Состояние тела утихло. Состояние души усилилось. Каспер сгорал от стыда, но вместе с тем глаз не мог отвести от Роана, подмечая всё больше и больше деталей, раньше скрытых, теперь же бессмертным протягиваемых как на ладони. Роан больше не закрывался. Роан — поразительно — Каспера подпустил так близко к себе, словно до легчайшего дыхания позволяя себя чувствовать. Это порождало щемящее, трепетное чувство. Роан был близок, как не был близок никогда.

Всего одна ночь всё изменила.

Но — всего одна. Больше нельзя. Нет. Ни за что.

Каспер не позволит Роану вновь приносить себя в жертву ради спасения. Эта жертва слишком огромна. Слишком важна. Тело — то, чего Каспер от Роана никогда не требовал и не смел требовать; тепло и нежность, о которых он только мечтал, но о которых не упоминал, потому что все прикосновения Роана — все отзывались в собственных эмоциях, Каспер ловил эту теплоту, даже зная, что лично ему она не принадлежала…

Каспер даже на грани не решился бы столь своевольно прикоснуться к человеку, который его не любит. Роан сделал это за них обоих.

Но такого больше не повторится. Нельзя такое повторять. Нельзя…

*

Навсегда это не подействовало, потому что месяц спустя наступило то же самое. Каспер выглядел подавленно. Он с трудом концентрировался на поставленных задачах и принуждал себя работать так, чтобы никто ничего не заподозрил. Однако что-то, видимо, прорывалось, потому что в конце дня его задержал Роан; прохладная ладонь на пылающем лбу.

— Тебе плохо, — обеспокоенно произнёс он. Не убирая ладонь, второй взял Каспера за руку, переплетая пальцы, останавливая, не давая сейчас уйти. Каспер покорно замер, каждой клеточкой тела ощущая это тепло. То, чего он желал. То, чего не мог получить.

— Это не важно. — Он постарался улыбнуться, хотя бы постарался.

— Это важно. Я могу помочь.

Помочь. Опять. Каспер помотал головой, рассерженный на самого себя: не позволяй слабости взять верх! Роаном нельзя пользоваться. Он не кукла, не покорный целитель и не какая-то вещь, чтобы так подло с ним обращаться, игнорируя его чувства и элементарные законы морали! Каспер не может так с ним поступать. Он любит Роана. Он не может обрекать его, принудительно привязывая к себе.

Каспер не может…

— Я могу помочь, — повторил Роан. Обнял его, притянул к себе, сокращая расстояние, выдохнул в губы: — Позволь мне помочь, Кас.

Сердце колотилось, как бешеное. Горячие ладони на спине и талии. Одно на двоих дыхание. Каспер закрыл глаза, отдаваясь ощущениям, и только эхом пронеслась в голове краткая, полная нестерпимой боли мысль.

Как же низко он падает.

========== Амарантовый ==========

Роан никого никогда не принуждал. Он советовал окружающим, если полагал, что им советы пригодятся, приходил на выручку и, крутя свои сложные схемы-планы, в итоге ситуацию менял, как следовало. Но принуждать он никого не пытался. Люди — существа свободные. Они должны выбирать самостоятельно.

И теперь Роан шагнул наперекор всему правильному, всему логичному, всему настоящему из своих законов — потому что человека, которого всем сердцем любил, он сам же убивал. Лишал того самого выбора, который так восхвалял в других. Не слушая мнение, делал по-своему.

Спасать — какой хороший повод! Звучало почти сказочно. Создавало прямо ореол необходимости, которым Роан успешно прикрывался. Он не послушал Каспера, когда тот отказался. Он не попробовал остановиться, когда понял, что зашёл слишком далеко. Он наслаждался каждой искоркой тепла, ловил каждый стон, срывавшийся с губ, отдавался каждому поцелую, каждое прикосновение обжигало, внутри зарождая целые вселенные. Роан знал, что мог любить — Каспер показал это. Но Роан не представлял, насколько сильным может быть это чувство, если давать ему выход.

Но ведь это Каспер. Человек, которого нельзя ранить. Человек, ради которого теперь Роан бы целый мир к ногам его сложил. Человек, молодой парень, полный сил и энергии, который далеко пойдёт, если не будет останавливаться и оглядываться. Теперь же маяк будет слепить ему глаза, не туда направлять, а там и остановка — и, о небо, Роан так запросто пользовался его слабостью, тем, что он не мог оттолкнуть, что Каспер нуждался в нём и в его тепле, чтобы согревать зябнущее сердце, разрывавшиеся мысли сшивать воедино, Роан — отличные нитки, прочные, вечные, но всё шло вопреки желаниям Каспера — а Роан не останавливался…

Ещё одна человеческая эмоция. Это уже называется стыдом. Совестью.

Ему ужасно жаль.

Роан целует Каспера в основание шеи и опускается ниже, каждый позвонок под светлой кожей, каждый вздох и движение лопаток; крыло с длинными перьями на лопатке, незакрашенное, Роан замирает, обогревая его дыханием, и Каспер оглядывается, но бессмертный ничего не спрашивает, прислоняется лбом к его спине, закрывает глаза, за секунду закрепляя представление, будто бы всё происходящее — по взаимности, пусть это спасительная ложь, её хватит на ночь, а потом он будет вновь сгорать от угрызений совести, потом, до следующего раза, пока Каспер не поцелует его вновь, пока вновь не прильнёт, пока не можно будет вновь откинуть рассудок, так просто сокращая расстояние между двумя мирами…

«Я люблю тебя» он, правда, не говорил. Это естественно. Это нормально. Пусть закрываться молчанием, но так Каспер хотя бы не будет ранен ещё глубже. Если он будет считать, что Роан поступает так ради помощи, то всяко лучше, чем мучиться пониманием: в тебя влюблено создание бессмертное, твой бывший наставник, с которым ты семь лет провёл, и ты не ответишь ему взаимностью, разбивая этим сердце.

Каспер Роана не мог полюбить. Бессмертному приходилось напоминать себе об этом, когда, приникая ближе, слушая ровный стук сердца, он делил одеяло пополам, на спящего Каспера смотрел и всё думал и думал. Роан думал, что ему не может быть больно. Роан и правда так думал. Но вот ещё одна его ошибка, потому что боли душевной он оказался подвластен.

Просыпаясь и находя Роана взглядом, Каспер мгновенно улыбался, и лишь затем бессмертный мог наблюдать колкое проявление его смущения, когда Каспер вспоминал, что значило нахождение Роана рядом, что это было не случайностью — потом всплывали воспоминания о проведённой ночи, и скулы Каспера мягко покрывал румянец. Он не был забавным в этом смущении. Или в стыде. Наверно, второе, ведь Роану на его месте было бы стыдно; ситуация не из приятных.

Но приступ за приступом, и вот Каспер сам Роана останавливал, звал и дожидался. Они изучали тела друг друга миллиметр за миллиметром, они учились чувствовать вдвоём, и Роан опять оправдывался поводом, пряча желание, и опять вырывал у Каспера выбор, не давая его сделать — потому что Роан, чёртов проклятый эгоист, не представлял себя иначе и иначе не мог. А Каспер не сопротивлялся. Каспер подавался вперёд, накрывал его губы своими, и в его взгляде не было сожаления — он всегда хорошо маскировался.

Опасная тропа и гложущее чувство вины.

Прости, Кас.

========== Пшеничный ==========

Роан с давних времён тяготел страстью к самобичеванию. Физическому и в прямом смысле, тот же хлыст он однажды отыскал, но никто не собирался его бить, так что тема исчерпала себя. Изощрённые способы причинить себе боль, хотя при этом боль как таковую Роан не любил: он лишь пробовал разные методы самоубийства, начиная от безобидного прыганья с моста и заканчивая попаданием во всевозможные передряги, где его рвали на куски и многократно пытались подстрелить. Любые раны зарастали на нём, некоторые быстро, некоторые медленно, но всё — без шрамов и отпечатков. Никаких напоминаний.

Роан пытался покончить с собой, и, покрывая это шутками, остальные прекрасно понимали — он просто устал жить. Две тысячи лет — немалый срок, и даже при таком положении, при куче детей, при смысле существования — Роан не хотел продолжать эту жизнь. Надежда, что какой-то металл прервёт жизнь, была призрачной, но Роан оптимистично пробовал вновь и вновь. Однажды Кас обнаружил его всего в крови, больше всего — на груди и пальцах, которыми он пытался сердце выцарапать. Тогда Каспер и понял: это на самом деле серьёзно.