На это утверждение Юра контраргументов не находит и сердито сопит. Удивительно, как Сашке парой фраз удалось его вскипятить, но ещё удивительнее то, что он вместе с вспышкой недовольства ощущает прилив ярчайшего, внезапного счастья. Как будто соприкоснулся с чем-то по-настоящему ему необходимым. Как будто Сашка всё это время была ему нужна.

— А у нас всё по-старому, — болтает девчонка, куда-то довольно громко бухаясь. Закрыв глаза, можно представить, как она болтает ногами или теребит край кофты или юбки. — Хотя вон вчера Ари меня в магазин потащила. Типа, осенние вещи искать. И Валька увязалась, всегда увязывается. Максим с Марком занимался, так что мы…

Её голос такой же, каким был. Он высокий, бойкий, в каждой ноте — почти что вызов, неприкрытый и азартный. Хотя звук искажается, не так сложно его представить; Сашка как будто рядом, и Юра расслабляется, откинувшись на спинку стула. Закрывает глаза, почти ощущая её присутствие — пусть она очень далеко. Сашка периодически с подозрением одёргивает его, проверяя, слушает ли, но он действительно слушает — и её голос, и её слова. Юре трудно в чём-то себе признаваться, но, кажется, некоторое понимание себя того стоит.

— Надеюсь, мы увидимся, — говорит он вдруг зачем-то.

Девочка в секундном замешательстве, а затем прямо в лоб выдаёт:

— Ты ещё скажи, что скучаешь.

— Да, — на короткое слово ему требуется больше усилий, чем на всю школьную пару по физ-ре.

— Я тоже, — совершенно естественно сообщает она. — Так что давай рассказывай, как там у тебя и что! И хватит дрыхнуть!

— Я не дрыхну!

Они препираются, как и раньше, и километры срываются в пустоту, растворяя мыслимые и немыслимые преграды. Расстояние — это сложно. Но не так сложно, если остаётся возможность и желание его сокращать, пусть и таким нематеарильным способом.

Поэтому Юра вдыхает поглубже и начинает рассказывать. Его очередь дистанцию сокращать. До тех пор, пока она не обернётся полной пустотой.

========== «Сожаление» (Диана) ==========

Комментарий к «Сожаление» (Диана)

На майско-июньский челлендж.

День 7: «Наблюдение за спящим».

— 2018 год

Диана не очень уверена в том, что понимает слово «изящный». Знать-то знает, ей всегда даётся возможность больше узнать о мире вокруг, и все словари, энциклопедии и людское терпение в прямой доступности. Диана вертится волчком: ей не интересно читать; слушать то же самое из чьих-то уст гораздо приятнее! Поэтому девочка донимает всех и всякого, не задумываясь, как это выглядит со стороны.

А со стороны, должно быть, не очень выглядит. Мало у кого находится достаточно терпения, чтобы не послать её, уже третий час следующую с постоянными вопросами «Что ты сейчас чувствуешь?». И прямо посылать пытались, а она всё брови изгибала ровные, тонкие, и интересовалась, что не так. Человеческий этикет ей настолько же побоку, насколько и человеческая грубость, и её не беспокоит ничего иного. Её не воспринимают как грубиянку и со временем перестают воспринимать как надоеду — Диана устаёт от их раздражения, и вот все довольны, радуются, что они могут быть объектом её интереса. Человеческое восприятие — это так просто, если не погружаться в чувства. Но как раз эти чувства и пробуждают в Диане любопытство.

Один из тех, кто ей всё показывает, зовётся Каспером. Если бы Диану просили его описать, она сказала бы: «Интересный», она обо всех так говорит. У феи иного не бывает, уж тем более в подобных вещах. Но Каспер и правда интересный. Он богат на эмоции, хотя не проявляет и половину; это он — тот, кто никогда не отказывает ей и демонстрирует истинную суть своих чувств. Даже если внешне он спокоен, Диана, подойдя, может тонким вмешательством коснуться обнажённой честности, и Каспер показывает ей разницу между обидой и горечью, разочарованием и тоской, радостью и восторгом, нежностью и симпатией. Он показывает всё — кроме любви.

Когда Диана пытается дотронуться до этого чувства, она Каспера ломает. Она причиняет ему боль — страшную, осознанную, какой он, должно быть, никогда не испытывал. Фея и сама отшатывается, понимая, насколько глубоко в этот раз погрузилась, впервые испугавшись чего-то — испугавшись себя. Она не ведала, что может ломать. Вернее, понимала, но впервые видела отчётливо. А Каспер лежал, закрыв лицо руками, и плакал, плакал, плакал, и тем это было страшно, что он никогда не был настолько уязвим и уязвлён, никогда не позволял себе такую слабость при чужих людях. Это Диана сделала его таким. Это Диана его ранила.

«А, — думала она, присев около него, ловя ненависть в его взгляде и боль в голосе, — значит, людей тоже можно сломать». Они как куклы. Но их чувства настоящие.

Однако Каспер их больше не показывает. Диана кривит губки и уже на себе, не принимая на себя чужое, а генерируя собственное, ощущает недоумение и тоску. Люди из отделения говорят самой попробовать с этим разобраться. Диана не понимает. Она не может понять. До такого уровня сложности она не доходила. Она не пробовала… сама.

Коридоры столичного отделения — что таинственный лес. Корни сплетаются порогами, поднимаются стволами, ветви переплетаются потолками и шепчутся ветристо шебуршанием ламп. Диане места эти знакомы, она тропы эти сама украшала, она голоса эти слышит, как слышат их другие — с другими ей, правда, интереснее. Они живые и сложнее. Феи с людьми не общаются, но Диана так и так особенная. Она двигается по отделению чудесным видением — шелковистые волосы колышутся светло-сереневым, пышная тёмная юбка шуршит, каблучки туфель цокают. Она поворачивает по интуиции, приоткрывает дверь тихого кабинета и погружается в его оголённую правдивость.

Он похож на класс в школе, Диана видела такие. Она листала альбомы и спрашивала, что там за места, и ей рассказывали — о школе в том числе. В этот кабинет Диана приходит, когда хочет побыть человеческой школьницей, какой по возрасту должна быть. Но сейчас она сворачивает просто так, притворяет дверь за собой, мягко и тихо, потому что ей не надо шуметь. Она видит парты, рабочие столы, стулья и окна без штор, с широкими подоконниками. За стёклами разливается потрясающе рыжий закат, вечер апельсиновый, странный такой, красивый.

Он сидит, прислонившись к парте, прямо на полу, подтянув одну ногу и положив на колено локоть, голову склонив. Между ним и окном расстояние достаточное — отсюда столы отодвинуты, образуя широкую полосу пустоты. Косые широкие лучи падают плоским спектром, сгущая тени и высвечивая остальное, в том числе и спокойное лицо. Его обрамляют чёрные волосы, чуть волнистые из-за недавней сырости в густом воздухе. Он в белой футболке с широким вырезом, чёрных джинсах и кроссовках, у него на ногах свернута кофта. Он не выглядит как тот, кто мог бы плакать от отчаяния и чудовищной боли, проснувшейся от соприкосновения с самым жестоким чувством человеческой психики.

Диана приближается шлейфом сна, призраком меняя восприятие реальности: не чувствуй меня, не просыпайся. Присаживается на корточки рядом; с плеча соскальзывает длинная светлая прядь. Аметистовые глаза, не знающие тепла, смотрят внимательно и ровно на человека спящего.

У Каспера ресницы чуть трепещут. Они короткие, но густые, и глаза у него, когда открыты, напоминают глаза хищника — уголки острые, радужка широкая и ярко-жёлтая. Сейчас его лицо расслабленно, но это не удивительно. Диана вспоминает, что он редко расслаблен — лишь раз она видела подобную мягкость: он позволил коснуться своего сознания в момент, когда смотрел на Роана. Открытость. Интимность как способность оставаться открытым тому, кому можешь позволить себя ранить. Можно ли сказать, что он был открыт Диане, раз позволял исследовать свои эмоции?

Диана не знает, что такое дружба, доверие, ответственность. Она ещё так мало знает о мире. Взгляд скользит по шее — очертания подбородка, адамово яблоко, выемка между ключицами. Сами ключицы красиво очерчены. Может, это как раз то, что называется изящным, эти две косточки. Диана касается своих, не скрытых платьем. Смотрит на руки Каспера, изукрашенные чернилами — вьются узоры, словно мантры, молитвы, заклинания. Диана опускает ресницы, оранжевое солнце играет на них.