— В этом году выпускная работа.
— Удачи, — она округляет глаза. — У нас, медиков, по-другому было, правда. Но всё равно удачи. Она везде пригодится, сколько наблюдаю. Ты ещё танцуешь?
«Ещё» — как будто он мог бы бросить. Это как отказаться от большей половины себя. Однако она помнит, и Ян даже удивлён: не думал, что Эмилия вообще в курсе его увлечений.
— Да. Продолжаю.
— Здорово! Важно это всё-таки — своё дело иметь. — Взгляд Эмилии устремляется в пустоту, будто подыскивает правильные слова. Даже губы её шевелятся, но звуки слетают с них с запозданием: — Я вот что сказать хотела…
Тут они заходят в кофейню, и говорить сестра прекращает. Ян заталкивает чемодан между столом и одним из диванчиков и садится рядом; Эмилия, повесив пальто и изящно свернув жакет, опускается напротив. Лицо её очень хорошо видно. Перелёт её словно совсем не утомил: полна энергии и «стремления вперёд», как часто выражались. Ян рассматривает её довольно пристально, но сестру это, кажется, не беспокоит. Она рассматривает меню кофейни с лёгким сомнением.
— Если честно, редко в таких местах бываю, — задумчиво протягивает она. — Когда заказываю кофе, приносят кофе, почему здесь столько всего?
— Разные виды. С добавлением молока, сливок или разведением водой. — Ян пожимает плечами.
— Хм? Как их тогда различать?
Ян заглядывает в меню. Довольно стандартно, зато есть дополнительный список сиропов.
— Эспрессо — это самый крепкий, его мало и он горький, — рассказывает он, забываясь, — американо — это разбавленный эспрессо. То, что чаще всего считают кофе. Латте и капучино — это с молоком. В латте больше молока, чем кофе, в капучино наоборот. Раф — со сливками и добавками. Сиропы вообще можно куда угодно добавлять, но Мод говорит, что…
И осекается. Эмилия испытующе разглядывает брата, вся превратившись в слух, и эту осечку не упускает из виду.
— Что за Мод? — спрашивает она с детским любопытством.
В конце концов, они видятся раз в четыре года, что может быть страшно?
— Мод — это мой парень, — глухо сообщает Ян. Он впервые так представляет Модеста, и стеснение изнутри покалывает. Сердце ускоряется в ритме. — Он работает с кофе. Я часто за ним наблюдаю.
— Вот как… — Эмилия погружается в задумчивость. Затем вдруг говорит: — Я буду латте. Сироп не посоветуешь?
— …сладкий — это лавандовый. Кленовый — кисловатый.
«Модест любит кленовый сироп». Но Ян его не заказывает, предпочитая просто какао. Он знает, что вкуснее кофе, чем тот, что делает Мод, ему не попробовать, а потому не хочется и искать. Эмилия заказывает лавандовый латте таким тоном, словно пьёт его сто лет, и этой невозмутимой способности демонстрировать себя столь решительно Яна удивляет. Он не знает, что со стороны смотрится так же. Не знает, что его глаза затягивают сильнее. Ему попросту не суждено это узнать, как не суждено человеку посмотреть на себя чужими глазами.
Они молчат, пока не приносят напитки. Какао дымится, латте тёплый. Ян отпивает немного: уж в какао он точно не знаток, но вкус ему нравится. Не как у того, что делает Модест, конечно. Мод — это совсем другое. Особенное — всё, что он делает. Так почему он настаивал на встрече Яна с сестрой?
Эмилия пробует латте, и кончики её губ выгибаются искренностью. Затем она начинает говорить, глядя прямо на брата, не сбегая:
— Я всё никак не находила времени или слов — или просто подавляла. Но давно пора было. Хотя бы ради себя я должна это сказать. Тебе, наверно, нелегко было в детстве. Наши родители, они… как бы, не очень ласковы. Даже в какой-то степени перегибают палку. А я не говорила ничего против и не пыталась тебя поддержать.
Ян краем глаза улавливает отблеск и смотрит на её руки. Аккуратные коротко подстриженные ногти, а на безымянном пальце — колечко. Тонкое и золотое, с несколькими слезинками сапфиров. Такие не носят как подарок на память — это кольцо обручальное.
— Я только когда его встретила, поняла, что стоило хотя бы раз за тебя заступиться. — Эмилия качает головой. Она не грустна, но серьёзна. — Ты мой брат, а я — твоя сестра. Жаль, что не поняла это вовремя, всё была своей беготнёй занята, ни на что другое внимания не обращала. Так что… мне правда жаль, что я тебя не поддерживала. Пусть ты не такой, как мы, ты всё равно часть нашей семьи.
Ян пристально смотрит на неё. Эмилия расслабляет плечи и позволяет себе улыбку.
— Извинения я не приношу, но предлагаю перемирие. Годы не наверстаем, но, может, хоть видеться будем иногда? Когда будет получаться. Не хочу лишаться брата из-за своей беспечности.
«Для тебя брата никогда и не было», — может сказать Ян. Он много чего может сказать, на многое из чего имеет право. Но — зачем? Он видит в Эмилии то, что пусть и не обретал, всё же готов принять. Навязываться общением ни она, ни он не стремятся. Зато изредка хоть видеться — это не так плохо. Или даже хорошо. Кровь никогда для Яна ничего не значила, но Эмилия ему не противна, симпатична даже чем-то — внутренней силой, возможно, и не так она высокомерна, какой её воспитывали. Они оба могут победить родительские предрассудки.
— Ладно, — Ян слегка улыбается. И добавляет: — Когда твоя конференция закончится… погуляем?
Первое мгновение Эмилия смотрит на него остолбенело, а затем проблёскивает восторгом, как фейерверком.
— Впервые вижу, как ты улыбаешься! Хорошо. Я напишу тебе в мессенджере.
Они не восполнят детство, в котором не общались, и не будут делать вид, что полны энтузиазма, но именно для них это как новое знакомство с тем, о ком лишь поверхностного представления. Как будто появился новый приятель. Который, возможно, в чём-то сумеет тебя понять.
Семья — сильнее крови. Сильнее предпочтений, выбора, воспитания. Даже коли ты её покинул, иногда к ней будет тянуть, магнетизм природный и невосполнимый, как нехватка каких-то элементов. Можно забить, но с ними приятнее. И Ян видит свой недостающий элемент — сестринскую любовь — прямо перед собой. Им наверняка ещё удастся свидеться. Им о многом стоит поговорить.
Ян провожает Эмилию до отеля: дорогого, с багровыми ковровыми дорожками и сизыми елями, начищенными стёклами номеров. Напоследок сестра чуть поглаживает его по плечу и благодарит за встречу.
— Пока, Ян, — весело говорит она, передавая чемодан подбежавшему помощнику.
— Пока, Эмилия.
Она смеётся:
— Можно просто «Мила», я ж не герцогиня какая! Ну, бывай, братишка.
И исчезает за высокими автоматическими дверями. Ян провожает её глазами, почёсывает затылок и идёт к автобусной остановке, но по пути решает иначе и шагает пешком. Через все случайные районы, спящие кварталы, вечереющие переулки. Через город, в котором всегда задыхался, но в котором встретил человека, рядом с которым и воздух чище, и дышать учащённо лишь получается. Ян думает о Модесте и немного — о сестре. О том, что такое семья, зачем она нужна и почему к ней тянет. Тянет ли Мода к матери, недавно почившей? Он ни разу не казался погружённым в тоску. И впрямь попрощался с ней.
А Ян вот с сестрой тоже попрощался, но встретится вновь. Не у всех прощаний есть сила. Не все значимы. А иногда скажешь это «прощай», но всё равно скучаешь, даже когда не выразить словами, не передать чувствами — ведь их легче запереть… Ян хочет спросить, скучает ли Модест по матери, но ждёт следующей встрече. Ведь лицом к лицу — это всегда лучше. И видеть Модеста приятно. Приятнее, чем кого-либо ещё.
Ян пишет сообщение Моду, предлагая встретиться на днях — когда тот будет свободен. И Модест почти сразу откликается, что завтра у него выходной. Тем лучше. Есть кое-что, что Ян очень хочет ему сказать — о своём выборе. И том, что им дальше делать.
«Жду не дождусь», — думает он, и город с ним совершенно солидарен.
========== 6. Травяной чай ==========
успокоение.
Ян написал, что сегодня встречается с сестрой, и Модест, вопреки законам логики, словно бы сам должен идти на эту встречу — волнуется, места себе не находит. Всё-таки воспитание воспитанием, но Мод, от рождения чувствительный, часто перенимал эмоции окружающих, тревожился и страдал с ними вместе. Не раз это вставало ему ребром, мешало по жизни, а как исправляться? Сентиментальность, говорят, больше девушкам подходит. Модеста гендерные принципы никогда особо не колыхали, да и в круге общения всякие бывали люди, и всё-таки неловко немного.
