Важно помнить, что среди лицедеев чаще встречаются лица с настораживающими нейропатологиями.

Кей Редфилд Джеймисон:

"Многие творческие личности обладают рядом общих черт с людьми, страдающими маниакально-депрессивным психозом: способностью нормально функционировать после немногих часов сна, умением с полной отдачей концентрироваться на работе и склонностью испытывать то одни, то другие сильные эмоции. Депрессивная фаза характеризуется у них сомнениями, обдумыванием и колебаниями, а маниакальная – энергичностью и решительными действиями.

Зависимость между психическим состоянием и творческой плодовитостью можно наблюдать на примере немецкого композитора Роберта Шумана: известен год создания и номера всех его произведений. Больше всего музыки он сочинил во время гипоманиакальных периодов, меньше всего – во время периодов депрессии. Его родители страдали клинической депрессией, а двое других родственников покончили с собой. Сам Шуман пытался покончить с собой дважды и умер в психиатрической лечебнице. Один из его сыновей провёл в лечебнице дольше тридцати лет.

В конце 80-х годов, проводя творческий отпуск в Англии, я начала работать над исследованием, посвящённым 47 художникам и писателям: живописцам и скульпторам, состоявшим в Королевской академии художеств, драматургам, удостоившимся Премии нью-йоркских театральных критиков или Премии газеты "Ивнинг стандард" за драматургию, а также поэтам, стихи половины которых вошли в "Оксфордскую антологию поэзии XX века".

Я обнаружила, что среди этих художников, скульпторов, писателей и других людей искусства диагностическим критериям расстройств настроения удовлетворяли 30%, в то время как среди населения в целом этот показатель составляет всего 5%. Среди поэтов в серьёзном психиатрическом лечении нуждалось 50% – больше, чем среди представителей какой-либо другой группы".

Конечно, сциентисты не застрахованы от тех же проблем (Исаак Ньютон, Джон Нэш и др.). Однако, важно видеть два основных момента. Во-1-х, нейропатология сциентиста всегда чётко распознаётся существующим научным знанием. Безумные выводы или формулы также проходят сквозь безжалостный отбор опытов и расчётов, перепроверок и критики. В силу же отсутствия объективных критериев и закрепившейся традиции плоды творческого безумия в среде лицедеев принято не отфильтровывать, а возносить. Во-2-х, никакая нейропатология сциентиста не способна конкурировать с нейропатологией лицедея или скитальца в части негативного воздействия на поведение людей: идеи Ньютона или Нэша не вызвали не только мировые или "святые" войны, но даже сколько-нибудь серьёзной потасовки в местном пивном баре.

Очень часто лицедеи ускоряют переход от депрессивного бездействия к творческой активности при помощи алкоголя, наркотиков и других препаратов, называя этот процесс обретением вдохновения. Любой продукт сознания, замутнённого таким способом, опасен с точки зрения выживания.

Овладеть научным мировоззрением навсегда невозможно. Его приходится поддерживать и отстаивать каждый день, поскольку границы между достоверностью и заблуждением порой не очевидны.

Александр Невзоров:

"Лейбниц отвергал ньютоновские идеи тяготения; Тесла и Маркони уверяли, что получают радиосигналы с Марса; Дарвин страстно проповедовал и разрабатывал нелепую теорию пангенов; Ричард Оуэн не смог обнаружить в мозгу обезьяны гиппокамп; Кювье доказывал, что эволюция – это полный вздор; Карл фон Бэр категорично отрицал родственность живых организмов; Эдмунд Галлей полагал, что Земля имеет внутренние шары, тоже окружённые атмосферой, утечки которой образуют полярное сияние; Д. Пристли был убеждён в существовании флогистона; Р. Вирхов посмеялся над настоящим черепом неандертальца, сделав авторитетное краниологическое заключение, что он принадлежит не древнему человеку, а русскому казаку-алкоголику XIX века; У. Гопкинс и Ч. Лайель были убеждены в глупости утверждения Л. Агассиса, будто бы лёд способен передвигать каменные глыбы, и посему предложили даже не обсуждать идею перемещения камней ледниками как нелепую; А. Везалиус категорически выступал против разделения нервов на двигательные и чувствительные; К. Варолий (Варолиус) утверждал, что именно мозжечок является органом звуковых восприятий; Дальтон был убеждён, что в передней камере его собственного глаза содержится жидкость синего цвета и что именно эта аномалия обесцвечивает для него картинку мира; Гальвани до конца дней пребывал в уверенности, что открыл "электрический флюид", способный воскрешать мёртвые организмы.

Ошибки остаются ошибками вне зависимости от "высоты", с которой они прозвучали".

Преодолевать собственные и чужие заблуждения и находиться в тонусе сциентизма помогают скептицизм и опыт самоотрицания.

Карл Саган:

"Встроенный в науку аппарат выявления и исправления ошибок как раз и способствует её успеху. В науке нет запретных областей, нет деликатных вопросов, которые нельзя затрагивать, нет неприкосновенных истин. Открытость всем новым идеям и жёсткая, придирчивая проверка всех идей – и старых, и новых – позволяют отделить зёрна от плевел. Сколь бы умны, харизматичны, привлекательны вы ни были, вам придётся отстаивать своё мнение перед лицом упорного и искушённого скептицизма. В науке приветствуется разнообразие и разногласие. Приверженцев разных теорий поощряют к спору – глубокому и по существу…

Учёные не навязывают природе свои желания и потребности, но смиренно вопрошают и признают полученный ответ. Мы хорошо помним, как часто заблуждались самые уважаемые академики. Человек несовершенен, и мы это знаем. Потому-то и настаиваем на независимом и – где возможно – количественном анализе любой гипотезы. Мы постоянно проверяем и перепроверяем, отыскиваем противоречия или небольшие, ускользнувшие поначалу от внимания ошибки, выдвигаем альтернативные версии, поощряем несогласие и ересь".

Не борьба с ересью или инакомыслием, а их поощрение кардинально отличают сциентизм от иных мировоззрений. Сомнение, как принцип научного мышления, предполагает, что истина не имеет будущего, поскольку всегда остаётся в прошлом, а каждый новый шаг вперёд возможен только через отрицание предыдущего. Все научные истины проходят каждодневные бомбардировки перепроверок в новых условиях. Поэтому и только поэтому они обладают таким статусом. Сциентист никогда не держится за свои убеждения, если они противоречат новым фактам. Его убеждения постоянно изменяются, находясь в жёстком сцеплении с развитием знаний.

Гельвеций:

"Великие преобразования могут быть осуществлены лишь тогда, когда ослаблено тупое уважение народов к старым законам и обычаям".

Мэтью Сайед:

"Возьмём науку, где обучение на ошибках – часть метода. Именно этот принцип отстаивал философ Карл Поппер, утверждавший, что прогресс в области науки идёт благодаря реакции учёных на их же ошибки. Научная теория делает предсказания, которые можно проверить, и потому по определению уязвима. Это её свойство можно рассматривать как слабость, однако Поппер осознал, что оно даёт науке невероятную силу.

"История науки, подобно истории всех человеческих идей, есть история… ошибок, – писал Поппер. – Однако наука представляет собой один из немногих видов человеческой деятельности – возможно, единственный, – в котором ошибки подвергаются систематической критике и со временем довольно часто исправляются. Это даёт нам основание говорить, что в науке мы часто учимся на своих ошибках и что прогресс в данной области возможен".

Сравните эту готовность науки к неудаче с тем, как ведёт себя псевдонаука, например, астрология, чьи предсказания безнадёжно туманны. В день, когда писались эти строки, я заглянул на сайт Horoscope.com, чтобы прочесть там гороскоп для Весов. "Дома или на работе назревают большие перемены", – сообщили мне. Это утверждение кажется проверяемым, но на деле предсказанию соответствует практически любое событие в жизни кого бы то ни было, будь он Весы или любой другой знак зодиака. У каждого из нас "назревают" перемены дома или на работе. Здесь и кроется соблазнительная сила астрологии: она не бывает "не права". Но цена, которую псевдонаука платит за невосприимчивость к неудачам, высока. За последние два века в астрологии не произошло никаких существенных изменений.