Снег ровным слоем покрыл землю, блестит на зимнем солнце, радуя глаз. Гермиона гуляет одна, решая пройтись по той дорожке, по которой она впервые шла в Йерм от автобуса «Ночной Рыцарь». Как спокойно и хорошо на душе и даже жалко ей портить такую красоту, этот волшебный снежный покров, оставляя на нем свои следы.

Следы…

А какой след оставит она после себя в жизни? Не слишком ли рано она задумывается над этим? Ведь она так молода, и это словно открытие для нее. Никогда она раньше не осознавала в полной мере, что молода. Джинни права в своем последнем письме — она здесь одичала. Пусть это и было написано рыжей в шутку. Гермиона прижилась, прикипела к этой деревне вопреки тому, что общение с жителями так и не наладилось у нее. Но тем не менее. Джинни права. Иначе почему ей так хорошо наблюдать за скованным льдом озером, почему на нее навевает спокойствие эта лесная тишина? Почему она чувствует себя частью этого места? Обязанной детям? Кто, если не я, вернет им волшебство, спрашивает она. Кто, если не я, поверит в них?

Милая Джинни! Почему я могу быть откровенна лишь в своем воображаемом письме к тебе, спрашивает себя Гермиона. Джинни, я человек погибший.

Прошло почти две недели с того момента, как они со Снейпом поцеловались под веткой омелы. С того момента, как Гермиона стала тревожно засыпать. Все мысли, словно стайка весенних птиц, кружились возле него. Возле Северуса. Что за странное имя, усмехается она про себя. Еще более странный человек. Чем он так восхитил ее, чем завлек ее внимание? Ей нравилась его осанка, ей нравилось, что под уставшими глазами у него залегли тени. Взгляд от этого становился глубоким и проницательным. Будто он без всякого заклинания Легилименции мог заглянуть ей в душу, в самые потаенные ее уголки и выудить из них забытое Гермионой — чувства, мысли, воспоминания. Его порой резкие движения, черты лица, мимика — все это будто магнитом манило ее.

«Милая Джинни, я не знаю, когда наступил тот день, когда я поняла, что не нуждаюсь в вас так, как раньше. Когда случился этот переломный момент? И почему я уже не чувствую, что вы мне так необходимы… Мы виделись совсем казалось бы недавно, но что-то изменилось за эти немногие дни. А как же то, что мы поклялись все время быть вместе? Я, ты, Гарри, Рон, Дин, Невилл, все, кто остался в живых с Гриффиндора. Клятва забыта, или это только я отбилась от стаи? Уехала подальше от вас. И если я сейчас себя упрекаю, то искренне ли? Может быть, во всем виновато письмо Рона, которого я с таким нетерпением ждала все это время? Оно-то меня и освободило. Я поняла, что нить, бесцветная, тонкая нить надежды, что связывала наши сердца, оборвалась с этим письмом. Мы никогда по-настоящему не любили друг друга. Как же безумно долго я ждала твоего письма, Рон, — в мысленном ответе „пишет“ Гермиона. — После того случая, когда ты бессовестно улетел, не поняв меня, бросив. Но я благодарна тебе за тот вечер и за это письмо. Твои чары иссякли. Они держались лишь на ожидании этого письма. Почему у нас ничего не вышло? Сейчас уже неважно. Не старались, не умели любить. К чему сейчас выяснять все это? Ты прав, я изменилась. С жестокой прямотой я говорю это, вспоминая о наших незрелых чувствах. Ты выразил надежду, чтобы мне было хорошо. Но мне плохо. И от осознания этого мне хорошо. Назовешь меня мазохисткой? Мне просто следует так жить. Это я знаю. И это осознание, как и твое письмо, дарит мне свободу. Я не создана для работы в Министерстве, я отучилась веселиться. Для меня чужды все эти праздники и праздные разговоры. Милая Джинни, я одичала. Я потеряна для себя и для всех. Ты права, я уже не та. А может быть, никогда той и не была. Это место лишь помогло мне раскрыть себя».

Гермиона удивляется и пугается, что думает и смотрит не так, как раньше. На все: на себя, на друзей, на Северуса, на мир в целом. Когда это успело попасть в нее и дать корни? К этому чувству свободы стоит привыкнуть. Оно дарит неосознанное счастье, а потому пугает, как все хорошее пугает человека, привыкшего к тому, что по пятам его идет темная тень неудач, опережая порой и подставляя подножки. Она откровенна с собой, и от этого ей легче. Погожий день умиротворяет, приводит в порядок все ее чувства и мысли. В порядок, который так ей нужен, к которому она с детства привыкла. Какой бы ужасной ни была правда, она дарит спокойствие, потому что ты, наконец, перестаешь искать, теряться в предположениях, мучиться от вопросов. И вот она правда — весь ее маленький внутренний мир стал крутиться возле одного мрачного и порой жестокого человека. Когда случилось, что она стала зависеть от него? От человека, против которого у нее нет уже оружия?

Гермиона видит раскидистый, сказочный дуб, мимо которого ее вел в день прибытия Северус. И замирает. Там он. Стоит и смотрит вдаль. Все эти дни они не виделись. Он будто прятался от нее. Или от себя? Одна его рука упирается в жесткую кору, вторая безвольно повисла вдоль тела. Гермиона неосознанно делает шаги в его сторону, оставляя за собой следы. И каждый шаг внушает ей уверенность. Она чувствует, что им нужно поговорить. Что с ним творится, что его мучает? Может быть, она поделится с ним своей свободой, чтобы ему стало легче?

Остановившись в нескольких шагах от него, она замирает. Он явно слышит ее, почему же не поворачивается? Без единой мысли, ничего не чувствуя, потому что полностью поглощена им, она смотрит на него, гипнотизирует взглядом, приказывает повернуться, но одновременно и боится своего этого мысленного приказа. И только сейчас она видит в опущенной руке блестящую фляжку. Гермиона невольно отшатывается назад. Он опять пьян.

— Мисс Грейнджер, — говорит он, не поворачиваясь.

— Директор… — глухо приветствует она, ощущая, что внутри нее все горчит от обиды. В первую очередь на себя.

— Будете?

— Я никогда не пью. Сколько раз вам уже повторять это?

— Травма?

— Убеждение. Перестаньте пить. Вы что, занимались этим все каникулы?

— Сегодня я пью из-за вас. Нечего меня поучать и порицать. У вас для этого есть класс. Или учительская натура так и рвется наружу? Черт вас сюда принес, — хрипло произносит он с каким-то безразличием.

В Гермионе есть место и для испуга и для отвращения. Все это вместилось рядом с этим человеком, который без спроса, вопреки ее воле, влез к ней в душу и мысли, поселившись там.

— Зачем вы пьете из-за меня? — тихо спрашивает девушка, слушая свое громкое сердцебиение.

— Послушайте, мисс. Если вам что-то не нравится, вы знаете что с этим делать. В школе вы, помнится, боролись за права эльфов. Можете основать группу нелюбителей алкоголя и проводить воскресные собрания.

— А вы как обычно злы.

— А вы как обычно… Слишком правильны.

— Какая есть.

— В этом то и проблема, — со злым блеском в глазах усмехается он.

— А если бы была неправильной?

— Тогда мне было бы проще…

— Вы привыкли плохо думать о людях.

— Это помогает терпеть их. И себя. А вы мне всю игру портите.

Гермиона жалеет, что пришла к нему. Но уйти уже не может. Слишком поздно.

— Так думайте обо мне плохо, — в отчаянии восклицает она. Подступающая обида все больше душит ее.

— А я что по-вашему делаю? Думаю о вас хуже, чем о других. Всегда.

— Помогает?

Северус делает глоток из фляжки и внезапно гневно рычит.

— Нет! Провались все к дементорам! Что ты со мной сделала, девчонка? Если бы не ты… Плевать я раньше хотел на условности. А сейчас… Я поверил в несуществующее…

Он тяжело опирается о старый дуб. И Гермиона на миг проникается этой древней мудростью и спокойствием, что веет от дерева. Оно многое что повидало и его вовсе не удивляет разговор двух людей. Его мысли — а Гермиона знает, что деревья умеют думать и чувствовать — далеко. И это внеземное, которое источает старый дуб, на мгновение успокаивает ее и возвращает ей то чувство безмятежности, с которым она совсем недавно оставляла робкие следы на снегу. Возможно, это реакция ее мозга. Она не желает слушать все то, что говорит Северус Снейп. Защитный механизм. Поэтому она не перебивает его и не задает вопросов, а просто смотрит и слушает, пытаясь абстрагироваться.