– И что тогда?

– Тогда мы начинаем растить их заново. Поверьте, это больно и тяжело – растить души. Не менее тяжело и больно, чем выправлять сломанные и залечивать ампутированные. Но результат стоит того, чтобы попробовать.

Мы замолкаем. Я слушаю ливень за окном. Доктор смотрит на меня, но не пристально, а из-под полуопущенных век. Он выжидает, дает время на раздумья. Его пуля тоже достигает цели, но эта пуля не разрывная, скорее – капсула с ядом. Скоро оболочка истончится, растворится в организме, и яд начнет действовать.

– Допустим, – произношу я. – Но раз вы такой садовник душ. Скажите. Как можно вырастить что-то на пепелище? Если отняли все. Родных. Дом. Саму жизнь. Я знаю, о чем говорю. Я лишился всего этого. А потом отнимал у людей. Я помню взгляд одного парня, – делаю паузу, вспоминая откровения Пола, с сожалением качаю головой. – Я при нем зарезал его жену. А потом убил его самого. Вы никогда не узнаете, господин доктор, как это – смотреть в глаза своей жертвы и видеть в них ненависть.

Доктор вздрагивает. Узнал историю Пола или нет? Я планирую и дальше играть на его смятении, но на этот раз ошибаюсь. Мои слова вызывают у доктора снисходительную улыбку, он вздыхает и говорит:

– Друг мой, мне важнее, что вы сами делаете первый шаг и делитесь своими мыслями. Не волнуйтесь, – и мягко, словно поддерживая, кладет мне на плечо руку. – Мы обязательно разберемся с этим. Сейчас вы продемонстрировали свои чувства, сожаление, обиду, злость, и что самое главное – заботу. Да-да! – поспешно говорит он, замечая, что я уже готов протестовать. – Именно заботу! Не о себе, а о своих товарищах. Ведь вы считаете себя ответственным за них, не так ли? А что это, как не проявление человечности? – он улыбается и добавляет: – Видите, и на пепелище однажды всходит росток новой жизни. Просто нужно поверить в себя, дружочек.

Яд, впрыснутый доктором, начинает разливаться по сосудам. Я чувствую, как в груди становится горячо и больно. Сегодняшний раунд прошел вничью. Доктор не так прост, чтобы расколоть его в одно мгновенье.

Доктор словно читает мои мысли и довольно усмехается.

– Нам обоим есть, над чем поразмыслить, друг мой, не так ли? Пусть это будет нашим домашним заданием. А теперь – позвольте угостить вас чаем? Уверяю вас, ничто так не поднимает настроение в дождливую погоду, как ароматный чай с джемом. Вот, понюхайте, как душисто пахнет!

И выставляет на стол вазочку с вареньем и пузатый, разрисованный большими лилиями заварной чайник.

* * *

Домой я отправляюсь на такси.

Доктор любезно вызывает машину и даже оплачивает, хотя я и отнекиваюсь. Весьма упрямый тип. Жаль, если он работает на Си-Вай. Зато я получил представление, почему Полу были настолько важны встречи с ним: доктор умеет доносить свои идеи не хуже Дарского наставника, и он куда более интересный собеседник, чем Торий.

И все-таки, надо признать: на время становится легче.

Возможно, доктор не так и заблуждается на наш счет? Ведь люди верят в душу, в любовь, в заботу и прочую ерунду. И даже отдают жизни, чтобы утвердить эту глупую веру. Отдал жизнь и Пол…

Глупость заразна.

Мне снова снится русалка, светлая и прозрачная, как ключевая вода. Такие, как она, никогда не посмотрят на монстра. Поэтому таких, как она, монстры берут силой.

Мое уродство вторгается в ее красоту. Ее слезы подобны росе, ее страх опьяняет. Внутренний шторм ревет и рвется наружу, и моя внутренняя боль смешивается с ее болью, а моя кровь – с ее кровью. Уродство и красота объединяются в одно целое, и лезвие вспарывает жилку на шее.

Это так приятно, так невыразимо приятно втаптывать в грязь чистое, рвать цельное, уничтожать красивое. Когда вокруг уродство и тьма, ты сам кажешься не таким уродливым и темным.

Просто у меня давно не было женщины.

Так говорю я себе. И это звучит, как оправдание. И немного успокаивает.

Возможно, мне стоит последовать примеру Расса и Пола. Хотя сама мысль о том, что надо заплатить женщине за несколько часов с ней, поднимает волну протеста. Но инстинкты сильнее. Я – больной ублюдок. И никакие таблетки – ни белые, ни голубые, ни красные – не помогут, когда жажда разрушения достигнет критической массы. А я не хочу срыва. Не хочу обратно в реа-били-таци-онный центр. И тем более не хочу погибнуть от пуль полицейских.

Женщина – лекарство от моего одиночества. Сосуд для моей тьмы. Последнее средство – помощь психотерапевта с непроизносимым именем – я оставляю на крайний случай.

* * *

Сегодня совсем нет времени на записи. Институт готовится к симпозиуму. Для меня это означает шлифовку навыков «подай-принеси». Когда много работаешь руками, некогда думать головой. И я пользуюсь этой передышкой и очищаю свой разум от мыслей о Поле, о докторе и о мертвой русалке. Под вечер я основательно вымотан и хочу только одного – спать. Тем более, ничего выдающегося не происходит.

За исключением столкновения с бывшим лаборантом Тория.

Столкновение – громко сказано. Он просто проходит мимо, на ходу застегивая пальто. Но я сразу узнаю его – долговязого очкарика, который три года назад таскался за женой Тория и которому я однажды преподал урок вежливости, спустив его с лестницы и наставив пару синяков. Думаю, он тоже этого не забыл: его безразличие напускное. Я чувствую на себе короткий взгляд. Конечно, не забыл.

– Что он делает здесь? – интересуюсь у Тория.

Тот рассеянно копошится в бумагах и, не поднимая головы, отвечает:

– Кто? Феликс? А… принес материалы. Стандартная процедура.

– Разве он не ушел из института?

– Ушел почти сразу, как начался эксперимент «Четыре».

И продолжает возиться с документами, а я замираю.

Эксперимент «Четыре» – ему присвоен тот же кодовый номер, что и последней экспедиции в Дар. Тот самый эксперимент, превративший меня в…

– Интересно, – медленно произношу я и стараюсь отогнать картины трехлетней давности. – И где он работает теперь?

– В Южноудельской Академии, у Полича.

– Вот как, значит, – бормочу я, не зная, что сказать еще.

Торий вздыхает.

– Да, Феликсу повезло. Не знаю, какими судьбами ему удалось пробиться. Южган Полич – светило науки. Жаль, мне не удалось пообщаться с ним ближе. Особенно когда началась эта катавасия с Дарским экспериментом…

– Он тоже один из основателей Си-Вай?

Торий смеется и не замечает моей хмурой физиономии.

– Что ты! Полич цепной пес науки, и только наука интересует его. К сожалению, именно у глав Си-Вай имеется приличное финансирование, но будь у меня возможность – я бы с удовольствием поработал с ним. Считаю, за ним и Академией большое будущее.

– Нежизнеспособные мутации и загубленные жизни?

Меня начинает потряхивать, пальцы сжимаются в кулаки. С лица Тория сползает улыбка.

– Напротив, – сдержанно говорит он. – Продление жизни. Лечение смертельных заболеваний. Когда-то ученые выявили код смерти и остановились. Военным этого показалось достаточно. А Полич пошел дальше: он ищет код жизни.

– Путем экспериментов над выродками вроде меня?

На лицо Тория набегает тень.

– Кажется, этот вопрос давно решен в научном мире.

– Но поднимается снова и снова! Полич и подобные ему – изверги. Хочешь примкнуть к их рядам?

Торий выпрямляется. В его глазах сверкают гневные молнии.

– Знаешь, – говорит он. – Весь мир не должен вращаться вокруг тебя и твоих интересов.

Больше он не говорит ничего. Сгребает бумаги и выходит из лаборатории.

Наверное, мои слова действительно задели его. Но виноватым себя не ощущаю. В конце концов, Торий тоже причастен к эксперименту «Четыре». Для ученых, вроде него или Полича, я навсегда останусь осой под микроскопом.

Сегодня 13 апреля, воскресенье.

Только теперь руки дошли до дневника. Предыдущие два дня не писал, нарушив данное себе обещание. Почему? Начиная с момента, как я нашел дневник Пола, события нарастали, как снежный ком. Зато теперь у меня достаточно времени для записей.