На Роане была лиловая клетчатая рубашка, свободная, не облегавшая тело, с закатанными рукавами и расстёгнутыми первыми пуговицами. Кроме рубашки — чёрные брюки и потрёпанные месяцами чёрно-белые кроссовки. Вроде попытка в официальность, а опять невесть что получилось. К тому же, яркая одежда делала Роана светлее — и без того бледнокожий и с золотистыми волосами, он сделался почти воздушным. Взгляд останавливался только на нём. Больше Каспер не был на что-либо способен.

Его штормило. Разрывавшая изнутри, гнусная боль, гноем отравлявшая сознание. Разлитый по мыслям яд. Всё виделось мрачнее, всё обострялось до бесконечной тонкости, каждая черта мира резала, словно битое стекло. Смотреть было больно. Думать — вообще непереносимо. С телом-то как раз всё хорошо было, и эта слепая вера в силы и рефлексы помогала Касперу двигаться, потому что осмысливать свои движения он не успевал. Спотыкался, шагая через порог. Чуть не влетал в углы. И всё — на неосознанной интуиции, тупые привычки, ставшие его спасением. Оставалось надеяться, что он не слишком бледен.

Однако его товарищи по поколению были чуткими. Спасибо, воспитание бессмертного.

— Плохо выглядишь, — заметил Сириус, пронизывая его, словно рентген. Не то чтобы ему было дело до самочувствия Каспера, учитывая их вечные тёрки, но неполадка одного элемента ведёт за собой неполадки во всём механизме, а Каспер, к великому сожалению Сириуса, в этом механизме имел не последнее место.

— Не выспался, — отмахнулся Каспер наугад. Ориентироваться по голосу было легче, чем глядеть, где находился собеседник. Всё равно не получалось собраться и хотя бы отдалённо понять, что вокруг происходило.

Было больно. Очень. До выжигания нутра. Каспер давился болью, отлично понимая, что дело не в физическом недомогании или болезни. Все проблемы — в его странности. В чёртовом дефекте. Он опять разыгрался, и в этот раз всё было гораздо хуже, чем обычно.

Роан — светлый котик с лиловым бантиком. Ассоциации забавные и наивные. Светло-палевый, да. С белыми лапками и грудкой. Каспера качнуло, и он резко встал, чтобы не упасть. На действие рождается противоречие. Сейчас он придёт в норму. Немного потерпеть.

— Тут душно, — как ни в чём не бывало проговорил он. Воздух задымлял рассудок. Речь поддавалась ему на уровне тех же въевшихся привычек, и кое-как он мог ворочать языком, приноравливаясь к обычному своему тону. Хоть как. Пусть они просто не узнают, насколько ему плохо. — Прогуляюсь.

Он вышел с прямой спиной и даже прошёл до вечно пустующего кабинета. Завернул туда, прикрыл за собой дверь, прислонился к стене. Всё кружилось. Его ломало. Можно было услышать треск.

Он так с ума сойдёт. Он так сойдёт с ума…

Каспер закрыл глаза, проглатывая стон. Отчаяние затмевало оставшиеся крупицы мыслей. Его раздирало изнутри. Воспоминания, образы, ощущения, впечатления, сны. Всё это терзало-ломало-рушило, он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, он не мог думать, не мог чувствовать, ничего не понимал, не понимал себя, что творилось с его разумом, что творилось с его мозгом и пошатнувшейся психикой, что, что…

Вчера его версия погибла.

А удар пришёл сегодня.

Хотелось выть, как раненому зверю, но там, за стенами, ещё были те, перед кем ни за что, никогда… Каспер давился криком, отчаянной песнью горестной птицы, и понимал, что долго так не протянет. Не сможет. Он не настолько сильный.

— Каспер! — этот голос был знаком ему, и даже теперь, на страшнейшей грани, он пошатнулся и на ощупь, ничего не видя в полумраке погашенного света и собственного безумия, потянулся к нему. Источник света. Свет, свет. Спасение. Тот, кто в руках своих держал его сердце, о том не подозревая. Тот, кому Каспер себя давно вручил. Он подался к этому теплу, к свету, к своему собственному неправильному чувству, к своей тотальной ошибке, к тайне, которую нельзя открывать…

Он подался вперёд. Дверь успела закрыться, они не успели развернуться; мягкий глухой звук — удар о пол, чужие руки, в мгновенной реакции уцепившиеся за его плечи, колени об колени, одна нога согнута, другая вытянута, а он — поверх, на коленях, руки по сторонам от чужого тела, тёплого, крепкого; опустился в беспамятстве, прильнул безнадёжно, за последнюю надежду хватаясь. Не вздрогнул, не понял, когда упавший, прислонившийся лопатками к холодной стене человек притянул его к себе сам, когда обнял, зарываясь пальцами в отросшие волосы, другой рукой привлекая ближе. В темноте слышалось лишь дыхание, одно — рваное и частое, другое — спокойное, но чуть подрагивавшее.

Тепло. Они полулежали так, переплетясь, соединившись на растянутое бесконечное мгновение. Тепло. Запах родной, хотя не доводилось раньше его ощущать. Тепло… Мягкий, чуть трепетный шёпот над ухом:

— Не прячь от меня, когда тебе плохо.

— Роан, — выдавил Каспер всхлипом и содрогнулся, неожиданно осознав. Роан. Это Роан за ним пришёл. А он его мало того что так бесцеремонно с ног сбил, но ещё и сейчас… сейчас обнимал, прижимался совершенно нагло, безрассудством приступа оправдываясь, и, ох, что происходит?! Каспер попытался было отодвинуться; дыхание было ещё чаще, жар залил скулы, он хотел вскочить — но Роан не дал. Бессмертный, лёгкий и не накачанный, без усилий удержал его рывок, едва напрягшись. Каспер дышал ему в шею и чувствовал его дыхание у себя над ухом. Через вольготное прикосновение, через лиловую рубашку ощущалось сердцебиение. Каспер задыхался от стыда.

И немного — от изумления.

— Всё в порядке, — прошептал Роан. — Давай мы только сядем удобнее, хорошо? Всё в порядке, Кас. Давай-ка, осторожно…

Не отпуская его, он изменил положение, и расстояние между ними несколько увеличилось — но даже так тепло ощущалось каждой клеточкой тела, и Каспер боялся сойти с ума уже от этой внезапной близости. Роан не гладил его по волосам, как мог, утешая детей. Роан только обнимал его, позволяя сбиваться и дрожать в своих объятиях.

И — безумие отчего-то отступило. Словно, испугавшись света, прячется тень.

— Роан…

— Тш-ш-ш.

Сердце своё билось так громко, что сердца Роана не было слышно. Каспер попытался переместиться, но только беспомощно соскользнул, и бессмертный подхватил его. Дыхание обогрело на мгновение висок. Он ведь… не поцеловал, так? Каспер сгорал от стыда и не знал, что ему делать. Но стало легче. Гораздо легче. Будто тяжелейший груз спал.

— Приступы тоже лечатся, — пробормотал бессмертный, точно не обращаясь ни к кому. — Хэй, Кас, как ты?

— Нормально, — хрипло отозвался Каспер. Разум прояснился. У него даже получалось дышать. И думать. И он думал, что сейчас свихнётся уже из-за Роана. Воротник лиловой рубашки под носом. Пульсирующая жилка на светлой шее. Чужая рука на своей талии. Другая чужая — на своём затылке.

Они полусидели-полулежали так, на полу, прислонившись к стене, и в комнате было холодно и темно, и они должны были мёрзнуть. Но вот Касперу было совсем не холодно. Ему было жарко. Даже слишком…

========== Чернильный ==========

Приступы лечатся.

Эта мысль никак не отпускала Роана. Он много думал, больше, чем обычно, и какой-то период не спал, выискивал материалы. Польза хорошей репутации — открытые дороги; новые и старые сведения, попытки найти. Да. Дефекты можно пробовать лечить. Просто не всегда удаётся. Роан разглядывал заметки, вздыхал и понимал, что не посмеет на такое шагнуть.

Это как минимум преследование собственных желаний.

Как максимум — лишение Каспера всего, что можно назвать выбором.

*

Третьего февраля 2012 года Кириллу Зацерину исполнилось двадцать.

Вернее, это по паспорту он Кирилл, так его знают как Каспера. Роан тоже. Имя, правда, его не волнует; бессмертный так давно живёт, что именам значения придавать отвык. Каспер останется Каспером, как его ни назови.

Каспером, который…

Роан часто ловил на себе его взгляды. Задумчивые. Притягательные. Роану это нравилось, хоть он не выказывал, продолжая вести себя, как ни в чем не бывало.