Роан не мог умереть, но пытался.

Потом количество его не доводимых до конца самоубийств уменьшилось. Почему — никто не знал. Роан всё так же бросался живым щитом перед всеми, но не пытался больше раздирать свою плоть, ломать кости или пытаться задушиться. На неосторожно заданный Ливреем вопрос ухмыльнулся и промолчал. Роан никогда не лгал, только недоговаривал.

И вот он заявился весь в крови, в порванной одежде, оставляя багровые следы. Каспер подвинулся, пропуская его в душ, и следил цепко, внимательно, потому что интуитивно ощущал: нет, это не попытка самоубийства. Роан был поразительно равнодушен. Роан, которого не делала безразличным никакая ситуация, даже с ним не связанная, сейчас абсолютно ровно стоял под струями воды, окрашивая её в красновато-розовый, и разодранная рубашка липла к его стройному телу. Каспер не стал себя сдерживать.

…Вечером Роан сидел на диване и отпаивался чаем вместе с хмурыми взглядами Каспера, завёрнутый в плед. Как обычный подросток. Только обычных подростков не разрывают на части при каждой стычке.

— Благодарю за заботу, — промурлыкал он, пододвигаясь, чтобы Каспер мог сесть рядом, и тут же положил голову ему на плечо, удобно устроившись и даже попытавшись вручить ему край пледа. Каспер отказался и только замер, не двигаясь, чтобы Роан не менял положения. Так сиделось более чем уютно. Почти как пара, пхах.

— Пообещай мне кое-что, Роан, — заговорил Каспер, вымеряя каждое слово. Почувствовав удивлённое любопытство в бессмертном, он продолжил: — Ты не будешь ранить себя так легко.

— Так легко? — переспросил Роан, чуть повернувшись, чтобы видеть лицо собеседника. — А нужно сложно?

— Ты понимаешь, что я имею ввиду. Ничего лишнего. Не подставляться под пули, если нет необходимости. Не раниться намеренно. — Каспер покачал головой. Говорить было трудно. — Серьёзно, Ро. Пожалуйста, пообещай.

— Тебе это важно? — В глазах бессмертного сверкнула пронзительная, яркая радость, как у ребёнка, и Каспер не мог не ответить честно.

— Да. Очень.

— Хорошо. — Роан улыбался. — Как скажешь.

Каспер чуть развернулся, чтобы поцеловать его. Роан всё ещё улыбался, прильнул к нему, и в обволакивающей тишине комнаты они были отданы самим себе — вместе со временем, глубокой пропастью рубившей их возможности, с ранами, заживающими или открывающимися вновь, с неразберихой в несуществующих отношениях. Но сейчас было хорошо. В большем они не нуждались.

Это была первая ночь, проведённая вместе, когда они просто спали, обнявшись, отвечая на тепло другого своей теплотой.

«Я не хочу, чтобы тебе было больно, — думал Каспер, и мягкой лаской его дыхание таяло в волосах Роана, в которые он уткнулся. — Я не хочу, чтобы что-либо в этом мире причиняло тебе боль. В том числе я».

Но последнее всё равно оставалось.

Надо же. С других обещания берёт, а своё самое главное никак не даст.

========== Барвинковый ==========

Это почти смешно.

— Кажется, мы с тобой два круглых идиота, — смех Каспера разрезал мягкую белизну окутавшей их зимы, и Роан качал головой, соглашаясь, потому что даже он, весь такой опытный и мудрый, не мог подобрать слова лучше. Он обнимал Каспера, то и дело отодвигаясь слегка, чтобы заглянуть в лицо, и они не знали, как ещё сейчас доказывать, что ещё сейчас прояснять.

Голова звенела от счастья.

Это взаимно.

У Каспера немного щипало глаза и першило в горле, голос казался совсем другим — высоким, настолько он был переполнен счастьем. Роан сиял ярче солнца и ярче отражавшего свет снега, и никогда его улыбка не была ещё такой прекрасной. Это взаимно. Всё, что между ними, это взаимно.

Роан любит его.

Небо расстилалось над их головами, город жил своей жизнью, но весь мир ничего не значил для двоих посреди парка, тех, кто, пройдя столько трудностей, столько бесконечных мук от самих себя, кто даже не представлял возможным мольбу о понимании — они всё это время даже не попытались чисто и напрямую поговорить! Каспер боялся потери тепла, Роан боялся завершения, они просто идиоты, они оба просто идиоты!

Но сейчас уже не важно. Сейчас уже не важно! Они ведь всё сказали. Уже не больно. Уже не горько.

— С какого момента?.. — только и мог спросить Каспер, качая головой, словно оглушённый. Слова казались какими-то пустыми и смешными, не передававшими всего, что хотелось, поэтому он наклонял голову, целовал Роана в лоб, в щёки, в губы, ловя его смешки, его дрожаще-трепетные смешки и его дрожаще-трепетную улыбку.

— Тебе было пятнадцать, когда я признался себе, — выдохнул Роан. — И всё после. Я?..

— В первый же год. Мне… не потребовалось время. — Он взял его лицо в ладони, заглядывая в глаза. — Но я даже не думал…

— Да, я тоже…

— Почему?

— Я так стар, Кас. Я и сейчас — худший из вариантов. — Роан попытался помотать головой. — Я просто не представляю, за что. Почему я? Вокруг замечательные люди. Я — просто свет. Я даже не представлял, что такое возможно. Я не из тех, в кого влюбляются, Кас, только не я!

— Я и не влюблялся, — хмыкнул Каспер. — Я просто любил тебя. Долго, Ро; я так и не отказался от этих чувств.

— Ты не давал до себя дотронуться…

— Я не мог смириться, хотя знал, что уже поздно. Я боялся подпускать к себе. Думал, если кто-то ощутит, насколько я пуст, то сам оттолкнёт. Я не хотел, чтобы ты меня отталкивал.

— Как я мог? — усмехнулся Роан тепло. — А что с пустотой?

— Её нет. Её давно нет. Ты её заменил.

— Ах, приятно понимать.

Роан потёрся щекой о его щёку и замер так; Каспер прижимал его к себе, и всё казалось как никогда светлым, прямо-таки пронизанным этой отчаянно радостной, поглощённой счастьем солнечностью. Всё было в порядке. Между ними всё наконец-то было в порядке. Они так и пошли обратно, держась за руки, ещё не представляя, что делать со взвалившимся осознанием общего чувства — того, чего они точно не ожидали — и всё это имело больше смысла, чем когда-либо ранее.

Дома улыбки перерастают во вздохи, прикосновения жарче становятся, проникают под одежду в жадном, горько-смешанном ощущении наконец-то истины открывшейся, прерываются короткими передышками — они стараются не сойти с ума, только не сейчас, когда они наконец не только рядом, но и вместе, когда они всё знают и чувствуют, когда уже не больно — они ловят прикосновения, но их мало, их слишком мало, их не исчерпать и не сохранить, они запечатлеют это каждой клеточкой, каждым выдохом, каждым вскользь брошенным словом, каждым бархатистым стоном.

— Подожди, Ро! — выдохнул Каспер, цепляясь за его плечи, от себя отодвигая. Роан смотрел с непониманием, в его взгляде — неостывшая страсть, любовь, которая была столь долго скрыта, и Каспер сам отвечал тем же выражением. Но сейчас он должен был говорить, должен был, потому что когда-то промолчал: — Я не хочу так. К тому же, теперь… ты не должен себя принуждать.

— О чём ты, хах? — Роан поймал его ладонь, приложил к своей груди. Толчками билось сердце — быстро. — Теперь ведь ты знаешь, что я хочу этого. Хочу тебя. Или ты?..

— Нет. Я тоже… Угх, вслух это немного трудно. — Он замер, борясь с мгновенным смущением, поднял пылающее лицо. — Роан, я тоже хочу тебя. Но не так, чтобы это всё ещё было из-за дефекта. Теперь — по своему желанию, а не из-за…

— О, я понял. — Роан улыбался от уха до уха, и в этот раз немного вкрадчиво, но безгранично нежно. — Так что, поцелуешь меня, наконец?

Каспер подался к нему. Больше его ничего не сдерживало.

*

В тёплом воздухе плавали барвинковые искорки догоравшего дня. Мягко-голубые стены комнаты, выкрашенные под привычный оттенок из далёкого прошлого, таяли в бархатной ласке. Каспер держал Роана за руку и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

— Это было трудно, — говорил Роан негромко. — Я так давно отказался от человеческих чувств и эмоций, что сначала был ошеломлён. Но со временем учился жить с этим, и было радостно и горько. Ты вытащил меня из привычной среды, а новая была необыкновенной — я ведь забыл, что когда-то был человеком…