— Ничего не понятно, очень интересно, — заметил Эредин на старшей речи; Иорвет усмехнулся, взглянув в его сторону, потом снова повернулся к Арагорну.
— Эру прекратил песнь творения, но дал искаженной музыке бытие — появился материальный мир, — продолжил Арагорн. — Духи, пожелавшие сойти в него, сошли, и среди них Саурон, но он еще не пал и служил великому мастеровому валар Аулэ Кузнецу. Так он познал все свойства материального мира. Именем его было Майрон, ибо не было тех, кто сравнится с ним в искусстве. Мелькор совратил его, и Майрон встал на его сторону. Впрочем, идеи его разошлись и с новым господином.
Эредин с тоской вспомнил Ге’эльса, который тщетно пытался вбить в него знания об истории до захвата мира, в котором властвовал народ Ольх. Эредин отбивался всеми силами, сбегал в дозор и заявлял, что для того, чтобы править, ему не нужно знать древние сказки. Как у Ге’эльса все было просто и понятно! А здесь неясно, но нужно, потому что враг прямиком из сказок.
Потому что бессмертен.
Привыкай к бессмертию, юный король, ернически сказал самому себе Эредин. Одно дело захватывать мир слабых и примитивных dh’oine, другое — иметь дело с aen Undod. По легендам они были бессмертны до гибели своего мира.
— Моргот стремился к уничтожению, Саурон — к власти.
— Какой Моргот, — с тоской спросил Иорвет.
— Мелькор, — пояснил Леголас. — Его новое имя. Мелькор похитил сильмариллы…
— Кого?
— Я расскажу позже, — ответил Арагорн. — В любом случае, Моргот или Мелькор был взят в плен в ходе войны, бежал, вернул себе силу с помощью Саурона. Потом была новая война, и Моргот был выброшен во внешнюю пустоту, а Саурон просил о пощаде. Валар велели Саурону явиться на суд, но он бежал.
— Что значит «велели»? — переспросил Эредин. — Вы что, думали, что отпустите его, потом пригласите, и он придет?
— Валар дали ему шанс на раскаяние, но он не воспользовался им.
— Никто бы не воспользовался, — уверенно сказал Эредин.
— Как бы то ни было, Саурон бежал в Средиземье, закрепился в Мордоре на юго-востоке и начал строить крепость Барад-Дур. Обманув эльфов, он обучил их искусству и магии, с помощью которых были созданы девятнадцать великих колец, трое для эльфов, семь для гномов, девять были отданы людям. Но было выковано еще одно кольцо, в которое была вложена душа майа — кольцо всевластья. Уничтожив его, уничтожишь и Саурона, который может возродиться, пока жива часть его души.
— А девятнадцать колец других? — спросил Эредин. — Они тоже уничтожатся?
— Потеряют силу, — поправил Арагорн.
— У кого эти кольца?
— У великих эльфов, родоначальников великих гномьих кланов и…
— И девяти великих людей, как это я не догадался, — перебил Эредин.
— Нет. У назгулов, которые когда-то были людьми, — Арагорн внимательно посмотрел на него. — Саурон совратил их властью.
— Это было просто, не так ли? — оскалился Иорвет и отошел в сторону воды, принялся выбивать трубку.
Внезапная догадка Гэндальфа насчет пароля прервала их беседу. Эредин перекинул через перевязь свернутый плащ с притороченным к нему коронованным шлемом, поднялся на ноги и в тот же миг шлепнулся на землю, увлекаемый щупальцем в мутную кипящую воду Зеркального озера.
***
Цири чуть не плакала, чувствуя позорную слабость в руках и ногах. Она роняла даже чашки, а колени подкашивались через пару шагов. Осаждающие за стенами крепости, как ей казалось, ведут себя бодрее, хотя тоже вымотаны, только Карантир лежит ничком на плаще, раскинув орелом по снегу свои черные волосы.
Авалак’х сказал, что он — его создание, но по сути дела у Карантира просто нет родителей. Есть тот, кто сделал его инструментом, и тот, кто инструмент использует. Еще на Тир на Лиа Цири видела, с какой тоской и обожанием Карантир провожает взглядом Эредина, как собирает любой знак внимания с его стороны, но Эредин ценит его лишь за способности.
Надо что-то делать. В замке все ползают как неживые от усталости и печали. Из Дикой Охоты некоторые эльфы убиты, сам Эредин пропал, но и в Каэр Морхене потери, и некому будет защищать от гончих, стреляя с башни и уравнивая шансы. Эльфов Дикой Охоты больше, чем защитников крепости. Карантир может отдохнуть, открыть портал, и на место Эредина встанет великан Имлерих, который, в отличие от своего короля, предпочитает убивать молча, не тратя время на долгое пространное объявление намерений, чем грешил Эредин и давал шанс от себя спастись.
В крепости не хватает чистой воды. Колодец, на который так рассчитывали защитники, разрушен, внутренний — завален из-за обрушенного Имлерихом каменного перехода на внешнюю стену, снег грязный, в весь чистый уже заботливо собран, растоплен и употреблен. Весемир запрещает даже умываться. Наколдованная вода дает облегчение лишь ненадолго, потом жажда и зуд нападают с новой силой.
— Даже не думай, — сказал ей Геральт, когда Цири предложила перебраться через стену с той стороны, где сточный ров и нет рыцарей Охоты, пробраться к реке, набрать воды и вернуться. Если ей спустят веревку, то никто и не заметит, что кто-то выходил из крепости.
Авалак’х пытается открыть портал прямо в озеро, чтоб хлынула вода, но его сил хватает только на слабые искры.
— Я даже не могу выйти за стену, это какой-то метр, — тоскливо говорит эльф и разочарованно смотрит на свои руки. Цири сидит рядом с ним, подавленная обстоятельствами. Все из-за нее. Эредин пришел сюда из-за нее. Геральт морщится от боли, когда встает, Эскель и Ламберт спят почти сутками, восстанавливая силы, Трисс и Йен, примирившись, обсуждают наименее энергозатратные способы оборон. Держать купол над всем замком они больше не смогут. Несмотря на то, что Даэнис вытягивала силы в основном из Цири и Карантира, остальным тоже досталось. Цири не может больше находиться в крепости, где все буквально кричит о ее вине. Несмотря на прямой запрет она выбирается из замка по тому пути, по какому планировала, и спускается к реке, впадающей в озеро.
Несмотря на холод, река не замерзла у берега, и Цири с удовольствием напивается из горсти, потом набирает в припасенные бурдюки. Все тело ломит, силы кончаются, несмотря на дарованную водой свежесть, и Цири присаживается у воды на бревно переждать слабость.
Карантир, словно не увидев ее, спустился к воде в том же месте, присел, стягивая перчатку и опуская ладонь в ледяную воду. Он был без шлема, только в доспехах, черные волосы, волнистые после заплетенной косы, рассыпались по спине. Он пил, встав на колени у воды, и Цири подумала, что если встанет, бесшумно подойдет и столкнет его, то латы мгновенно утянут его на дно. Она хотела встать, но не смогла.
Карантир перевернулся, сел и вопросительно посмотрел на нее.
— Я сяду с тобой, тут холодно, — категорично заявил он и устроился на бревне рядом. По тому, как его шатало, Цири поняла, что он тоже без сил.
— Что дальше, — тихо сказала Цири.
— Я открою портал и верну Эредина, — также негромко ответил Карантир.
— И продолжишь разорять с ним миры, — завершила Цири.
— Я служу своему королю, — Карантир не смотрел на нее.
— Зачем? — просто спросила она.
— Я был создан для этого, — сразу же сказал он.
— А я была создана для трона Цинтры и Нильфгаарда, — сказала Цири. — Но это мне не мешает быть не принцессой, а ведьмачкой. То есть, мешает, конечно, да и ты со своими дружками все портишь, но мало ли кто для чего был создан.
— Ты была рождена с Предназначением, — снисходительно пояснил Карантир, наконец поворачиваясь к ней. — Не Цинтре, не Нильфгаарду, а ведьмаку. И стала ведьмачкой. Так что все правильно. Все по правилам.
— Неужели ты знаешь мою историю? — едко спросила Цири. — Настолько нет личной жизни? Или никто не хочет связываться с бездушным инструментом?
Как ни странно, Карантир разулыбался, глядя на нее. Он был красив, как все эльфы, но в отличие от прочих, улыбка ему шла; когда улыбались Эредин или Авалак’х, они становились похожи на хищных зверей, оставаясь прекрасными лишь в состоянии покоя. Карантир чем-то походил на Кагыра, только на щеках появились ямочки от улыбки, да и волнистые волосы придавали вид более молодой и задорный. Почему-то он напомнил Цири Лютика, хотя более непохожих надо еще поискать.
