Все те же склоны и все те же пятна, все та же троица вооруженных мечами рыцарей, все тот же недоверчивый Георг, все тот же беспечный Лука, все тот же невозмутимый Говард. Наследник семьи Ланге рисовал, прижимая рабочую тетрадь к изгибу уцелевшей арки — и выглядел таким сосредоточенным, как если бы от результата зависело спасение мира.
А потом настойчивый голос больно резанул по слуху, и господин Иона скривился — идемте, мол, какого Дьявола вы там стоите? У нас еще полно работы — вычислить местоположение звука и надавать ему по лицу, или что там у него такое; погрозить мечом какому-нибудь великану и срезать лоскут с его штанов, чтобы гордо показывать маме/папе/дедушке, смотря кого это будет беспокоить. Давайте, хватит уже переминаться…
Говард спрятал свою любимую тетрадь в сумку и двинулся вперед, с интересом изучая потрепанные железные скобы в теле гор и гротескные рисунки в камне: бородатые фигурки с топорами, ножами и кирками работают в подземных тоннелях, и с тяжелых фонарей на покрытые зазубринами своды льется оранжевый теплый свет. Нет, разумеется, у рисунков не было определенной палитры, но у Говарда они вызвали именно такую ассоциацию: где-то за пределами картины, там, где заканчиваются принесенное с поверхности пламя, колеблются щупальца подвижного подземного мрака. Мало кому удавалось пройти по старым тоннелям нынешних сабернийских гномов — и мало кто упоминал о них, мало кто хвастался этим подвигом в шумных тавернах или на площадях; кто знает, подумал Говард, какие существа порой выходят в ореол теплого света и тянут лапы к его хозяину — я замерз, поделись-ка огнем, а?..
Лука безжалостно подтолкнул Георга — и весело рассмеялся, потому что бывалый стражник побледнел и закрывал широкой ладонью отчаянно дрожащие губы.
— Да ладно, приятель, это же просто мощеная дорога! Ну да, она скользковата, но скобы вполне могут послужить и перилами, благо, расстояние между ними крошечное. Кстати, — Лука мечтательно покосился на господина Иону, — я читал, что в самом начале нашей истории — ну то есть в самом начале истории нашего континента — Альдамасов хребет сиял десятками тысяч огней в особо темные ночи, как путеводный маяк. И что по небу летали корабли, ориентируясь на это его сияние.
Господин Иона увидел, как снова потянулся к тетради Говард, и скомандовал:
— Это все великолепно, только вот нам пора идти. До сумерек мы еще успеем… хотя бы сколько-нибудь подняться. Господин Георг, мы постараемся поддерживать удобную для вас скорость. Нет, будьте любезны не обижаться, я хладнокровно оцениваю наш маленький отряд. И я бы хотел, чтобы никто себя не мучил.
— Горы — жестокое место, господин Георг, — согласился Говард. — Вам необходимо быть аккуратным. Если вы не возражаете, я побуду с вами, у меня как раз появился один вопрос — это касательно стражи в Сельме, хотя если информация о ней секретна, я не буду настаивать…
Он ловко подцепил пухловатого рыцаря за локоть и увлек за собой. Георг отзывался коротко и сердито — но постепенно увлекся, принял добродушие Говарда за чистую монету и разболтал ему половину городских тайн, искренне полагая, что в руках рыцаря они вряд ли станут оружием.
Дорога вертелась и складывалась в узор вокруг побелевшего от инея склона; рисунки пропали, а в железных скобах, наоборот, появились брошенные фонари. Сквозь разбитые стеклянные створки смутно виднелись покрытые плесенью останки храмовых свеч; дважды господин Иона остановился, чтобы их вытащить и обнюхать, единожды спекшийся тошнотворный комок в его ладонях дернулся и выпустил черный стебель фитиля. На краешке фитиля проклюнулся неуверенный алый огонек; господин Иона немедленно его погасил и перестал трогать бывшие горные маяки.
Говорят, по небу летали корабли… Да, теперь это звучит по меньшей мере невероятно — а как это звучало тогда? Что, если гномьи парусники и правда не нуждались в соленой океанской воде, что, если они парили в осенних тучах, над полосой рыдающих ливней, высоко-высоко над зимними снегами и над июльской жарой? Что, если с тех пор Тринна болезненно переменилась, что, если она переменилась до неузнаваемости — а гномы забыли о своих достижениях, забыли о Тропе, забыли о древних замках и крепостях?
Ранние сумерки почему-то сперва легли робкими разбавленными чернилами на горы, а потом уже на камни и на звенящую стеклянную пыль. Георг тяжело дышал, но упрямо шел нога в ногу с Лукой — странно, подумал господин Иона, они ведь не были друзьями, они впервые обменялись парой слов с моей подачи, в таверне, но вот — в настоящем походе не разлей вода. Лука, такой невнушительный и хрупкий, словно бы охраняет своего изнеженного спутника; а на последнем привале я заметил, как он передает Георгу лишний кусочек хлеба. И сам ни черта не ест.
Здесь, в окружении склонов, нет — под их сокрушительным весом, как будто не было заката. Солнце рухнуло за горный хребет, и власть над господином Ионой и его подчиненными досталась бледной измученной луне — уже не тонкому заостренному полумесяцу, а неуклонно подрастающему полукругу. А еще звездам — пока что колдуну хотелось понасмехаться над заверениями Говарда, мол, а где же Западный Компас, а почему же он едва угадывается на фоне зыбких, синих в темноте облаков?
Рыцари поужинали перед полуночью, закутались в походные одеяла и приготовились ко сну. И впервые назначили смену караульных.
Господин Иона совсем не удивился, что первым на эту смену заступил Говард. Вообще-то вызывался Георг, но кареглазый рыцарь забавно щелкнул его по носу и обронил, что, в отличие от некоторых, не устал.
Колдун полусидел, опираясь лопатками на выступающий валун под опустевшей скобой. Путников неплохо бы согрел традиционный костер, но господин Иона запретил его разводить — мол, это среди полей и пограничных деревень Этвизы нежить не водится, потому что успела хорошенько попробовать стрелы и мечи на вкус, а у подножий Альдамаса она как будто у себя дома. И она, несомненно, поблагодарит бестолковых рыцарей, которые так любезно выдали ей свое местоположение.
— Глупости, — попробовал отмахнуться Говард. — Нежить боится огня.
— Нежить любопытна, — возразил господин Иона. — Она боится, ты прав — и она будет скитаться рядом, пока победа над ее страхом не достанется ее голоду. Сам вообрази: ты гарпия, ты едва летаешь над проклятыми горами, потому что у тебя в желудке пусто и печально. А тут к тебе на ужин забредает не один даже, а целых четыре симпатичных странника! И тебя, несомненно, здорово смущает разведенное ими пламя, но в желудке урчит уже месяц или два. Твои действия?
Говард не отозвался. И Георг с Лукой тоже не рискнули вмешиваться.
Господин Иона был уверен, что не уснет, что примет хоть какое-нибудь участие в карауле — но стоило зажмуриться, как Тропа Великанов утонула в сплошном пурпурном озере, а шелест угля по дешевому пергаменту стих.
Это было похоже… и одновременно — не похоже на сон. Господин Иона то падал, то словно бы шагал по изломанной стене крепости; то плыл по глубокому озеру, то погружался в болото. Вокруг звучали знакомые голоса — матери, погибшей от болезни после семнадцатого дня рождения будущего колдуна, отца, так и не сумевшего ее спасти, учителя, воспитавшего из глупого ребенка — бесстрастного и сильного колдуна. А потом голос учителя дрогнул, рассыпался набором не связанных между собой звуков — и снова родился, но — измененным.
Maare solen de krii… lesta sha vel elaste…
Elaste, подумал его ученик. Elaste Kora. Я тут, учитель, я у самого основания Тропы Великанов — я иду…
…Говард не спал всю ночь. Будить Георга и Луку ему было жалко, тем более что он все равно не испытывал желания спать — нет, он всю ночь рисовал небесные корабли, всю ночь рисовал схематические созвездия под килями и рассеянный лунный свет на одном уровне с парусами.
Господин Иона посмотрел на него с укоризной. Господину Ионе требовался рыцарь, не зависимый от какой-то потрепанной тетради — но Говард не смутился, Говард молча выпрямился и сказал, что не нуждается в отдыхе. Что если на него напало вдохновение, он имеет полное право использовать это вдохновение, и что если уважаемому колдуну не нравятся творческие люди, он, Говард, готов уйти из маленького отряда.
