Италия, родная Италия! Пропитанная морской солью и зноем земля. Прекрасный край, жарко согретый лучами солнца, напоенный ароматами акаций и лавр, сгорающий под сверкающим взглядом бездонных голубых глаз моря, и страстно зацелованный темнотой южной ночи. Эта плодородная разгоряченная от любви почва когда-то породила меня, взрастила, подобно дереву оливы, и она же лишила всего, оставив в полном одиночестве, растерянности и безнадёжности, тем самым явив миру новое жалкое беззащитное существо.

Меня зовут Левино Алигьери. Рожденный на свет двадцать второго апреля одна тысяча четыреста шестьдесят третьего года в городе Амальтия, на берегу Салернского залива. Незаконно рожденный сын своего темпераментного отца итальянского купца Меркуцио-Горация Алигьери и его служанки Летиции Росси; ребенок, не имеющий права на владение фамильным наследием и не принимаемый не одной почитаемой семьей. Я с рождения не мог найти места в окружающем мире.

У детей знатных семей для меня всегда находилось несколько неприятных описаний, таких как «незаконный», «безродный», "порождение греха" и прочее в том же духе. Дворовые мальчишки тоже не играли со мной. У них, подобно богачам, для меня были заготовлены не менее неприятные фразы. Каждый раз, когда я приближался к ним в надежде подружиться, слышал лишь: «Чего изволит господин Алегьери?» или «Вон идёт богатенькое отродье». И, не смотря на то, что в доме было полно прислуги и со мной всегда обращались уважительно и по-доброму, все же, даже их дети вели себя отстранённо. Так книги заменили мне друзей.

Частенько уединяясь в огромной библиотеке отцовского кабинета, я не замечал пролетавших часов и постоянно засиживался допоздна, покидая родное отцовское кресло, когда на небо являлась луна. Бросая свет своей изменчивой лукавой улыбки на сад, окружающий наш старинный дом, она была моей вечной спутницей. Иногда, если не был в отъезде, к нам присоединялся отец, и тогда мы подолгу наслаждались обществом друг друга, укрывшись в беседке под раскидистой пышноголовой ивой.

Он мог бесконечно рассказывать о своих путешествиях и странах, которые довелось посетить, о привезенных товарах и диковинках, виденных там. А потом, задумчиво остановившись на мгновение, вдруг добавлял: «Жаль твоя мама не дожила до этих дней».

Он всегда с такой нежностью вспоминал время, которое было отведено им прожить вместе.

Мою маму звали Летиция. Высокая, стройная с пышной гривой густых чёрных, как смоль, волос и пронзительным взглядом горящих зеленых глаз, она с детства отличалась красотой и добродушием. Ее взяли в дом прислуживать первой жене отца еще девочкой тринадцати лет. Отцу тогда было двадцать три и, он только что женился на итальянской аристократке Кармеле-Элаизе Моретти, происходившей из очень богатой, с древней родословной семьи.

Брак отца и его первой жены был уготовлен им их родителями еще когда те были совсем детьми, и приносил огромную выгоду обеим семьям уже на этапе помолвки. Такой союз преумножал капиталы обеих родов, еще более упрочняя их положение в обществе. К моменту заключения брака отца с дочерью Моретти в Амальтии и ее ближайших городках и их окрестностях не было семейств, имевших больший или подобный вес и значимость в обществе, нежели семейства Алигьери и Моретти. И хоть со свадьбой положение было затянуто, ее несколько раз откладывали по причине слабого здоровья невесты и бесконечных плаваний отца, она все же состоялась.

Кармела подарила отцу единственного наследника, нареченного Винченцо-Карло. Не смотря на это, особого тепла супруги друг к другу не питали и предпочитали большую часть времени проводить раздельно друг от друга. О смерти своей супруги, пораженной лихорадкой, отец узнал, возвращаясь на торговом судне из Турции.

К тому времени моей матери исполнилось семнадцать и, она превратилась из симпатичной, но нескладной девчонки, в статную красивую девушку. Она поразила сердце отца своей красотой, едва тот переступил порог дома.

Мама встречала его в холле, готовясь принять дорожный плащ из рук, и несколько непослушных прядок выбивалось из ее прически, спадая на лоб. Отец столько раз рассказывал эту историю: «Ее взгляд был покорно устремлен в пол, однако стоило ей посмотреть на меня, как я был сражен навсегда. В ее сверкающих зеленых глазах плясали отблески свечей. Я словно завороженный не мог оторвать от них взгляд, а ведь только овдовел. Я должен был скорбеть, но не мог. Она согрела мое сердце и вдохнула в меня новую, наполненную счастьем, жизнь", – говорил он.

Уже через два года родители так полюбили друг друга, что не могли и дня провести раздельно.

К сожалению, жениться на безродной девушке отцу не позволяло положение и угрозы тестя. Отец Кармелы считал их связь осквернением памяти дочери и так негодовал по этому поводу, что пообещал уничтожить дело моего отца, ободрать до нитки, если тот посмеет жениться на маме.

Высшее общество того времени имело множество предрассудков, и подобное происшествие получило бы всеобщее порицание и неодобрение. А так как тесть имел огромный вес в нем, то привести свои угрозы в исполнение ему было бы весьма легко. Ни одна уважаемая семья в Италии не пожелала бы поддерживать связь с моим отцом, тем более иметь с ним деловые отношения, если ему в противовес поставить Моретти. Но запретить родителям быть вместе общество было не в силах, однако вынуждало их не выказывать свои отношения свободно до самой смерти.

Конечно, в знатных гостиных все равно шептались и на меня смотрели косо, но так как отец Моретти открыто не выражал разрыв семей, главным образом из-за любимого внука Меркуцио, и не ставил знать перед выбором, дальше сплетен дело не пошло. К тому же родители так любили друг друга, что пересуды их волновали мало.

Мама всегда говорила, что мне нечего стыдится своего происхождения, и подбадривала в стремлении завести друзей. Я время от времени, следуя ее наветам, предпринимал новые попытки подружиться хоть с кем-нибудь. Однако мои старания не имели успеха. Когда она умерла от воспаления легких, – мне тогда исполнилось восемь, – я перестал пытаться.

Для отца смерть мамы стала огромным потрясением. Он до последнего мгновения держал ее за руку. Он почти не спал и ни ел несколько суток, просиживая у ее кровати. Поэтому сразу после похорон его надолго свалила болезнь. Все ожидали, что отца постигнет участь мамы, однако, он все же нашел в себе силы жить дальше.

Спустя годы папа признался мне: «Оставить тебя одного в то время было бы предательством по отношению к Летиции. Она бы этого не простила».

Папа умер неделю назад, спустя одиннадцать лет после ее кончины. Он больше не женился, хотя подобные предложения поступали не раз, и не потому, что его пугали угрозы влиятельного тестя, а потому, что хранил вечную верность своей, хоть и не по закону, любимой супруге Летиции.

Сейчас, сидя в его кабинете в том же кресле, я впервые после смерти мамы снова почувствовал страх. Старинные семейные бронзовые часы на комоде показывали без десяти одиннадцать до полудня. В голове шумело, и паника, следовавшая за мной по пятам всю неделю, достигла высшей степени накала. Меня пробирала дрожь, и знобило, как при болезни. Я, как мог, забился в отцовское кресло, представляя его объятия, крепко обнимающие меня, в надежде утешиться и защититься в них, как в детстве, однако все было тщетно. Осознание реальности ледяным кинжалом вонзалось в мое сердце, с каждой минутой приближая неизбежное и нанося все новые удары страха, безнадежности и неизвестности ожидающей меня судьбы, неизвестности, уготовленной мне самым дорогим для меня человеком – моим отцом.

Мой отец Меркуцио-Гораций Алигьери был человек среднего роста и плотного телосложения, с жесткой аккуратно-стриженой черной бородой, густыми низко посаженными бровями и карими глазами, всегда отражающими силу и решимость. Таким я его запомнил. Не скажу, что он считался красавцем, однако его притягательный темперамент привлекал многих людей, ему было довольно легко завязывать новые знакомства и связи, так необходимые в его деле.