— Гунин работает на фигуранта, за которым мы сейчас охотимся, — объяснил он, решив частично посвятить оперативников в дела своей конторы. — Хозяин будет вытаскивать его любой ценой. Гунин слишком много знает, чтобы оставлять его в руках полиции. — Сокольский пожал одним плечом. — Если иначе не получится — выпустим его. Никуда не денется. В худшем случае его свои же убьют, чтобы он никого не подставил.

— Невелика потеря для общества, — поддержал Мотя.

— Дальше! — Сокольский не обратил внимания на его реплику. — Я свяжусь с агентом, внедрённым в окружение тех людей, на которых работает Гунин. Он узнает, где держат заложницу.

— Что за агент? — Малышев подался к нему, но Сокольский предупреждающе поднял ладонь.

— Мой агент. Поверь: мы сделаем всё, что можно, и чего нельзя, но ты должен… вы все должны строго следовать моим инструкциям. Понятно?

Малышев кивнул. Ничего другого ему не оставалось. Он понимал, что у Сокольского больше возможностей, чем у него вместе со всеми его подчинёнными.

— Теперь о вас. — Сокольский повернулся к парням Малышева. — Можете отвезти этого вашего Сомова в укромное место? На какую-нибудь конспиративную квартиру, где бы его не нашли. Сейчас же.

Николай посмотрел на шефа, тот кивнул.

— Отвезём, не вопрос, — тут же согласился Сиротин. — А дальше?

— Будете его стеречь по-очереди. Сомов — это наш козырь. Он кое-кому очень нужен, но отдавать его ни в коем случае нельзя.

— Ясно, — живо откликнулся Костик, пока лишь смутно догадываясь, что к чему.

* * *

После революции и гражданской войны те Сокольские, которые не эмигрировали и не были истреблены, сменили фамилию на Соколовы, стремясь скрыть свои аристократические корни. Их оставалось — два брата и сестра. Смена фамилии не спасла, в 38-м братья были расстреляны. Сестра ещё раньше успела выйти замуж и вторично сменила фамилию. Но род не прервался.

У репрессированного старшего Соколова остался в живых сын, который в самый опасный для семьи момент пропадал очень далеко, в Сибири, с исследовательской экспедицией. То ли его кто-то предупредил, то ли время его ещё не пришло, но он не вернулся со всеми остальными членами экспедиции в родной город и избежал участи своего отца. Он остался под Красноярском. Лишь после 1955 года вместе с женой и двумя маленькими детьми, он приехал в Ленинград, где получил квартиру, как ветеран войны и подающий надежды советский учёный. Именно он, по неясным для его родни причинам и вопреки опасениям, вернул себе наследственную фамилию: Сокольский.

Детей у учёного Сокольского было двое: мальчик и девочка, Владимир и Мария. Володька погиб в 1972 году, на очередной молодёжной стройке, в возрасте двадцати трёх лет: его "БелАЗ" перевернулся на краю карьера — земля не выдержала тяжести исполинского самосвала. Водителя раздавило рулевой колонкой. Маша в 1976-м решила родить ребёнка "для себя", то есть, без мужа. Родила сразу двоих. Фамилию Олег и Игорь получили наследственную — Сокольские.

Когда в 1994-м из-за границы прикатил один выживший в эмиграции родственник Сокольских, он был поражён сходством 18-летних близнецов с портретом их общего предка, сгинувшего во время революционного террора. Сокольским не суждено было исчезнуть с лица Земли. Не уничтожили их ни революция, ни братоубийственная гражданская война, ни репрессии, ни битвы Великой Отечественной, ни голод, ни разруха. Дотянулись две веточки до возрождения современной России. Принять бы это за благословение и позаботиться о восстановлении своего рода, ан нет! Олег погиб, не оставив ни жены, ни детей. Остался один Игорь, а ему катастрофически не хватало времени "строить дом и растить ребёнка".

Лена Малышева ему нравилась. Он мечтал о такой девушке с тех пор, как разочаровался в своей первой любви (было такое дело, в 1998-м году, как раз когда в России начался кризис). Игоря смущала не двадцатилетняя разница в возрасте. Его останавливали мысли о собственной работе. Сможет ли юная, двадцатилетняя Лена, смириться и покорно ждать его одинокими вечерами, изо дня в день, довольствоваться мимолётной лаской? Ей нужно внимание, а его внимание принадлежит организованным преступным группам, торговцам оружием, террористам и наёмникам всех сортов. Игорь не видел причин менять образ жизни. Какая тут может быть семья?

Пока Сокольский раздумывал, Лену похитили бандиты. Он никому бы в этом не признался, но когда вышел ночью от Малышева и сел в машину, ему пришлось подождать минут пять, прежде чем ехать. Руки тряслись. Впрочем, это был единственный момент слабости. Он прошёл и не возвращался.

Сейчас Сокольскому не хватало Инги. Она со своим сарказмом и показной нечувствительностью очень помогала, на неё можно было положиться. "Хорошо, что она рядом с Ольгиным, — подумал Игорь. — Будет надо — не растеряется. Вдвоём они сделают всё, что нужно". Но ему и самому нельзя было сидеть сложа руки. Время сейчас стало самой дефицитной вещью.

До утра Сокольский успел поднять ту часть своей группы, которая взаимодействовала с Ингой и Ольгиным, составил вместе с ними план действий, получил всю собранную Матвеем информацию по связи Валеры Гуманиста с людьми Горюнова, выбил разрешение просмотреть записи камер наблюдения румынского посольства и сочинил способ незаметно передать Ольгину подробную инструкцию. Мозаика начала связываться воедино.

Глава третья. Гад гаду подгаживает…

— Ой, до чего же спать хочется! — Паша сделал попытку потянуться, что с его могучей фигурой в салоне машины было принципиально невозможно. — Семь часов утра! Бред какой-то!

Ольгин покосился на него и хмыкнул.

— Сам сказал: "Зависнем, утром вернёмся…" — напомнил он телохранителю Горыныча. — Ночевали бы на даче, не пришлось бы возвращаться в семь утра.

— Вот ты мне скажи! — оживился Паша. — На кой торопиться-то?

— Хозяин не любит, когда нас нет под рукой. Ты сам говорил. Он на меня и так в последнее время косо смотрит.

— Ага! Придумал! Он на всех косо смотрит. — Паша яростно потёр лицо, но глаза всё равно закрывались. Решив не сопротивляться, Паша расслабился, изготовившись подремать хоть несколько минут. Всё равно за рулём Слава, а он выглядит так, будто крепко спал предыдущие двенадцать часов — минимум.

Дорога промеж густо растущих деревьев и кустов едва проглядывала, фонари конечно же не горели. Приходилось полагаться только на свет фар. Вдруг Слава резко затормозил.

— Мать твою!..

Пашу удержал ремень безопасности. Адреналин мигом вынес из головы остатки сна.

— Ты чё, озверел?! — возмутился он.

Ольгин уже выскочил из машины. В свете фар валялся велосипед, странная фигура ползала вокруг него, сыпя маты вперемежку с жалобами на всяких жлобов, которые не видят, куда прутся. Ольгин шагнул было к ругателю, споткнулся, взмахнув руками — и только чудом удержался на ногах.

— Ты псих, или как?! — возмутился он.

Около велосипеда валялись рассыпанные старые доски. По всей видимости, мужичок пёр их, нагрузив на своего двухколёсного друга, и конечно же игнорировал ползущую по посёлку машину. Ольгин вцепился в мужичка, вздёрнул его на ноги и встряхнул для порядка.

— Сдурел под колёса лезть?!

Паша открыл дверцу, но вылезать в мокрость и темноту ему не хотелось.

— Цел он там? — выспросил он.

Мужичок наконец сообразил, что едва избежал неминучей смерти, и начал энергично вырываться из рук Ольгина. Тот рассвирепел и принялся трясти свою жертву.

— Ноги переломаю! Идиот! Убирай свою рухлядь с дороги!!

— Да брось ты его! — посоветовал Паша.

Слава действительно бросил, и принялся ногами отпинывать с дороги доски.

— Эй! Моё! — возмутился мужичок, и ринулся на спасение своего добра.

Ольгин поймал его за шкирку одной рукой, второй подхватил велосипед, и рывком вынес на обочину, не замечая брыканий и сопротивлений.

— Проваливай, пока по шее не получил! — рявкнул он напоследок, и вернулся в машину.