А вот ее спутника обычным назовешь уже не так уверенно. В темных волосах — три серебристые полоски, винные глаза смотрят так, словно к месту придавливают. Но сейчас он не собран и находится в счастливом состоянии умиротворения; опускается рядом и тоже смотрит на звереныша.

— Тигренок? — уточняет Антон, приглядываясь. — Почему?

— Не знаю, похож почему-то, — улыбается Настя. — Хотя сенсей всяко ведет себя страннее, чем может любое животное…

Ей невдомек, что еще до ее появления в Авельске статус «тигренка» Роан уже получил. Да, верно, и хорошо, что она не знает, иначе вопросов к сенсею было бы больше — в частности, кто еще мог додуматься, а еще — почему Роан на это воспоминание нервно вздрагивает.

Антон заслоняет ладонью глаза от солнца. Он нормально переносит любую погоду, как и Настя, как и многие лифы, но на зрение это не влияет. Может, стоило купить темные очки. Попутно Настя вспоминает о том, что еще держит в руке стаканчик с нарезанными фруктами — на входе их выдавали, чтобы подкармливать зверей. Но тигр морковью сыт не будет, да и любопытный малыш возвращется к маме, сворачиваясь рядом пушистым клубком, так что Настя и Антон идут дальше.

— Смотри, а это Люси, — Настя указывает на следующее ограждение. За ним, переваливаясь с одной тонкой ноги на другую, раскачивает пышным хвостом прекрасный павлин. Девушка добавляет: — Во всяком случае, ее мужская версия. Не по характеру, а по пестроте!

Длинные перья птицы переливаются, и завороженные этим видом ребята останавливаются, любуясь. Мимо проносится работник зоопарка с двумя кроликами на руках, черным и рыжим — странная гармония. Антон провожает их глазами и натыкается на следующую ассоциацию.

— Каспер, — замечает он.

— Кто, лама?

— Пантера.

Хищник черной тенью виднеется поблизости, и лифы подходят туда. Под солнцем красиво переливается густой короткий мех, желтые глаза отчужденно поглядывают на зрителей, и могучая кошка скрывается в своем деревянном убежище. В отличие от Каспера, она не очень открыта к общению.

Настя и Антон остаются, дожидаясь ее нового появления, а тем временем продолжают затеянную игру.

— А дядя… Михаил похож на лебедя. Белый и грациозный…

— Борис — кто?

— О, не знаю. Тоже пантера?

— Тогда Михаил — рысь.

— Да, какая-нибудь большая светлая кошка…

Настя отодвигается в тень Антона: удобно иметь высокого друга в тяжелое время. Тот смотрит на нее, задумчиво и спокойно, и в его глазах — та же хищная, ровная энергия, опаснее, чем у других, потому что себя не сразу выдает.

— Волк, — случайно говорит Настя и вздрагивает: засмотрелась ему в глаза и забыла обо всем другом. Мигом нахлынывают звуки, запахи и ощущения. Антон удивлен, и она продолжает: — Ты похож на волка, Антон.

Он дикий, неприрученный. Любая собака в нем почувствует чужака, заскулит и уши прижмет, испугавшись силы, скрытой за равнодушным взглядом существа жесткого и жестокого. Собаки волков не понимают, их внутристайных законов, запрещающих рвать на куски своих, но позволяющих рвать остальных. Волк — одинокий, не поднимающий к луне голову. Волк, сейчас оберегающий свою территорию, заключенную в одно хрупкое девичье тело — ее душу и ее жизнь.

— Значит, — он заправляет выбившуюся прядь ей за ухо, проводя кончиками пальцев по скуле, — ты — волчица.

Сейчас выражение его взгляда гораздо мягче.

Волчью слабость видит лишь самый близкий.

Настя улыбается. Ассоциации — это интересно, потому что на многие детали глаза открывают, и в то же время ей неспокойно. Потому что волки остаются слишком гордыми, чтобы свои границы покидать. Потому что волки поодиночке не так сильны, а сейчас они вообще разбросаны по землям.

Потому что волки часто умирают раньше срока.

========== «Твоё место» (Сириус) ==========

Комментарий к «Твоё место» (Сириус)

На майско-июньский челлендж.

День 17: «Где **твоё** место?».

— 2009 год

Сириус к людям принципиально не привязывается. Не понимает, как это, в упор так не понимает: ему всё кажется это если не бреднями, то какими-то неясными и туманными определениями. Люди тешат себя идеями, что какие-то высокие чувства спасут их от забвения, в которое рано или поздно все погружаются, или что дадут тепло. Сириусу «тепла» хватило на всю жизнь — пылающие болью следы от ударов, синяки и ссадины. Он не хочет, чтобы к нему притрагивались. Не важно, к телу или к так называемой «душе», в наличии которой Сириус всё же сомневается.

Он не собирается никого искать. Его не интересуют ни отношения, ни связи, ни что-либо подобное. Он учится, контролирует странность и всем видом отчуждённым и строгим показывает сверстникам из набора: не лезьте. Они ему не нужны, как и всё остальное. Границы своему миру Сириус задаёт сам.

Роан — единственный, кого он уважает и всегда слушает — качает головой, однажды навещая его комнату. Всё прибрано, чисто, аккуратно. Наставник оглядывается с любопытством, но не натыкается ни на что, что могло бы показать Сириуса полнее, дать ему хоть какое-то поэтичное описание. Единственная черта характера, на которую указывает комната — перфекционизм. Всё как по линейке вымерено, книги на полках стоят по названиям и тематике, на столе — только самое нужное. Сириус, заканчивая писать отчёт в сводке наблюдений, отрывается от занятия. Он никогда не прерывает работу ради того, чтобы с кем-то поговорить.

«А ну стой!» — возмущается он, с хлопком закрывая книгу и резко оборачиваясь. Валька, кравшаяся на третий этаж, замирает, как пойманная мышка, и щурится с надеждой на помилование. Сириус хмурится: «Ты же с Ариной гуляла. Что стряслось?»

— Заглянул к ученику, не стоило? — Роан слегка улыбается. — Позволишь присесть?

Сириус не из тех, кто неопределённо мотнёт головой, мол, «падай куда хочешь», как делает Ливрей, и не из тех, кто заявит, что «лучше не сюда, а так сам решай», как Каспер. Он точно указывает место приземления, и Роан покорно устраивается на диване. Сириус пользуется диваном только когда читает, а так он не промят и не кажется старым. Всё прекрасно и аккуратно.

— Зачем? — спрашивает Сириус. Он говорит с наставником, которого безгранично уважает, поэтому в его голосе не слышится привычного раздражения. Роан задумчиво кивает собственным мыслям.

— Интересно, пропадут ли когда-нибудь эти ноты в твоём тоне?

«Нет», — он медленно выдыхает, беря под контроль негодование. Марк смотрит на него глазами испуганными, как будто ждёт трёпки, но Сириус хмурится и негромко и спокойно добавляет: «Ты испортил, но я это исправлю». Ему ведь не сложно.

— К чему вы ведёте?

Роан смотрит с ласковым терпением. Сириус разворачивается к нему и сидит ровно, ожидая объяснений: обычно он их получает, хоть и в столь замысловатой форме, что едва-едва может уловить суть. Бессмертный не заставляет его мучиться ожиданием, говорит мягко:

— Я о тебе и ребятах. Они тебе так неприятны?

— Нет. — Ему просто плевать на окружающих.

— Мой опыт говорит, что люди бывают разные. И, как бы ни были красивы рассказы или повести, отношения строятся не чудом, а совместным трудом. Обоюдным желанием сблизиться. — Роан подпирает подбородок рукой, глаза его переливаются. — А уже сама связь — как результат.

— Я не хочу быть связан.

— «Связь», а не «привязь».

— Это проблемно. Если я буду тратить время на других людей, это может мне помешать.

— А что насчёт волнения о других?

— Бесполезная трата нервов. Я не собираюсь беспокоиться о том, что не влияет непосредственно на меня.

Звёздный зверь ревёт над обсерваторией, и Сириус, почуяв беду, выскакивает из постели, судорожно собирается. В голове бьётся одна мысль: «Лев там живёт». Лев в опасности. В опасности обсерватория. Сириус не задумывается, почему вспоминает именно в таком порядке.

— Я могу дать тебе много, — произносит Роан, — но не больше, чем ты сам от меня возьмёшь. Ты умный парень, Си, а ещё ты так чётко разграничиваешь свои принципы, что не оставляешь душе манёвра. Если ты хочешь, я подарю тебе дом.