— Ты слишком наивна, — горько усмехается он, но не отстраняется.

— Ты все доказываешь и доказываешь чего-то, что уже давно не понимаешь сам. Но, оглянись: теперь ты сам вправе распоряжаться своей жизнью, и так было всегда, несмотря на твои убеждения и мнимый долг, — Гермиона, сама того не желая, впадает в менторский тон.

— Ты еще молода и зелена, — глухо говорит он и мрачнеет, а затем высвобождается, чтобы потереть лицо и переносицу. — И вообще, попрошу не давать мне указаний.

— Хорошо, но я понимаю одно: что ты устал от всего этого. И если ты… готов попробовать, то я буду рядом и буду твоей поддержкой. Все же я склонна считать, что хоть каплю, но разбираюсь в людях…

— Осторожнее, мисс Грейнджер. Ваши невинные детские забавы перерастают в нечто большее, но… мне нравится, что вы смело формулируете свои мысли, — он некоторое время молчит, а затем, посерьезнев, продолжает: — Вы считаете, что я жалею, что жив? Что выжил в той войне? Нет, не жалею. Не будь я жив, я не смог бы помнить. А помнить надо. Вам хотелось знать ответ на этот вопрос — пожалуйста, — я исполняю ваше желание.

— Десять очков вашему факультету, — случайно вырывается у девушки.

Снейп смеривает ее хмурым и одновременно снисходительным взглядом и отходит к окну.

На Чаринг-Кросс-Роуд час пик. Очертания машин теряются в февральской метели. Люди спешно идут по тротуару, кутаясь в вязаные шарфы. Робко загораются вечерние фонари.

— Слушаю я тебя и все никак не могу разгадать, — тихо, заговорщическим тоном произносит зельевар.

Гермиона подходит к нему и склоняет голову к его руке, чувствуя еле ощутимое напряжение в его теле.

— А что именно непонятного во мне? — робко спрашивает она.

— Меня удивляют твои взгляды.

— Своей наивностью?

— Нет… Иногда перед самым сном появляется такая неуловимая мысль, проблеск, совсем мимолетный… А иногда бывает и утром. И тогда кажется, что все переменится…

— Будет лучше, — кивает Гермиона.

— И это со мной происходит все чаще после того, как ты вновь объявилась в моей жизни. Так непривычно говорить об этом, — Снейп на миг кривит рот в привычной усмешке. — О том, о чем никогда не говорил вслух, о чем запрещал думать… Черт… Ты действительно хочешь этого? — вкрадчиво, с сомнением в голосе спрашивает он. — Ты ведь не делаешь это ради сожаления и чувства вины? Немного сознательности и ясности не повредит.

— Кто еще из нас невыносим, — колко замечает девушка с улыбкой. — И потом, разве не ты говорил, что «немного» — это не для тебя. Все или ничего?

— Кто же из нас кого изучает? — кривит губы Снейп, а затем с силой втягивает ноздрями воздух.

— Фактически люди изучают друг друга, — отвечает Гермиона, но сразу за этим замолкает, поняв, что вопрос был риторическим.

— Я не подарок, мисс Грейнджер, — с ноткой жалобы произносит он, но в голосе его нет прежней наигранности и плечи перестают быть напряженными. Девушка чувствует, что он будто освобожден. Он словно артист или актер, который, отыграв сложную роль, требующей всей его отдачи, поклонился зрителям и ушел за кулисы, где смог наконец-то расслабиться и выйти из образа. — Вы действительно хотите связаться со мной и с моим далеко не сахарным характером?

— Неужели так трудно догадаться об истинной причине моего прихода, — отвечает она и как будто сама для себя наконец-то делает открытие. Все так просто и легко, все встает на свои места. — Главное начать. Вы готовы, профессор Снейп? Для начала признайтесь, что я вам не безразлична.

Вместо ответа он лишь хмыкает. Но вскоре находит ее руку и крепко сжимает ее ладонь в своей, и Гермиона чувствует, как сильнее начинает биться его сердце.

— И что же будет дальше? — искренне спрашивает он.

Она с улыбкой сжимает его ладонь в ответ.

— А дальше будет весна.