«Вчера до полуночи чай неостывший…» Вчера до полуночи чай неостывший Мы пили, и мед представлялся гречишным На кухне салатной, где призрак гостивший Рассказывал долго о прошлом и личном. Сегодня мы с Пушкиным в парке шептались О том, кто был искренней, кто был лукавей. Две чайные чашки на кухне остались, Согретые робкими в полночь руками. А завтра, быть может, метели завьюжат. А может быть, завтра поэтов не вспомнят. И все-таки ты возвращайся на ужин – На чай необжитых поэтами комнат. «Ты мог стрелу легко заправить в лук…» Ты мог стрелу легко заправить в лук, Но птица окаянная уснула – Прикинулась жасмином, обманула И отцвела, не помня твоих рук. А снег слепил сознанье, влажный, грузный. Так электричка, бормоча «всегда», Все таяла. Так чистая вода Просачивается через мед арбузный И через мрак кремлевской тишины, Где что ни тень, то ладные курьеры. Спасибо за письмо. За все пробелы – Непрожитой в который раз зимы. «Придумай, пожалуйста, имя этой воде!..» Придумай, пожалуйста, имя этой воде! Который день мы в лодке одной плывем От пятницы – пять! – К середине жизни – к среде. Хочет и отчество знать водоем. Может быть, желает он и фамилию, и Гражданство свое обозначить – чтобы забыть… Тебе же тоже нравится каплей в глубь земли Просачиваться. А выше – ангелом быть В то самое время, когда Бог в горячие руки берет текст, Отжимает его, как прачка, и вода Поднимается. Скоро пойдет Ковчег! «На почту лучше идти налегке…» На почту лучше идти налегке. На почте всегда полно новостей О тех, кто рядом и кто вдалеке Приветики шлет и ждет вестей. На почту лучше идти босиком. На почте всегда готовы обуть И тех, кто на почту летел бегом, И тех, кому совсем другой путь. В почту лучше не выходить. Лучше и адреса не иметь. Но как иначе тебя убедить, Чтоб не идти на смерть? Громадьё Громодействуй, испив из серебряной ложечки – У просвиры дыхание маленькой крошечки. У подножия снов творцы-великаны ворчат вестями – Черпают прошлое стальными ковшами-горстями. Действо-крохи молнию кличут и гром. Сон – корабль, пробуждение – паром. В том твоём сне нет места серебру. Давай сыграем в сонную игру: Бог-гром с чертёжным карандашом, Бог-молния режет чертёж ножом. Физик на лирика с вилами, лирик со щитом. Николай Чудотворец дарит каждому свой дом. Спокойной ночи, соседи! Невещих снов! Куст многообразен, а зверь тернов. Ты будешь долго спать, а я пойду по грибы – С картой в руках, где тропы росою слепы. Сяду на пенёк, съем пирожок, Беды и скорби – не мой ожог. Спрячь улыбчивость бойкую, Грудями разверзни чудь, Пока у Бога осталось терпения чуть-чуть. «Ты можешь лежать на земле белым снегом…»
Ты можешь лежать на земле белым снегом, Как было вначале – под Северным небом. Ты можешь растаять, отринув сознанье. Но что в Тебе больше тепла? Нам нынче не надо лекарств от ангины, Как было вначале под Северным небом. Теперь у движенья излеченных стрелок Есть тайна последнего дня. А солнце восходит и плавит границы Наручных часов, чтоб тепло циферблатов В крови растворялось. А что ещё надо Уснувшим под снегом Твоим? И снег всё не таял, а птицы вернулись. А снег всё не таял на ягодах летних – Чтоб Новые дети под Северным снегом Большую Медведицу звали сестрою, Чтоб Новые дети под Северным небом Рождались на белом снегу. «А ещё вспомнилось – из детства…» А ещё вспомнилось – из детства: Мне 5 лет, лето в деревне, В станице Андреевской У сестёр моей родненькой бабушки, В усадьбе прадеда. Приезжают Светуля (Приёмная дочь моей бабушки) С сыном, Мише 2 года. Он видит стадо пасущихся коров и любопытствует: «А этот большой кто?» Я авторитетно отвечаю: «Большой – бугай». Детка спрашивает: «А кто такая бугая?» Серьёзно отвечаю: «Это корова, только бездомная». «Жизнь, как положено, без добра и зла…» Жизнь, как положено, без добра и зла. Разве что девочка нам подаст весло, Чтобы вселенная – глупенькая – росла, Которой с нами – веселыми – повезло. Ее – вселенную – не учили, что есть и смерть. Ей безорбитно это. Но без нас… Не удивляйся, девочка, что истоптана твердь И Ч(ч)еловек, кто нас незаметно спас. «В августе строки насмешливо строги…» В августе строки насмешливо строги. На ладони линии обнажены. На ниточке жизни селятся единороги, Канаты смерти оглушены. Звонко и глубоко отцветает лотос. Глухо, вся на поверхности, – лебеда. Можешь молчать, услышу голос. Подашь коньяк, скажу – святая вода – Яблочная, медовая – не земляничная. Идет вода по лебеде отличная. А ты причисли меня к пчелам строгим – Улыбчивым и светлооким. |
