Оля опирается на подлокотник и рассматривает его, уголки губ чуть приподняты, но в карих глазах — не скрываемая игра мысли. Йорек любит это выражение. Она ответит честно, потому что он честно спросил.

— Первое впечатление — обычный, — наконец говорит Оля. — Но почти сразу понимаешь, что таких людей никогда раньше не видел и вряд ли увидишь. Я не знаю, в чем это проявляется. Это просто есть, оно с тобой. Ты какой-то особенный. Кроме того… Ты не кажешься закрытым, потому что говоришь свободно, интонации не холодные. Но всё равно близко к себе не подпускаешь. И в итоге никто не знает, что ты хранишь в себе на самом деле.

— А ты хотела бы знать? — слова слетают необдуманно. Здесь, в доме Оли, Йорек не следит за каждым своим словом, как издавна привык. Это всё ещё немного его волнует. А ещё его бросает в жар от собственного вопроса, но Оля смотрит на него спокойно и уверенно.

— Да, — её ответ незатейлив и прост.

Йорек спускает ноги, спускается сам. Покачивается, выбирая, и предлагает переместиться. У Оли чуть дёргается уголок рта, но она соглашается, и Йорек легко её отрывает от кресла. Оля лёгкая и быстро смущается, утыкается лицом ему в кофту. Йорек садится в то же кресло, бережно располагая Олю у себя на коленях, чтобы ей не было слишком неудобно. Вообще-то это и его смущает до ужаса, но, в конце концов… Просто немного приятно. У Оли румянятся щёки, но она терпеливо ждёт.

Йорек закатывает рукава, открывая изрезанную шрамами кожу. Она уже видела это, но выражение в её взоре дороже всех сокровищ. Йорек действительно не думал раньше, что может получать подобное. Раньше он только брал, да и то не касалось чувств и отношений.

— Улицы слишком во мне отпечатались. — Йорек и сам разглядывает разной длины рубцы. То, о чём он не забывал. То, о чём он… Да. — Но я никогда не жалел о том, что был там. Наверно, стоит, ведь у других жизнь спокойнее. Но мне нечему завидовать. Я знаю улицы и знаю их мрак, но не ненавижу их. Можно сказать… я не могу принять себя, но я смирился с прошлым. Оно не давит и не причиняет боль. Моё прошлое — это и есть я.

Оля проводит пальцами по шрамам — аккуратно, нежно, только кончиками. У Йорека вздрагивают ресницы, но больше он ничем не выдает ничего. Девушка пытливо поглядывает на него, и Йорек всё равно смущен. По доброй воле открывать шрамы, ещё и позволять к ним прикасаться — вау, как же глубоко она у него в сердце, если он ей это позволяет? Если он позволяет тому, чем он является, ей позволить?

— Порой мне кажется, — эта откровенность даётся очень трудно, — что я на самом деле и есть улицы. Я взял у них всё, что они дают. Всё, что только можно. И стал их прямым продолжателем. Поэтому я себя ненавижу — каждый раз, глядя в зеркало, я вижу в себе только улицы. Поэтому их яд меня не убивает. Змея же сама себя не укусит.

Оля задумчиво кивает. В её положении получается, и она, протянув руку, положив ладонь за затылок Йорека, притягивает его ближе к себе. Зарывается пальцами в короткие тёмные волосы, её дыхание у макушки, а сам Йорек утыкается ей в плечо. Она тёплая. Закрывать глаза приятно.

— Меня не беспокоит то, что кто-то, если это не ты, может из-за меня пострадать. Ты сама только что сказала, и это правда — я не подпускаю. Но не из-за страха причинить вред. — Уже отодвинувшись, Йорек смотрит ей в глаза. — Но если улицы не сдержу я, то через меня они точно вырвутся. Я не ненавижу этот мир. Я не желаю ему гибели.

Её пальцы всё ещё лежат на его предплечье.

— Йорек… — Оля качает головой. — Ты удивительный.

Убийцы. Воры. Наркоманы. Алкоголики. Шлюхи. Работорговцы. Наёмники. Педофилы. Психопаты. Лжецы. Йорек — такой же, как они. Он говорил Оле, что для неё слишком грязен, но она всё равно…

— Я тоже ненавижу зеркала, — легко произносит девушка.

Йорек поднимает на неё глаза. Оля улыбается.

========== «День за днём» (Каспер/Роан) ==========

Комментарий к «День за днём» (Каспер/Роан)

На майско-июньский челлендж.

День 12: «Сравнение прошлого с настоящим».

— 2017 год

Просыпаясь, Каспер видит склонившееся к нему лицо — на расстоянии таком близком, что дыхание двоих становится дыханием единым, когда дистанция совсем мала, тепло поселяется в ней, не в силах разделить, но в силах сблизить. Глаза пёстрые, рыжий-карий-зелёный-серый, ресницы золотистые, как будто в них солнце запуталось. Светлые волосы спадают вниз, частично заправленные за ухо, не колышутся. Каспер, не задумываясь, приподнимает руку и ласково убирает несколько прядей с лица, оставляя ладонь на тёплой гладкой щеке. Губы трогает улыбка.

— Доброе утро, — шепчет Роан. Когда он смотрит на Каспера, его глаза сияют. Почему он говорит шёпотом и почему он так близко, нет смысла спрашивать. Каспер чувствует чужое стройное тело, льнущее к нему, бедром к бедру, и правая ладонь Роана лежит на его груди, напротив сердца, точно намеренно ускоряя его ритм. Это не столько смущает, сколько приятно волнует. Каспер приподнимает вторую руку, проводя по оголённому плечу Роана и ныряя под одеяло, кончиками пальцев дотрагиваясь до талии. Бессмертный улыбается уже лукаво.

— Одеяло узкое, — шутливо жалуется он. — Почему ты не возьмёшь новое?

С ним можно быть до глубины души честным.

— Потому что мне нравится, что ты ко мне прижимаешься, — с оттенком иронии, но спокойно и всё ещё серьёзно отвечает Каспер. — Доброе утро.

— Оу, я могу прижиматься плотнее.

— Тогда мы точно не успеем собраться.

— А ты не хочешь спешить?

— Ты знаешь, чего я хочу. — Каспер ведёт ладонью настойчивее, обнимает Роана за талию, и тот подтягивается, приникая ближе. Расстояние между их лицами становится ещё меньше. Роан опирается на согнутый локоть и смотрит мягко и с ожиданием. Он полон света, олицетворяя собой истинное утро. Утро, о котором раньше Каспер и мечтать не смел.

Ещё несколько лет назад он ни на что не надеялся. Безумное, несправедливо им овладевшее чувство разрывало сердце, и Каспер повторял себе, что нельзя ни в коем случае открываться. Он не хотел беспокоить Роана — единственного, к кому столько испытывал — своей «глупой влюблённостью». Он не знал, что Роан чувствовал то же. Он не знал и не мечтал даже о взаимности. Закрывая глаза, он мог отчётливо вспоминать каждое прикосновение Роана, что ему доводилось получить, и представлять то, от чего бросало в жар и становилось стыдно. Для него это было болезненным наваждением, растянувшимся в целые годы.

Тогда он не воображал, что однажды его несбыточная якобы мечта исполнится. Вот ведь они. Лежат под одним одеялом, в одной постели, обнажённые, и они провели чудесную ночь — и будут проводить другие такие, каждая по-своему особенная, каждая — на взаимной близости и желании сделать эту близость ещё плотнее. Свет пробивается через шторы; Роан прикасается к Касперу так, как никогда бы не прикоснулся к ученику, и смотрит на него с выражением большим, чем мог бы смотреть на любовника. Его голос, улыбка, взгляд, тело, целиком его сердце — это принадлежит Касперу. Каспер ответно отдаётся ему и знает, что его любовь принимается, что она ценна.

— По сравнению с прошлым всё гораздо лучше, — задумчиво говорит Кас. Он поглаживает бессмертного по спине, не опуская руку ниже лишь из-за понимания: они тогда точно не остановятся. Большим пальцем другой руки он проводит по его нижней губе, и Роан прикусывает кончик, в его взгляде искрит смех. Каспер не сдерживает улыбку, но всё же добавляет: — Я раньше не мог так делать. И точно не представлял бы, что ты…

Роан опускает ресницы, у него мягкое выражение лица.

— Если сравнивать, — замечает он, — то всё радикально поменялось.

— Бессмертный спит с бывшим воспитанником. Так услышать — многое представится.

— Звучит забавно. — Роан хмыкает. — Можешь дополнить: бессмертный совратил бывшего воспитанника, а теперь бывший воспитанник не может его отпустить. Я верно понимаю?

— Абсолютно. Но ты не совращал. Ты не принуждал меня. Но я всё ещё не понимаю, почему даже тогда не додумался признаться… было бы проще.