В тоннеле не было ни факелов, ни канделябров с черными ниточками фитилей и оплавленным воском, но, тем не менее, откуда-то лился размеренный зеленый свет. Если бы его спросили, господин Иона не сказал бы, что находится под землей — нет, ему все упорнее казалось, что он шагает по кедровым иголкам, по старому-старому лесу, и порой по исцарапанному лицу как будто скользит свежий весенний ветер, особенно потрясающий в конце ноября.
Потом тоннель повернул, и колдуну внезапно стало нечем дышать.
Спустя невероятно длинное мгновение он понял, что все нормально, закованные в серебро силуэты не шевелятся и не собираются нападать. Они стоят на каменных постаментах, и под их ботинками, или сапогами, или сандалиями в камне высечены идеально ровные надписи — вроде бы знакомые литеры, а смысл все равно не получается угадать. Ere-Mara… Ere-Keri… Ere-Lira…
Они все были высокими и стройными, с россыпью сережек на эльфийских ушах, со шрамами на губах и на подбородках, с мечами или топорами за спиной. Они все были одеты в странные подпоясанные балахоны, с накинутыми на плечи куртками или без них — молодые девушки, молодые парни, маленькие дети; одни смотрели безучастно, другие с болью, третьи выглядели откровенно злыми. У одного мальчика не было носа, в тени бесформенной впадины застыли крупные капли металла; не серебро, дошло до господина Ионы, а олово. Оно хорошо плавится.
Лука с горем пополам избавился от кровотечения и теперь заинтригованно любовался девушкой лет семнадцати, которая мягко улыбалась и протягивала руки вперед — желая, наверное, дотянуться до кого-то весьма любимого, до кого-то близкого и желанного. Потоптавшись перед ней и восхищенно выдохнув, рыцарь вытащил из кармана сапфировую диадему госпожи Клариссы — и, запрыгнув на постамент, аккуратно опустил ее на короткие оловянные волосы.
Тысячи каменных подножий, десятки тысяч вроде бы знакомых литер — господин Иона шел по изумрудному тоннелю, как во сне, и за ним неотрывно следили мертвые чужие глаза. Прошло какое-то время, и скульптора начало заносить — на постаментах кривились, плакали и закрывали изорванными ладонями лица девушки со сломанными ребрами и распахнутыми грудными клетками, юноши с вывернутыми ключицами или оторванными ногами, на неудобных тяжелых костылях; а кое-где вообще не было статуй — их место занимали урны со слежавшимися клочьями пепла.
— Я думал, что мы в галерее, — тихонько произнес Лука, наклоняясь над урной. — А мы на кладбище.
— В некрополе, — усмехнулся господин Иона. — Милое местечко, согласен?
Рыцарь поежился.
— Эти создания… эльфы, или кто они такие… они красивые, Говарду бы точно понравилось. Я ему потом расскажу обо всем, что видел — и о том, что сначала они выглядели нормально, как обычные статуи, а потом появились раненые, измученные, искалеченные… и еще о фениксах под символами на постаментах. Кстати, господин Иона, а где Говард? И Георг?
Колдун остановился и двинулся к ближайшему оловянному силуэту — ну да, и точно, под именем смутно виднеется вырезанный в камне феникс. Блеклая выцветшая птица, забавный хохолок из перьев и расслабленные крылья — мол, я больше никогда не упаду в небо…
Минутку, подумал господин Иона и медленно провел пальцем по вытянутому символу. Эре-Тэри… бесстрашный воин, повелевающий судьбами своих бойцов… да, и там, на покрытом голубыми цветами склоне, он в последний раз велел им идти вперед. А потом была кошмарная улыбка голема… утопающие в карминовом озере луки… Эре-Вира, она едва-едва приподнялась над забрызганными кровью бутонами, едва-едва оторвалась от мокрой земли — чтобы найти полный отчаяния взгляд командира.
— Господин Иона? — удивился Лука. — Вы чего?
Нити… сотни рваных переплетенных нитей, сотни узлов — колеблются, как водоросли под поверхностью воды… отзвуки чужих воспоминаний, набор никак не связанных между собой картин — в колыбели рыдает мальчик, потерявший мать, мальчика больше некому кормить — но вот огромная ступня голема падает на с такой любовью построенный дом, и становится тихо.
— Господин Иона!
…он дернулся и очнулся, хватая ртом воздух и сжимая истрепанный рукав чужого свитера. Ощутил, как влажно и горячо скулам, неловко вытерся почему-то расстегнутой манжетой; на ткани осталось яркое багровое пятно.
— Господин Иона, у вас кровь, — испуганно прошептал рыцарь. — Вы пошли смотреть на феникса, а потом упали, и я… вы метались и что-то говорили, но я впервые слышу такую речь, и ответить вам я не мог… кровь, господин Иона. Ее надо как-то остановить.
— Нет, — отмахнулся колдун. — Это слезы. Не напрягайся.
…идти медленно и коситься на оловянные скульптуры ему больше не хотелось, но там, где заканчивался некрополь и начиналась винтовая лестница наверх, его как будто за волосы дернули — и он послушно замер. Силуэт, расслабленно сидевший на самом краешке постамента, не имел серьезных увечий, не злился и не мучился — нет, он словно бы рассеянно изучал недоступные линии ступеней, прикидывая, а не выйдет ли однажды ими воспользоваться.
Внимание господина Ионы привлекла высеченная в камне надпись: Эре-Лори, наследник величайшего из горных королей. Ниже была эпитафия — “…чтобы, рассыпаясь пеплом, когда-нибудь родиться вновь…”, — а еще ниже…
Сердце господина Ионы обледенело и перестало биться, а потом снова лихорадочно рванулось и попыталось возобновить мелодичный ритм.
“Maare solen de krii”…
“Найди и распахни двери”.
========== 4 ==========
…рядом с подземным озером было холодно и темно — Говард кутался в испачканную слизью куртку и ругался, а Георг едва не плакал, то и дело оборачиваясь и безнадежно взмахивая кистенем.
После переноса в обледеневший коридор с белыми лезвиями сосулек на сводах потолка рыцарей преследовали неудачи — сперва на них напала оголодавшая гарпия, потом они угодили в некое подобие лабиринта и долго не могли выбраться, как минимум четырежды вынырнув из тени базальтовых стен и сообразив, что перед ними не выход, а украшенный их собственными следами вход. Если бы Говард не споткнулся о люк и не растянулся на плитах, шипя от боли и проклиная недоумков, с неизвестными целями построивших это место, они бы так и скитались по узким равнодушным коридорам, умоляя о помощи Богов.
Люк вывел их в целую анфиладу комнат, увешанных лианами и наполненных ароматом жасмина. Какое-то время Говард с удовольствием принюхивался, а затем его затошнило, он попросил Георга подождать и уединился в углу; вернулся, прижимая к обветренным губам носовой платок, и пожаловался на паршивое самочувствие.
Потом под лианами что-то загадочно зашелестело, и крохотная желтая змейка забавно шлепнулась на каменный пол. Все бы ничего, если бы из-под пышных ветвей не рванулись на свободу ее родственники — и внезапно не посчитали себя голодными, сердитыми и вообще вправе поужинать парой самоуверенных рыцарей.
Добравшись, наконец, до насквозь промокшей деревянной лестницы, Говард перестал ругаться и шумно возблагодарил небо, а Георг едва не расплакался. Поросшие красноватыми лишайниками ступени потрескивали и поскрипывали под ногами, но выдержали возложенный на них вес; кажется, рыцари поднимались вечно, давным-давно состарились, и за ними уже волочились кудрявые белоснежные бороды — когда наверху все-таки появилось яркое оранжевое сияние, и оба в едином сумасшедшем порыве ускорили шаг.
…ненадежные подвесные мосты и обрывки мощеной дороги, а в разбитом на две одинаковые половинки небе — на западе чистая выцветшая голубизна, а на востоке — грозное покрывало туч, — рыжее закатное солнце. Оно неспешно катилось к морю, и море, к удивлению Говарда и Георга, широкой синей лентой раскинулось далеко внизу — там, где обрывались обомшелые склоны и трусливой собакой прижималась к ним заснеженная талайнийская земля.
— Лайвер, — тупо заметил Георг, косясь на серое невыразительное пятно столицы.
— И особняки знати, — поддакнул ему Говард, указывая на разномастные цветные искорки флагов.
