Автор: «Константин и греческий народ» (1920), «Голод в России» (1922), «Генри Уорд Бичер. Американский портрет» (1927).

Ум. 1929.

В Фонтенбло, выстроившись перед дворцом Франциска I, они впервые увидели большие серые «фиаты» – санитарные автомобили, которыми им предстояло править. Скайлер вернулся и сообщил о своей беседе с шоферами-французами, которые сдавали им эти машины, – они злились как черти, потому что теперь их опять отправляли в окопы. Они спрашивали, какого черта американцы не сидят дома и не занимаются собственными делами, а вместо этого лезут сюда и захватывают все теплые местечки. В тот же вечер отряд был размещен в крытом толем и вонявшем карболкой бараке в маленьком городке в Шампани. Оказалось, что сегодня как раз 4-е июля, поэтому квартирмейстер распорядился дать им шампанского к ужину, а потом явился генерал с белыми моржовыми баками и произнес речь о том, что с помощью Amérique héroique будет обеспечена la victoire,[108] и предложил тост за le président Вильсон. Командир отряда Билл Никербокер встал, слегка нервничая, и провозгласил тост за la France héroique, Г héroique Cinquième Armée[109] и la victoire к Рождеству. О фейерверке позаботились боши, устроившие воздушный налет, и все помчались в бомбоубежище.

Как только они спустились вниз, Фред Саммерс заявил, что тут дико воняет и он хочет выпить и вместе с Диком пошел искать какой-нибудь кабачок; они крались вдоль стен домов, чтобы не попасть под случайный шрапнельный осколок зенитных орудий. Они нашли кабачок, полный табачного дыма и французских пуалю, распевавших «Мадлон». Все закричали «ура!», когда они вошли, и к ним потянулась дюжина рук со стаканами. Туг они впервые закурили «Капораль ординер», и все наперебой угощали их, так что, когда кабак закрылся и фанфары проиграли сигнал, заменявший у французов вечернюю зорю, они пошли, слегка пошатываясь, по темным как могила улицам, в обнимку с двумя пуалю, которые обещали довести их до их барака. Пуалю говорили, что la guerre – это une saloperie, a la victoire – это une sale blague,[110] и жадно спрашивали, не знают ли les américains каких-либо подробностей о la révolution en Russie.[111] Дик сказал, что он – пацифист и готов стоять за все, что положит предел войне, и они весьма многозначительно пожали друг другу руки и заговорили о la révolution mondiale.[112] Когда они уже лежали на своих походных кроватях, Фред Саммерс внезапно приподнялся и, закутавшись в одеяло, сказал своим курьезным, торжественным тоном:

– Ребята – это не война, а гнуснейший сумасшедший дом.

Были еще двое ребят в отряде, которые любили выпить и поболтать по-французски, – Стив Уорнер, гарвардский студент, и Рипли, первокурсник Колумбийского университета. Они стали шляться впятером, отыскивая в окрестных деревнях трактиры, где можно было достать яичницу и pommes frites,[113] и обходили по вечерам все estaminets;[114] их прозвали Гренадиновой гвардией. Когда отряд перевели на Voie Sacrée[115] под Верден и на три дождливые недели разместили в разрушенной деревушке, именовавшейся Эриз-ла-Птит, они поставили свои кровати рядом, в одном углу ветхого, полуобвалившегося амбара, куда их загнали. Дождь шел днем и ночью; днем и ночью грузовики с солдатами и снарядами ползли по глубокой и жидкой дорожной грязи по направлению к Вердену. Дик обычно сидел на своей кровати и смотрел в открытую дверь на пляшущие, залепленные грязью лица молодых французских солдат, отправлявшихся в наступление, пьяных, отчаявшихся, оравших «а bas la guerre, mort aux vaches, а bas la guerre!».[116] Однажды Стив вошел в амбар в мокром дождевике, лицо его было бледно, глаза сверкали, и он сказал тихо:

– Теперь я знаю, как во времена террора выглядели повозки, на которых везли осужденных на казнь, вот так они и выглядели, эти повозки.

Наконец их перевели на линию огня, и тут Дик с облегчением заметил, что он трусит не больше других. Когда им впервые дали наряд, он и Фред заблудились в истерзанном снарядами лесу и пытались поворотить машину на невысоком пригорке, голом, как поверхность луны, как вдруг три снаряда из австрийской 88-миллиметровки стеганули по ним, точно три удара бича. Они сами не помнили, как выкатились из автомобиля и залезли в овраг, но, когда редкий, голубой, пахнувший миндалем дым рассеялся, оба они лежали на брюхе в грязи. Фред окончательно расклеился, и Дику пришлось обхватить его рукой и все время шептать ему на ухо:

– Пойдем, милый, надо идти. Пойдем, Фред, сейчас мы их одурачим.

Все это дело показалось ему очень смешным, и он всю дорогу смеялся, пробираясь в более спокойную часть леса, где перевязочный пункт догадались устроить прямо перед батареей, так что при каждом орудийном выстреле раненые чуть не слетали от сотрясения с носилок. Приняв на перевязочном пункте партию раненых и сдав ее в распределитель, они вернулись к своим и показали им три дыры от шрапнельных осколков в боковой стенке автомобиля.