Японцы говорят, что у каждого человека есть три лица. Первое он показывает миру. Второе – близким друзьям и семье. Третье он не показывает никому. Оно и есть его истинное лицо.
С точки зрения нейробиологии третье лицо не видно и самому человеку. Экспериментами Бенджамина Либета и других показано, что все решения принимаются стволовым участком головного мозга, который контролируется не сознанием, а основным инстинктом. Сознание с задержкой в доли секунды лишь отображает уже принятые этим участком решения. Это отображение и осмысление мы ошибочно и принимаем за свою самостоятельность. В действительности человек не обладает свободой воли или свободой принятия решений и не может руководить этим процессом, несмотря на своё надутое самомнение. Тормозящий эффект префронтальной коры не тождественен осознанному поведению. Поэтому никакие "волевые" усилия не способны отменить инстинктивные устремления. Развитость префронтальной коры определяется богатством арсенала условных рефлексов, которые выполняют роль различных рукавов в устье реки и дают нам возможность по-разному реализовать инстинктивные желания (к примеру, переключая их от сексуальных действий к танцу). Чем богаче этот арсенал, тем шире и сфера его применения: от примитивных до элитных групп. Но префронтальная кора не вправе отменить решение, принятое стволовым участком мозга. Такая прерогатива принадлежит только последнему.
По той же причине сциентист никого не осуждает за дурные привычки и скрываемые странности поведения, видя в них биологическую причину, а не результат морального разложения или волевой беспомощности. Он не исполняет для них роль социального работника или психотерапевта, поскольку это бессмысленно. Спасение утопающих дело рук самих утопающих. Сциентист может выполнить только вспомогательную роль, но не заменить собою медикаменты и наработку новых условных рефлексов, заменяющих сформировавшиеся дофаминовые цепи.
Рита Картер:
"Дофамин направляет наше поведение по пути удовлетворения побуждений и инстинктивных склонностей, и, если эта его работа вовремя не останавливается, у нас начинают вырабатываться зависимости. Власть дофамина над нашими зависимостями определяется его способностью наполнять содержанием и значением наши мысли и чувства, а также предметы, с которыми мы встречаемся в окружающем мире. Он соединяет вещи друг с другом, например, внешний вид привлекательного потенциального партнёра с половым влечением или мысли о еде с побуждением к питанию, и вдохновляет нас на обнаружение закономерностей и связей, помогающих обозначать свои цели и управлять своим поведением. Поэтому избыток или недостаток дофамина (либо повышенная или пониженная чувствительность к нему) оказывает на человека очень разностороннее влияние. Избыток дофамина способствует тому, что мы находим связи и закономерности там, где их нет. Поэтому чрезмерная дофаминергическая активность в отделах мозга, ответственных за узнавание и представления об окружающем, делает человека более подверженным галлюцинациям и мистическим идеям. Чрезмерная активность в отделах дофаминовой системы, отвечающих за двигательные реакции, может приводить к непроизвольным движениям, как это бывает при синдроме Туретта. Работающие у нас в мозге "сети беспокойства" при дисбалансе дофамина могут вызывать навязчивые состояния (обсессии) и компульсивные побуждения, перевозбуждение, эйфорию, а также преувеличенные убеждения и преувеличение значимости чего-либо (мании). Недостаток дофамина, в свою очередь, может вызывать дрожание и затруднять совершение произвольных движений (наблюдаемые при болезни Паркинсона и подобных ей расстройствах). Ещё он приводит к ощущению бессмысленности существования, апатии и тоске (депрессии), недостатку внимания и концентрации (синдром дефицита внимания у взрослых), а также таким негативным симптомам шизофрении, как ступор (кататония) и социальная самоизоляция".
Таким образом, сциентист в отличие от примитивного эгоиста не ставит свои интересы выше общественных, а видит общественный интерес в соразмерном удовлетворении индивидуальных потребностей. При возникновении неразрешимых противоречий между ними он меняет свою социальную среду, а не занимается противостоянием или воровством. При этом сциентист ясно понимает, что общественный интерес определяют все относящиеся к нему индивиды, а не отдельные представители.
Сциентист, признавая свою вину, не просит о прощении. Прося о прощении, люди фактически просят забыть об ошибке и пытаются этим сразу восстановить прежнюю дистанцию. Сциентист признаёт за другими такое же право постепенно регулировать дистанцию, какое оставляет за собой, и выступает против забвения собственных проступков.
Сциентист никогда не укажет чужим людям их уязвимые места до тех пор, пока его об этом не попросят, и он найдёт своё вмешательство в чужую жизнь необходимой. А если попросят, то он говорит о реальности, а не даёт успокоительное. Сциентист никому не навязывает своё мнение, а только показывает положительные и отрицательные последствия разных вариантов. Он признаёт за другими право жить по своим стандартам и способностям.
Эгоизм – это ограничение своих обязанностей до разумных пределов, а не взваливание на себя забот обо всех и обо всём. Сциентист не помогает всем подряд, а реально оценивает свои возможности и ожидаемую пользу для нуждающегося. Помощь его избирательна. Он не любит ближнего во имя любви к дальнему. Сциентист внимательно оценивает персону нуждающегося, стараясь разглядеть в ней серийную профессиональную жертву. Он никогда не входит в чужие конфликты и не берёт на себя роль миротворца, предоставляя сторонам возможность самостоятельно выйти из кризиса. Максимум на что он способен – выполнить роль нейтрального посредника.
Сциентист осознаёт, что люди биологически не равны друг другу. Многие путают равенство людей с равенством их прав и свобод. Неравенство физических и интеллектуальных способностей является естественным, поскольку определено биологически. Человечество прогрессирует благодаря заслугам отдельных одарённых и трудолюбивых единиц, остальные только пользуются их плодами (в чём нет ничего предосудительного, за исключением того, что они сами этого не хотят признать). Несмотря на высокопарные высказывания и самообман в причастности к некоему человечеству, в реальности люди склонны к причастности к малым и средним группам, которые противостоят друг другу или объединяются ради такого противостояния с другими объединениями. У Homo sapiens всегда существовали и продолжают существовать "чужие люди". Вначале это были другие человеческие виды (Homo neanderthalensis, Homo erectus, Homo floresiensis и другие), а после их уничтожения Homo sapiens стал выделять чужих людей среди представителей собственного вида. Чужие люди отдаются в жертву в первую очередь при наступлении любого кризиса (экономического, экологического, эпидемического и т.д.). История взаимодействия в пределах такого объединения, как человечество, является не афишируемым противостоянием "своих" и "чужих" людей, схема которого для всех очевидна: чужие люди стремятся в тесный круг избранных, задача которых держать свою численность в оптимальных пределах, не допуская в неё лишних.
У Марио Пьюзо:
"Лишь настоящему бедняку дано понять стыд бедности – он острее, чем стыд за самое тяжкое прегрешение. Ведь грешник, не устоявший перед побуждениями потайных сторон своей натуры, в каком-то смысле победитель. Что касается бедняков, то они терпят полное поражение: и от собственного мира, и от padrones (Хозяева), и от судьбы, и от самого времени. Они превращаются в попрошаек, зависящих от чужого снисхождения. Для бедняков, прозябавших в нищете на протяжении долгих столетий, благородство честного труда в поте лица – всего лишь легенда. Добродетель способна привести их только к унижению и новому стыду".
