Покончив с отстрелом зверей мы вернулись на ферму, где еще какое-то время синьор Монти занимался делами, объезжал свои владения, выслушивал отчеты о проделанной работе, развитии поголовья, полученной шерсти, мясе и прочем подобном. Мне оставалось только удивляться, как у него и следовавшего по пятам за ним сына хватало на все это сил.

В дом Монти мы вернулись, когда стемнело, после ужина, я предпочел сразу отправиться спать. Говорить не хотелось, язык не слушался, хоть Розалия и пыталась разговорить меня за довольно сытным ужином. Из вежливости я пытался поддержать беседу, однако от усталости даже это давалось с трудом.

На следующий день я предпочел остаться дома, составить компанию Розалии. Тело болело от вчерашней нагрузки, ноги ныли, каждая мышца при малейшем движении выражала свое недовольство болезненным покалыванием.

Этот день в контраст предыдущему прошел медленно и лениво. Даже ежедневный ворох дел, в которых я выразил инициативу помочь хозяйке дома, никак не ускорил приближение вечера.

С самого утра Розалия сновала по дому, раздавая указания не многочисленной прислуге и проверяя, все ли в порядке. Видимо, это была участь всех жен, так как моя мама, когда была жива, занималась тем же самым каждый день. Розалия без конца находила, что поправить, например картину, или зеркало, или неровно стоящую статуэтку. Казалось, она сама находила себе работу.

Ближе к обеду мы отправились в огород набрать свежей зелени и овощей к обеду. Тот был просто гигантских размеров, однако не менее аккуратный, чем дом. Попутно, мы разговаривали обо всем на свете, о книгах, о музыке, о природе и прочем подобном. С ней было легко, она жадно впитывала любую информацию и все не могла насытиться. К вечеру я понял, что в бесконечной беседе она пыталась восполнить недостаток общения, возникший от затворнической жизни. Меня же замкнутая жизнь не тяготила, а наоборот, была уютной и удобной.

Так прошел еще один день в семье Монти. И я бы нашел проведенное здесь время в меру приятным, если бы за ужином того же дня мне не напомнили о скором отъезде.

– Я послал управляющего договориться о карете для вас. Она должна прибыть завтра в семь утра. Так что если она не увязнет в грязи или не сломается, вы сможете отправиться в путь. У нас ужасные дороги, Синьор Алигьери, – сообщил мне хозяин дома, едва мы покончили с мясом.

Все впечатление от проведенных здесь дней сошло на нет, словно в них и не было ничего сносного.

– Отлично! – фальшиво-бодро отреагировал я.

– Я вас отвезу! – сказал хозяин дома.

– Ну что вы, не хочу вас утруждать. Я и так доставил вашей семье забот, – поспешил отказаться я.

– Я отвезу вас! Мне все равно нужно в город. К тому же не стоит отпускать вас пешком, вы увязните в грязи! – безоговорочно заявил он и усмехнулся, бут-то сказал что-то смешное.

Его поддержал сын. Розалия же, напротив, была чересчур тиха за ужином и часто отлучалась, то за подливой, то за хлебом, то за вином, игнорируя прислугу.

Утро наступило быстро, как любое неприятное событие. Я быстро собрался, позавтракал с семьей Монти. Вильям сегодня отправился на ферму один. После недолгого прощания, как никак мы не были столь близки, Фредерик сам запряг повозку и мы отправились в город.

На прощание Розалия собрала приличный сверток еды и питья, вручая который всем своим видом пыталась выразить, как ей неудобно за мой скорый отъезд. На лице застыло виноватое выражение.

– Куда вы теперь, синьор Алигьери? – спросил меня ее муж где-то на пол пути.

– Пока не решил. Думал посмотреть город, – без задней мысли сказал я.

Брови Фредерика недовольно нахмурились.

– Другой город, ближе к югу, – поспешил добавить я, – Думаю отправиться южнее. Я нигде не был. Хочу увидеть больше, – взволнованно поправился я.

– Послушайте, синьор Алигьери, я человек прямой, поэтому скажу прямо. Никто нас нигде не ждет. Не знаю, что толком у вас произошло, но мой вам совет, вернитесь домой или создайте таковой. Если не куда возвращаться, создайте семью и найдете свое место в жизни, – серьезно посоветовал он. – И ради бога, не сваливайтесь внезапно на голову незнакомых людей. Чести вам это не прибавит.

Когда мы прибыли на постоялый двор, я был разбит и чувствовал себя ненужным, хотелось бежать как можно дальше и забиться в отцовское кресло вновь. Только это было не возможно. Что делать дальше я не знал. Оставаться еще хоть на час в этом городе сразу расхотелось, к счастью, не пришлось. Карета прибыла на постоялый двор раньше обычного, погрузка уже шла полным ходом.

После краткого рукопожатия синьора Монти, я сел в карету, увозившую меня, я даже и не знал куда, знал только направление на юг.

Раскачиваясь в карете, как в крохотной лодочке на волнах я ехал, не имея ни малейшего представления, куда держу путь. Спросить же никого не имелось ни малейшего желания, вообще разговаривать ни с кем не хотелось, поэтому даже если случайные попутчики высказывали свое желание пообщаться, я отвечал односложно и у них пропадало желание мне докучать.

Я скучал по знойному солнцу родного города, по шумному своеобразию ее жителей и по лунным ночам. Поэтому почувствовал облегчение, когда случайный человек спросил кучера, куда мы держим путь, и тот ответил, что на юг. На какое-то мгновение я испугался, предположив, что они везут меня обратно, домой в Италию, как вдруг речь зашла о побережье Франции. Когда же кучер упомянул Арфлюрер, мое сердце подпрыгнуло от неожиданности. Спустя пару минут мне удалось совладать с собой. Я решил примириться с этим и отправиться туда, куда меня направляла судьба, точнее туда куда меня направляла отец после того, как покинул этот мир.

Там то и настигла меня смерть.

Я прибыл в Арфлюрер жаркой летней ночью восьмого августа одна тысяча четыреста восемьдесят второго года. Это была чудная ночь. Мягкий соленый бриз нежно ласкал мое лицо и приносил успокоение. Яркая луна подмигивала мне сквозь облака с небес и я тоже был рад ей. После сырости и грубости нормандского климата она показалась мне другом, радушно открывающим объятья после разлуки.

На ночлег я устроился в постоялом дворе на окраине городка. Тучный и лысоватый хозяин щедро подал мне поздний ужин состоящий из курицы с бобами, массивного ломтя хлеба и неплохой бутылочки вина. Поев я поднялся в отведенную мне комнату с желанием лечь спать, однако открыв грубую дверь из потертого дерева, от сна не осталось и следа. Сама комната была простой и тесной, всего семь квадратных метров, с обшарпанными стенами и потускневшие скрипучим полом. Все ее пространство заполнила деревянная кровать с несвежими простынями, и небольшой стол с видавшим виды стулом. В комнате пахло сыростью и в окно сквозь щели просачивался ночной бриз. Но все это меркло пред лунным светом, застилающим все поверхности в этом убогом помещении. Я бросил у порога свою дорожную ношу, закрыл дверь и подошел к окну. Вид из окна завораживал. За окном пышным цветом раскинулось лето. Мерцающее в холодном ночном сиянии, оно покачивало своими зелеными лапами деревьев. А где-то вдали под бесконечным небом плавно переливалось море, маня пройти по дороге из света и волн прямо к самой луне, игриво прикрывшей свой лик облачком.

Не помню, сколько я наслаждался любованием и когда лег, но проснулся около полудня следующего дня. В тот день я намеривался подыскать себе скромный домик, желательно с видом на морской простор. Я оставил вещи в комнате и отправился осмотреть город. Выйдя на улочку, меня внезапно настигло чувство голода. Недалеко от места моего ночлега располагалась булочная и запах свежей выпечки разносился по всей улице. Я невольно сглотнул и почувствовал бурление в желудке. Нужно было поесть.

Благо на соседней улице я нашел трактир, там то и позавтракал. Конечно время было уже обеденное, но для меня всегда первый прием пищи за день считался завтраком.

В трактире было душно, но все же немного прохладнее, чем снаружи, где к полудню царил летний зной. Устроившись за засаленным столиком у серой от времени стены, я прижался к ней спиной, желая ощутить прохладу. Кроме меня в трактире находилось еще несколько не очень молодых мужчин, заглянувших пропустить по бокальчику вина и укрыться от жары и солнца.