Собрав остатки своих сил и храбрости, она еще раз подпрыгнула, как можно выше, и сделала резкий выпад вперед. Почувствовав, что кинжал погрузился в плоть, она схватила рукоятку двумя руками и резко потянула его в сторону. Рев сменился хлюпающим бульканьем, а в лицо Кессиди брызнуло чем-то горячим и мокрым.

В этот раз она выпустила оружие. Вместе с мертвым гремгоном рухнув на пол, Хайтаун уткнулась лицом в холодную землю, которая пахла пылью и свежей древесиной.

Только сейчас она позволила себе заплакать — от нестерпимой боли, от страха за себя, Бутча и всех, кого она не могла видеть, от нахлынувшего внезапно понимания, что здесь стало темно потому, что все-таки удалось завалить вход в пещеру и теперь они навсегда останутся здесь. Мысль о том, что она больше никогда не выйдет под солнечный свет, оказалась болезненнее, чем ушибы и стертые в кровь ладони.

Но она и с этим справится. Нет ничего такого, с чем не справилась бы Кессиди Хайтаун.

Лишь бы ее верный напарник был рядом.

Вспомнив о Бутче, она снова подняла глаза, словно могла увидеть его в этой непроглядной темноте. Однако, к ее большому удивлению, вокруг оказалось светлее, чем она думала. Чернота превратилась в проницаемую темно-синюю пелену, сквозь которую Кессиди различала силуэты людей. И ни одного гремгона.

Но откуда взялся свет?

— Эскадрилл, бурение! — услышала она сквозь шум в ушах и на мгновение решила, что у нее начались галлюцинации.

Покемонам в эту пещеру не забраться — разве чудища не охраняют свою территорию, как ревностные мамаши?

Но потом свет стал ярче, заполняя пространство серебристой, подсвеченной светом фонарей пылью, и в этом легком голубоватом сиянии, гораздо более неестественном? чем то, что было здесь раньше, Кессиди увидела своего напарника, который мчался к ней со всех ног.

— Кесс, — выдохнул Бутч, припадая рядом с ней на одно колено.

Увидев на его лице выражение безграничной тревоги, она вспомнила, что, скорее всего, вся покрыта кровью убитого гремгона, и покачала головой.

— Все в порядке. Это не моя кровь.

Флетчер сгреб ее в болезненные объятия, но Кессиди даже не думала сообщить ему об этом. Она втянула носом его запах, осторожно провела кончиками пальцев по спутанным коротким волосам и уткнулась лицом в ворот его формы. И ей было совершенно наплевать, что подобное проявление чувств не входило ни в ее, ни в его привычки.

Она — Кессиди Хайтаун, и делает то, что считает нужным. И больше никто и никогда не сумеет распоряжаться ее жизнью.

Опираясь на крепкое плечо Бутча, Кессиди поднялась на ноги. Помещение подземного зала сияло пронзительными лучами прожекторов и фонарей, в свете которых крохотными вихрями поднимались в воздух клубы серой пыли. И теперь можно было наконец-то рассмотреть, что же случилось. Группа хорошо вооруженных людей военного вида, появившаяся из проделанной крупным эскадриллом дыры, помогала пострадавшим подняться на ноги и убирала в сторону трупы. Главный из них, выделяющийся на фоне остальных безупречной выправкой и беретом на бритой голове, выслушивал обстановку от Питера Донована и, что удивительно, маленькой блондинки-биолога, Аманды.

— Мы бы не успели вовремя, если бы не получили ваше сообщение, агент Смит, — услышала Кессиди громкий голос военного.

Агент?

Она вопросительно подняла брови, взглянув на Бутча, и поняла, что он удивлен всем этим ничуть не меньше.

— А я-то думал, откуда у зануды-ученой такое умение пользоваться оружием, — рассеянно протянул он.

Кессиди хмыкнула, отчего ребра пронзительно заболели, и отвела взгляд от компании военных.

Только чтобы столкнуться с яростно сверкающими синими глазами Остин.

— Если я узнаю, что это ты меня подстрелила, все волосы из твоей головы повыдираю, — прошипела она.

Джеймс держал ее на руках, словно новобрачную, правда, перемазанное пылью лицо Джесси и ее крайне недовольный вид несколько портили впечатление. Одна штанина ее брюк была закатана почти до самого колена, и на бледной коже виднелась тугая повязка, сделанная, судя по всему, из рубашки Моргана.

Кессиди пожала плечами.

— Это точно была не я, — и, не удержавшись, ехидно добавила, — но если найдешь того, кто это сделал, скажи мне — я хочу его поблагодарить!

Выражение гнева на лице Остин дрогнуло, и в ту же секунду ее губы сложились в легкую улыбку.

— Спокойнее, девочки, — устало выдохнул Джеймс, перехватывая свою драгоценную ношу поудобнее, — этот день не выдержит еще и вашей перебранки.

***

Рекуай открыл свой единственный глаз.

Надоедливый вечный соперник — мелкий, мельтешащий, похожий на детскую игрушку — неутомимо крутился в воздухе прямо перед самым носом, словно дразнясь и напоминая о том, что сам Рекуай не в состоянии сдвинуться с места.

Древнее божество вздохнуло, посылая по земле волны своего негодования. Камни, в которые было заключено его тело, треснули, но не сломались.

Как и всегда.

Ты проиграл, мягко прозвенел в ухе звонкий голос противника, ты отозвал своих детей, иначе бы они погибли.

Ты не должен был приводить сюда людей. Это ты подверг их опасности.

Огромные голубые глаза противника, маленькие озера, насмешливо мигнули.

Ты знаешь не хуже меня, что я не мог заставить их прийти сюда. Их привел не я, а тот, кто больше и сильнее нас с тобой, вместе взятых.

Ты привел людей в мой храм.

Я привел их, чтобы защитить твой храм.

От других людей. Я позволил тебе оставить в живых одну женщину, потому что ты умолял меня это сделать. Но из-за нее сюда пришли эти. Пришли, чтобы убивать и калечить моих детей. Вот что дает моя слабость.

Ты первый натравил своих детей на них. Они не были тебе врагами и не желали тебе зла.

А что насчет того человека, которого ты оставил? Его душа чернее, чем глаза моих детей.

Противник задумался, порхая под самым потолком. Его надоедливый розовый хвост мелькал перед единственным глазом божества, напоминая о маленьких ярких птичках, которых всевидящий глаз его наблюдал на поверхности.

Он твой, решил наконец-то противник. Мне пора идти. Я хочу… попрощаться.

Взмахнув напоследок своим тоненьким хвостом, он умчался, оставив древнее божество в одиночестве. Рекуай вздохнул еще раз, наслаждаясь звуком треска камней. Так продолжалось из века в век — противник его приводил в их дом новых людей, которые могли стать хранителями для Древа и его храма, а Рекуай век за веком пытался не дать этому произойти, потому что люди с каждым разом становились все более грязными и тщеславными, и желали лишь злата и смерти.