Я не сразу вспомнил о том, что так пялиться на дам неприлично. К тому же моя визави разоблачалась не для моего удовольствия, а для того, чтобы дать понять свои намерения: она не собиралась уходить.

Меня раздирало надвое. С одной стороны, желание выставить нахалку было велико. С другой стороны, хотелось подольше полюбоваться неожиданно приятным зрелищем. Конец метаниям положила сама девушка. Она нашла мой интерес неприличный и подтянула подушку выше. Пришлось посмотреть в горящие возмущением зелёные глазищи этой обворожительной — местами — ведьмы.

— Не пора ли вам удалиться в свою спальню, Герман? — рассерженной кошкой прошипела она.

Её гнев подлил масла в огонь. Во мне взметнулось новое желание: погладить эту кошу против шерсти и посмотреть, что из этого получится.

— Здесь более приятные виды, Рада — бросил я и намеренно уставился на подушку.

— При первом знакомстве вы мне показались более воспитанным и сдержанным человеком, — срывающимся от негодования голосом прошептала она.

— Что ж… в одном вы оказались правы: я воспитан весьма достойно, — якобы в подтверждение своих слов я отсалютовал её своим бокалом, но улыбка моя и в жест целом никого не смогли бы обмануть.

Рада не стала исключением. Яркий румянец начал свой танец на её щеках. Хотя можно было предположить, что дело не только в эмоциях, но и в алкоголе, который она выпила и, скорее всего, на голодный желудок.

Я неспешно разглядывал лицо девушки. Нежный овал будто тонул в обрамлении мягких волн тёмно-русых волос, падающих на плечи. Взгляд зелёных глаз, подчёркнутый длинными ресницами, был весьма выразителен. Красивой формы густые брови, — на которые наконец-то пришла мода! — лишь усиливали ощущение проникновенности взгляда.

На высокий лоб упала тонкая прядка — лёгкий небрежный штрих, заставил задумать о беззащитности Рады. Ещё один локон упал на щёку. Девушка изящным движением хрупких пальцев заправила его за ухо. Я обратил внимание на скромный гвоздик с маленьким зелёным камнем, поблёскивавший в маленькой мочке. Ушко было небольшое красивой формы, и его цвет вторил щекам.

… Мой язык медленно обводит завиток снизу вверх. Самым кончиком я щекочу козелок…

Чёрт! Я мотнул головой, прогоняя наваждение. Во рту скопилась слюна, а язык свело от невозможности прикоснуться.

Сглотнув, я посмотрел на Раду в упор. Она почувствовала мой взгляд и подняла голову. Глаза в глаза…

Меня охватил озноб, когда я увидел, как зрачок девушки расширился, затопляя радужку. Вишнёвые губы приоткрылись, между ними влажно сверкнул кончик языка.

Ещё один полный зрительный контакт, после которого Рада смущенно опустила голову, а мне опять пришлось сглатывать. Тело гудело от напряжения, и казалось, что молния на ширинке вот-вот треснет.

— Рада, хотите провести ночь в комфортных условиях? — я старался придать голосу хоть немного соблазна, но понял, что потерпел неудачу, потому продолжил прежним сухим тоном: — С пользой и в нормальной постели?

«Я же получу приятную компанию, в которой, к нашему общему удовольствию, сниму накопившийся стресс», — подумал я. Вернее, мне показалось, что я подумал.

Рада вскинула голову и посмотрела на меня дикими глазами

— Что?! Не вы ли только что говорили о своём достойном воспитании?!

— Причём здесь воспитание? Какие нормы я нарушил? — я сам не знал что несу, единственное, о чём я мог думать, о её губах.

— Так, с меня хватит! — Рада соскочила с кушетки, обулась, на ходу натягивая кардиган, она бросилась к вешалке за курткой. — Всего доброго! — рявкнула она, выбежав на улицу.

Напряжение разом покинуло меня, словно я сбросил многотонные оковы.

Чёрт! Что это было?

(1) Ламассу — дух-хранитель женского пола в шумерской мифологии.

(2) Шеду — дух-хранитель мужского пола в шумерской мифологии.

(3) Ларак — один из древнейших шумерских городов в Южной Месопотамии, точное местонахождение не установлено.

(4) Лаббу — чудовищный лев в аккадской мифологии.

(5) Мушхуш — чудовище в шумерской мифологии, имеет рогатую змеиную голову и чешуйчатое тело змеи, львиные передние и орлиные задние ноги.

(6) «Сердце требует одной женщины; чувства — многих; тщеславие — всех». Изречение принадлежит Жану Ростану.

Я выскочила на улицу, словно прыгнула в холодную воду: такие же смешанные чувства овладели мной! Тело быстро остывало после выпитого коньяка, взглядов и слов Германа, но я всё никак не могла надышаться терпким бодрящим осенним воздухом. А возмущённый разум продолжал кипеть! На поверку воспитанный джентльмен оказался беспринципным нахалом, прячущим за вежливыми фразами мораль кобеля!

Наконец я совладала собственным телом и натянула парку. Накинув капюшон, быстрым шагом направилась домой. Вот только найти управу на мысли было не просто. Они метались, растревоженным роем, перескакивали с одного на другое, оставляя после себя ощущение полнейшей растерянности.

Пятнадцать минут спустя я была дома. Часы показывали три ночи. Стоило мне увидеть расположение стрелок, как тут же навалилась сонливость и я, толком не раздевшись, забралась в кровать.

Утром меня разбудил звонок домашнего телефона, надоедливо тренькавшего в прихожей.

Звонившему досталось возмущенное восклицание:

— Да!

— Рада, здравствуйте! Извините, что беспокою вас ранним утром, — торопливая речь Елизаветы Петровны подействовала на меня как вылитый на голову ушат ледяной воды. Сразу стало не по себе от тона, с которого я начала разговор. — Дорогая, как вы добрались до дома вчера? Герман сказал, что вы дождались его возвращения.

— Доброе утро, Елизавета Петровна! — я постаралась отвечать как можно любезнее. — Со мной все в порядке. Лучше скажите, как вы себя чувствуете?

— О! — женщина растроганно выдохнула в трубку. — Благодарю за участие! Я прекрасно себя чувствую и приглашаю вас на ужин.

Хозяйка антикварной лавки замолчала, давая мне возможность ответить. Я растерялась от неожиданности. Пауза затягивалась.

— Отказа я не приму! — быстро произнесла она, поняв, что ничего толкового от меня не услышит. — Сегодня в семь мы с Германом вас ждём!

На этом женщина поспешила завершить разговор.

Некоторое время я пялилась на трубку Теслы цвета слоновой кости, спрашивая у себя второй за сутки: «Что это было?».

После, когда я сидела на кухне и запивала гренки крепким кофе, до меня дошла ошеломляющая мысль. Откуда Елизавета Петровна знает мой телефонный номер? Если бы она знала адрес, то по нему могла бы найти в телефонном справочнике номер. А если она его знает? Или не она, а Герман?! Неужели он следил за мной?

Я в панике бросилась к входной двери и дернула ручку. Она не поддалась. Выдохнув, я сползла на пол и зарылась пальцами в волосы.

Видеть Германа не хотелось, но расстраивать Елизавету Петровну не хотелось еще больше. В конце концов, рассудила я, Герман не станет вести себя неподобающе при тётке.

Весь день прошёл в подготовке к вечеру. Каждые пять минут приходилось уговаривать себя, что прихорашиваюсь я не для кого-то, а просто давно не делала маникюр и депиляцию. Когда восковая полоска прилепилась к пальцам и отказалась отставать, пустые мысли сами вылетели из головы!

Без пяти семь я вошла в антикварную лавку, дрожа всем телом то ли от волнения, — очень хотелось, чтобы мой наряд оказался уместным! — то ли от страха перед фокусами, которые может выкинуть Герман. Меня встретила сияющая, как её экспонаты, хозяйка. Сегодня женщина выглядела элегантно, но нарядно. Лёгкая нежно-розовая блуза с пышным кружевным жабо была заправлена в прямую тёмно-серую юбку средней длины. Каждый локон причёски лежал идеально, неброский макияж освежал лицо.

Внутренняя дрожь усилилась, поскольку моё платье в стиле шестидесятых годов насыщенного изумрудного цвета контрастировало с обстановкой лавки и с её хозяйкой.

Елизавета Петровна, подхватив мена под локоток, повела по узкому коридору, застланному бордовой дорожкой с золотыми бортами. Изящные бра в виде старинных подсвечников на три свечи давали мягкий свет.