Google переводчик.

— К счастью, не Google.

— Вообще, мне для выполнения задания нужен воздух, иначе я умру. Разреши мне прогулки, хотя бы под надзором стражи. Я не сбегу, ведь у меня нет этих… Крыльев.

— А мне нужно, чтобы ты поскорее выполнила его, — в тон ей ответил Михаил, возвращая тетрадь. Он как будто пропустил мимо ушей её просьбу о прогулке на свежем воздухе, вполне естественную для человека.

— Почему для тебя это так важно? — спонтанно спросила она, теребя в руках записи. — Я сама. Из-за войны. Ты ведь говорил, что хочешь одержать победу над братом…

— Прозвучало, как утверждение или риторический вопрос. Знаешь, — архангел на секунду отвернулся от своей узницы, словно решил поизучать орнамент на узком окне, а потом добавил: — я расскажу тебе ту историю. Только пообещай слушать внимательно, не перебивать и вникать в слова.

Она во второй раз кивнула, тогда Михаил принялся рассказывать.

— Люцифер, сегодня мы собрались здесь, чтобы вынести тебе приговор за самое тягчайшее деяние, которое только может совершить ангел, — угрожающе прозвучал голос Творца. Бог был огорчен, даже разочарован в происходящем, так как знал, какой страшный грех совершил сын его. Наверное, нет на свете ничего больнее предательства ребёнка, ибо когда ты возлагаешь на своё дитя большие надежды, так хочется верить, что он оправдает их. А если не оправдывает… Тогда всё. — Ты догадываешься, о чём идёт речь.

— Но в чём я провинился? В любви к Тебе? — Люцифер не мог осознать, за что в данную минуту стоял здесь. Что он такого ужасного натворил, что предстал пред Божьим Судом. — Или к людям? Отец… я… Не могу говорить на эту тему. Ты не хуже меня знаешь, что люди — всего лишь жалкая куча… Они — порочны, алчны, эгоистичны, аморальны. Для них нет ничего святого. Они отравляют всё вокруг себя, и да, они хуже нас — ангелов.

— Нет, Люцифер, — взмахом руки Всевышний отменил всё, что хотел донести до него любимый сын, — ты испортил их. Безусловно, люди — совершенны. Они были Моим идеальным творением. Так продолжалось до тех пор, пока в сердце твоём не поселилась зависть. Она погубила тебя, и поэтому ты сейчас стоишь здесь — на Божьем Суде.

— Прошу, — взмолился он, обращаясь к своим братьям, — хоть кто-то…

Но в ответ ему была тишина. Угнетающее молчание, повисшее в тронном зале, ещё больше пугало обвиняемого и приносило ему нестерпимую боль.

— Гавриил, Рафаил! — оба брата словно воды в рот набрали. Они изучали сандалии, а также пол под ногами, не смея поднимать глаза.

— Брат, — апатичность, присущая Михаилу, заставила Люцифера удивиться непоколебимости и стойкости духа будущего архистратига. На глазах у него сейчас изгоняли брата, с которым он был рядом с самого рождения, а Михаил ничего не делал. Не показывал даже эмоции, будь-то сожаление или скорбь, — на всё воля Отца, нравится тебе это или нет.

Только в тот момент, когда семья отвернулась, архангел осознал собственную беспомощность. В этой ситуации он был бессилен, поэтому ему довелось смириться со своей горькой участью и принять происходящее.

— Сын мой, — прозвучало величественное обращение Бога, — ты виновен в порочности людей. Совратив их, ты заставил первых живых существ из плоти и крови пойти против заветов Моих. По этой причине Я приговариваю тебя к заточению в клетке в Аду, — с этими словами Господь посмотрел на Михаила и подал знак, который означал, что именно тот должен исполнить приговор.

— Да, Отец, — пусть речь Михаила и звучала спокойно, но зелёные глаза все-таки выдавали ту горечь, которую он испытывал.

Предать младшего брата и запереть его в темнице, в самых недрах преисподней — выше его сил. Это самое худшее, что мог ему поручить Создатель. Но архангел старался быть хорошим сыном Его и беспрекословно подчиняться.

Будущий архистратиг бросил мимолетный взгляд на Бога, который наблюдал за его действиями, ожидая повиновения, и склонился. Он до сих пор не мог поверить в то, что сейчас ему придётся совершить низвержение, и низвержение не просто рядового ангела, а собственного брата, с которым он рос на глазах у Создателя.

Пока Михаил подходил к Люциферу, в его памяти вспыхивали тёплые и памятные события из их дружного детства — такого счастливого и быстротечного. Архангел теперь уже с сожалением смотрел на мятежника, и переживания сковывали по рукам и ногам. Он слышал стоны и крики собственной души и ощущал, как она рыдала.

— Михаил! — раздался позади грозный голос Господа, который и привёл его в чувства. Воспоминания вмиг пропали…

— Вердикт будет приведён в исполнение, — холодно отчеканил будущий архистратиг, решая для себя всё в эту самую секунду — он покорится. А если нет, тогда последует за Люцифером. — Свершится это.

Создав из воздуха копьё, архангел ударил им по полу тронного зала.

Сразу же вокруг Люцифера возникло яркое бело-серебряное свечение, которое, спустя секунду, и открыло воронку в клетку. Он обречённо взглянул вниз, а Михаил, не колеблясь, подтолкнул его в портал, помог ему сделать это. На глазах у членов Святого воинства младший архангел полетел вниз, туда, где полыхало адское пламя.

Всё закончилось. Михаил свершил изгнание и выполнил Его приказ, потому что он — покорный судьбе.

— Прости и прощай, мой дорогой брат.

Никто на тот момент не мог подумать, какие страдания испытывал будущий правитель Рая. Душу не хуже дикого зверя разрывало на куски, и Михаил осознавал, что вместе с потерей брата он утратил себя. Из груди вырвали сердце и бросили туда, в адскую темницу, к изгнанному Люциферу, который в один миг лишился всего: Отчего Дома, семьи и Небес.

Когда повествование закончилось, Орабель содрогнулась, приходя в себя. До этого она стояла, словно соляная статуя, посреди камеры, и наблюдала за Михаилом. Её щёки покрылись румянцем, а в глазах застыла одинокая слеза. Только сейчас Орабель показала себя настоящую. Его откровение произвело на неё ошеломляющий эффект, и она… Где-то в глубине души прониклась судьбой молодого архистратига, ведь знала не понаслышке, что такое сестринские или братские отношения. С её сестрой происходило почти тоже самое — Кейт также восстала против родителей, а сама Орабель старалась слушать и отца, и мать. Хотя это и не всегда получалось.

Михаил, пока делился со своей пленницей воспоминанием, то ходил взад-вперед перед камерой, изучая каменный пол под ногами, то останавливался у широкой арочной двери и бездумно проводил пальцами по прутьям решётки. Рассказывать об одном из самых ужасных дней ему было катастрофически сложно. Ведь пришлось неосознанно снова пережить все те эмоции, которые он испытывал тогда: боль от разочарования и упёртости младшего брата, а также чувство пустоты, поселившееся в его груди после низвержения. Архангел старался убедить самого себя, что сделал всё правильно — так, как велел ему Отец, ведь Он ошибаться не может. Правда же?

— Я понимаю твои чувства, — не в силах взглянуть на собеседника, пробормотала Орабель, перебирая кончиками пальцев края своей футболки. — Это похоже на…

Однако закончить предложение ей была не судьба. Неожиданно по каменным стенам Небесной темницы прошлась лёгкая дрожь, заставившая их обоих встрепенуться. Михаил тут же прогнал от себя тяжёлые воспоминания, хмуро оглядываясь по сторонам. Он был готов в любой момент вынуть свой клинок при необходимости.