Несмелой походкой, не зная позволено ли, я прошел к софе и занял место на краю. Но софа оказалась на удивление не приветливой и твердой. К тому же угнетал надменный взгляд холодных глаз Кармеллы Моретти, говоря мне, что я лишний в этом доме. Тогда я пересел в кресло на другом конце комнаты так, что бы не видеть изображение упрекающей меня матери Винченцо, бут-то она была жива. Но и кресло приняло меня в свои объятия ни чуть не лучше софы. Весь этот интерьер отталкивал и был неудобен. И хоть вокруг стояло множество изысканных вещей, уюта не было, радушие не витало как прежде в этом доме, оно испарилось. Вокруг была лишь холодная роскошь. От гостеприимства отца и теплоты матери, наполнявших этот дом при их жизни, ни осталось и следа.

Не известно сколько времени я провел в этой гостиной, стесняясь попросить у прислуги даже бокал разбавленного вина. За окнами медленно стали подползать сумерки, а из кухни мой нос улавливал аппетитный аромат пиши. Только в этот момент я понял, как голоден, но не знал как быть. Позволят ли мне присутствовать за столом, или лучше будет украдкой, подобно серой мышке, тихо поесть у себя. Учитывая отношение брата ко мне, это будет разумно.

Мои мысли прервал цокот копыт и скрип, въезжавшей в ворота кареты. Внутри все похолодало, от забвения и безразличия, не покидавших меня в последнее время, не осталось ничего. Все тело инстинктивно напряглись и подалось вперед так, что я едва не соскользнул с кресла, которое еще занимал. Неприятное волнение пробежало по телу холодной волной.

Вскоре в дверях дома послышался топот ног и шелест платья. Семья брата вступала в свои владения. Еще через несколько минут в проеме гостиной возник безразличный силуэт Винченцо, за ним показались два его сына – один был старше на два – три года и немного выше второго, точные копии их отца, когда тот был в их возрасте. Процессию завершала маленькая, едва доходившая до плеча брата, худосочная с четкими и резковатыми чертами женщина. Шурша тяжелым парчовым подолом своего длинного платья, она гордо вплыла в комнату и я невольно отметил в ней сходство с матерью Винченцо.

– Ах, дорогой! – восхищалась она, оценивающе озираясь вокруг, – Я так рада, что ты доверился синьору Гирлондайо! Посмотри, какую красоту он создал в этом обветшалом месте, как все изысканно сочетается!

Я ощутил невольную неприязнь к этой женщине.

– Да, славно поработал, – бесцветно согласился брат.

– Нет, ты только взгляни, как кстати здесь пришелся портрет твоей матушки! Наконец она вновь заняла достойное подобающее ей место в этом доме! – увещевала она.

Наконец, ее взгляд выхватил из интерьера мою фигуру. Восторг слинял с ее лица, а губы превратились в тонкую голосочку.

Брат, следуя направлению ее взгляда, тоже обратил внимание на меня.

– А как ты находишь все это? – без предисловий обратился он, глядя на меня.

Я не понял, обращается ли он ко мне или просто глядя в мою сторону к какому-то члену сопровождающего его семейства. На мгновение воцарилась неловкая тишина, но когда я все-таки решил, что обращался Винченцо ко мне, он ответил сам.

– Нет слов? Я с тобой согласен! – почему-то в его голосе было больше сарказма, чем удовлетворения от проделанной архитектором работой.

– Все просто замечательно! – с укором возразила его жена мне, словно я пытался доказать обратное, и тут же схватила своего мужа за запястье для поддержки. – Дорогой, мы так все устали, – наигранно промурлыкала она, можно было подумать будто это она переживала этот ремонт все его время, а не просто села в карету и проехала пару улиц, – дети хотят есть, распорядись накрывать в столовой.

В этот момент из ниоткуда появился управляющий и тут же доложил, что к ужину все готово.

– Вот и славно! – обрадовалась она.

– Я не хочу есть, я хочу посмотреть свою комнату, – наконец подал голос один из детей, тот что был старше.

– Потом, золотко! Мы обсудим вопрос твоей комнаты позже, – понизив голос и едва уловимо метнув взгляд в мою сторону, ласково произнесла жена Винченцо. Но я все же смог понять, чья комната предназначалась для этого мальчика. – Пойдемте, же есть, – бодро, но нетерпеливо произнесла она.

Винченцо не сказав ни слова направился в столовую, за ним следовала его семья. У арки в гостиную он остановился, пропуская семью вперед. Я стоял неподвижно, не зная позволено ли мне присоединится к ним. Вопрос разрешил брат. Он посмотрел в мою сторону. Когда же его семья скрылась из виду, он все ещё посмотрел на меня, затем слегка кивнул мне, из чего я сделал вывод, что все же могу присоединится к трапезе. Я неуверенно направился за Винченцо, быстро скрывшегося в коридоре, едва я сделал шаг.

Когда я вошел в столовую, все уже расселись. Винченцо, как и положено хозяину дома, расположился во главе стола, жена заняла место по его правую руку, дети – слева от него.

Я тут же заметил, как самодовольство испарилось с ее губ, снова превратив их в голосочку. Она с возмущением уставилась на меня.

Винченцо успокаивающе похлопал ее по костлявой маленькой ручке, говоря тем самым, что он не против. Она фыркнула в стол.

– Шарлотта, попробуй гуся! Мне он кажется съедобным, – предложил ей муж.

Тогда я осознал, что не знаком с его семьей, даже имен не знаю.

Пока Шарлотта приглядывалась к стоящему по среди стола гусю обрамленному горохом, бобами, репой и зеленью, Винченцо жестом предложил мне сесть.

Как только я сел на противоположном ближнем ко мне конце длинного темно-орехового стола, Шарлотта стремительно смерила меня уничижающим взглядом, бут-то я совершил непростительно дерзость, и так же быстро отвернулась к мужу.

Пытаясь подавить в себе чувство неловкости и обиды, я невольно стал разглядывать окружающий интерьер столовой. От мотивов виноградной лозы на стенах, наполнявших ее еще недавно, ничего не осталось. Вместо этого стены покрывали фрески с отраженной на них сценой охоты полуобнаженных атлетичных мужчин, больше напоминающих древнеримских богов, на мифических животных. Вокруг них широко расправив крылья разлеталось множество фантастических птиц, кое где имелись увеличенные изображения небрежно разбросанных фруктов и листьев. С высокого куполообразного потолка низко свисала массивная кованная люстра с множеством свечей. Ее кругом поддерживали светильники в том же стиле. Атмосфера столовой приобрела величественную помпезность, не располагающую к семейному радушию и задушевным беседам. Есть в ней уж точно не хотелось.

Пока я рассматривал окружение, служанка уже разносила еду и разливала вино по бокалам.

Ели мы в напряженной тишине. По крайней мере мне так казалось. Мне было неуютно находится в обществе брата и его семьи. Я ел мало, украдкой и сам себе напоминал мышь, грызущую украденную горбушку в углу, поэтому вкуса пиши практически не чувствовал. Уверен, повар постарался на славу и трапеза была отменной, но из-за волнения мне казалось, что я жую что-то по вкусу схожее с подошвой.

Едва подали десерт из вымоченных в вине яблок, покрытых кисло-сладким соусом и украшенных ягодами, я решил сослаться на плохое самочувствие и поскорее скрыться у себя в комнате. Однако, не успел я ничего сказать, Шарлотта снова обратила на меня свой взгляд. На ее лице отразилась добродушная улыбка, но в глазах читалось что-то недоброе.

– Синьор Левино, – ласково обратилась она ко мне, – разрешите мне обращаться к вам так, мы ведь с вами теперь состоим в родстве?

– К…конечно. – От неожиданной перемены в ее отношении ко мне, я поперхнулся кусочком яблока.

– Левино, я слышала вы скоро нас покинете. Когда планируете отправиться в путешествие? – невинным тоном произнесла она, однако мне показалось, этот вопрос мучил ее весь вечер.

Разумеется под словом "путешествие" она подразумевала мое изгнание из этого дома. Но все же на краткий миг я обманулся в ней.

– Я еще не думал, – виновато ответил я.

Она быстро перевела взгляд на мужа. Тот пристально смотрел на меня, в глазах его играли блики свечей. Я не мог понять, что он думает.