Спускаясь в лощину, они услышали перекатный плеск воды, такой отчетливый и бодрый, будто кто-то шуршал галькой. Лошади насторожили уши, ускорили ступь, потянувшись к воде. Бойкий родник совершал путь вдоль отвесной базальтовой стены с одной стороны и шелкотравной низины с другой. До рассвета оставалось три, а то и все четыре часа. Майор натянул поводья, легко спрыгнул с коня. Мексиканка почувствовала сухое тепло жестких мужских ладоней. Заботливые руки помогли ей коснуться земли.

Чтобы быть менее заметными на фоне светло-сумеречного неба, они старались ехать понизу, в донцах холмов, и место для ночлега майор выбрал такое же скрытое от лишних глаз. Прежде чем позволить перевязать себя, он долго смотрел окрест.

− Любуетесь? − Тереза открыто улыбнулась.

− Хорошее место для засады,− продолжая прощупывать взглядом лощину, не сразу ответил дон.− Впрочем, красиво, не спорю. Здесь только влюбляться. Кстати, ты веришь в любовь?

Она встрепенулась и неопределенно качнула головой:

− Любовь без средств… − Тереза изломила бровь.

− Глупости,− на миг он потерял мысль. Ее бедро волнующе жгло ногу.− Любовь − вот лучший капитал: он смягчает боль и дарит счастье… не так ли?

Девушка пристально снизу вверх посмотрела в его глаза. Их разделяла какая-то пара дюймов.

Он отступил на полшага, но Тереза тут же качнулась веткой и плотно прильнула. Майор более ничего не мог поделать с собой: не ощутить выпирающую из-под цветастого платья упругую грудь, бедра было просто немыслимо! Твердые, как изюминки, соски вдавились в него, ладони соединились… Диего продолжал внимательно смотреть на нее. В юном лице была расцветающая страстная южная красота, созвучная гибким линиям стройного тела.

Сумев взять себя в руки, он отстегнул серебряную пряжку плаща, снял его с плеч и накинул на Терезу.

− Спокойной ночи! Идите ложитесь, донна. Завтра рано вставать. Мигель уже приготовил для вас навес.

Он хотел было направиться к костру, когда услышал тихое:

− А вы?..

Майор обернулся: ее темно-зеленые глаза в лунном свете влажно блестели.

Эффект был сильнее, чем ожидала Тереза.

− Думаю, я буду стеснять вас,− он говорил мягко и нежно.

− Как? И я вас?.. − она опустила густые ресницы, затаив дыхание.

На загорелых щеках Диего проступил румянец. Похоже, она наконец-то сумела сразить его.

− А вы умеете, не смущаясь, смущать…

Он глянул на щиплющих траву лошадей и сказал:

− И до какой степени я могу заходить с вами в нашей игре?

− Вы сами знаете,− не поднимая глаз, прошептала она.

Его кружева коснулись ее пальцев:

− Но лучше, если ты покажешь это сама.

Диего почувствовал, что дыхание девушки участилось от его осторожного прикосновения. Она провела кончиком языка по нижней припухлой губе.

− Не думайте ничего гадкого, сеньор. Просто я… − не сумев произнести слов признания, Тереза прижалась к его пахнущему порохом камзолу.

Неподалеку от журчащего потока, вокруг веселого кост-ра, краснеющего в темноте рубиновыми углями, расположились слуги; и в воздухе вскоре разлился соблазнительный запах жареного мяса и кофе. Братья Гонсалес о чем-то болтали с Мигелем, не обращая внимания на уединившуюся влюбленную пару.

…Они лежали на его широком пурпурном плаще под свежим пологом лениво раскачивающихся ветвей старого платана. Прогретый за день песок ласкал обнаженные спины. Она уже не принадлежала себе. Они были столь близко, что почти касались, глядя друг на друга.

Медленно, словно невзначай, но Терезе вдруг стало жарче, чем в аду, и слаще, чем в Эдеме. Они не находили слов, их пульс скакал как сумасшедший, и они не могли отвести взгляд.

Диего крепко обнял ее за плечи и притянул к себе. Прерывисто дыша, девушка инстинктивно изгибалась, будто пыталась избежать его ласк, но тут же приникала дрожащим телом, с глазами, блестевшими мольбой, испивая всякий раз ни с чем не сравнимые глотки наслаждения. Ее упругая грудь податливо сопротивлялась под атакой его поцелуев; пальцы ныряли в черно-пенные струи волос, а чувства, переполнявшие их, все более полнились нестерпимой силой счастья, вырывавшей из груди сладкие стоны и пугавшей своим упоением.

Прохладный воздух вдруг стал сухим и, казалось, скрипел на зубах. Неожиданно Тереза ощутила в самой себе такую вспышку блаженства, что едва не вскрикнула. Широкая и всесильная волна истомы заполнила ее всю, без остатка. Не было более сил, она отдалась всецело, откровенно, позабыв о всякой стыдливости.

Рогатый месяц прятался за бледными, предрассветными облаками, а они продолжали лежать и смотреть в тканое звездами небо.

− Тереза,− тихо позвал он.

Она не ответила, но Диего почувствовал, как напряглось ее плечо.

− О чем ты думаешь? − его пальцы коснулись ее волос.

Тереза смущенно пожала плечами. Тогда он начал расспрашивать ее, где она родилась, о родителях, о городе… И получая ответ на один вопрос, уже имел наготове второй.

Так продолжалось до тех пор, пока девушка не догадалась, что дона Диего не столь интересуют наивные ответы, сколько само ее присутствие, ее речь, ее дыхание. Она вдруг почувствовала его одиночество и тоску по теплому звуку женского голоса. От матери она не раз слышала, что солдаты или люди, обреченные жить в глуши из-за работы или же скрывающиеся от плахи, по ночам охвачены глубокой, острой тоской и в пламени костра нередко склонны узреть близких и милых сердцу людей. Это, похоже, мучило и Диего.

И Тереза болтала с ним, откровенно и просто, как никогда еще в своей жизни. Радостно и охотно поведала о своем детстве и юности, обо всех утехах и горестях, вплоть до того момента, как познакомилась с ним.

− Значит, капитан Луис не входит в твои планы? −резюмировал де Уэльва.− А кто-то еще… остался из любовников?

− Да.

− И много?

− Весь Сан-Мартин,− рассмеялась она.− Вернее, лучше их назвать воздыхателями. Я им нравлюсь, но они-то мне нет… Эй, вы что, обиделись, сеньор? Ревнуете?

− А ты как думаешь? − он прижал ее к себе и поцеловал.

− Тихо здесь.... и чудно, правда? − замерев на его груди, совсем по-детски, немного помолчав, сказала Тереза.− Я обожаю звезды: они словно говорят со мной. Прислушайтесь к ветру в листве… Слышите, он что-то шепчет нам… Может, предупреждает о чем?..

Диего не ответил, пристально вглядываясь в рассыпанные по небу, точно серебряные монеты, звезды.

Тереза тоже задумалась: вспомнился отец со своими угрозами, Луис, и тотчас ее душа наполнилась прежним холодным напряжением. Откинувшись на широкое испанское седло, что покоилось в изголовье, она лежала с широко раскрытыми глазами.

Действительность ее положения оказывалась тем чудовищнее и невероятнее, чем больше она задумывалась над случившимся. «Ссора с домашними, дуэль из-за меня, кровь Луиса!.. − от этих мыслей закружилась голова и мужество ее ослабело.− Святая Дева Мария! Как мне всё надоело! Эти бесконечные пьянки в доме, ругань и выяснение отношений… Но самое страшное… Это Луис − хитрый, как гринго, и ловкий, как апач… Он не отстанет… Он сума-сшедший в своей любви». Тереза вздрогнула. Истинный смысл ее положения действовал подобно грубым ударам острых шпор. Теперь она должна будет бороться за свою свободу как никогда… и особенно с доном де Аргуэлло. Хитрость, ложь… Тут пойдет всё, особенно чертовская ловкость, на какую только способна отчаявшаяся женщина. «Он всё равно найдет нас! − снова выстрелило в голове.− Значит… значит… я должна обмануть его, провести, убить… или он убьет нас». Ее храбрость вдруг вся ушла в самую глубь души и разбудила страх. Уверенности она более не испытывала и не чувствовала себя равной в предстоящей схватке с Луисом. Беспомощная, растерянная, Тереза уткнулась лицом в лежащее рядом пончо.

− Эй, да ты никак плачешь? − дон приобнял ее.

− А вы думали − смеюсь? − Тереза подняла к нему полные слез глаза.

− Стоит ли, перестань.

− Я не… не могу иначе… я должна, мне надо немножко поплакать. Я вспомнила свой дом, отца, мать, подруг… Я плакала не о себе. Ведь я их больше не увижу, сеньор… А они там будут очень несчастны… Меня любили…