«Ах, да, ещё ты никогда не комментировал то, что я тебе присылал…»

Впрочем, ни один из этих аргументов не был озвучен. Даже если сикер о них и догадывался.

Он сменил направление атаки и одним ходом буквально отрезал часть поля от противника.

— Тарн. Восемь-восемь. Ты когда-нибудь задумывался о разнице между нами?

— Задумывался? Да постоянно! Как получал новое письмо, так и задумывался — это… было очень заметно. И захочешь — не пропустишь.

— Хм. И что ты думал об этом?

— Что думал… — Джазз вздохнул, разглядывая поле. Бардак — в точности повторяющий картину начала войны. — Думал, что мы никогда не поймем друг друга.

— Аналогично, — Старскрим щелкнул кнопкой на ребре доски, разворачивая трехмерное поле. — К тому же, боюсь, я не был искренен в письмах.

***

В свое время Тарн расположил свой штаб, оценивая исключительно удобство кварт и подъездов, а также близость одновременно к «автоботским кондоминиумам» и к новоотстроенной тюрьме для тех, до кого не дошло, что война закончена. Когда сверху поселились сикеры, его это поначалу не слишком обеспокоило.

Когда Старскрим завел себе автобота, Тарн ограничился установлением пары сотен дополнительных датчиков и камер, и решил, что это будет неплохой тренировкой бдительности. Но диверсант его разочаровал, не сделав ни единой попытки побега, а сегодняшним вечером, когда глава ДЖД решил после работы поваляться на платформе с датападом стихов любимого лидера, сикер и его подопечный внезапно решили выяснить отношения.

Все десептиконы знали, что у Тарна исключительно острый слух — настолько, что он может услышать, как кто-то ругает Мегатрона на другом полушарии. Конечно, так далеко чувствительность его аудиосенсоров не простиралась, но стены простых кондоминиумов не были преградой для посторонних звуков. Обычные разговоры Тарн давно научился фильтровать, но свара на повышенных тонах, да еще голосом Старскрима…

— Идиот!

— Чего ты кричишь? Я просто понять не могу, почему ты сразу, с самого начала пошёл в Военную Академию? Ты ведь прекрасно знал, куда после нее отправляют.

— Вот поэтому, я и говорю, что ты — идиот! Неужели ты думаешь, что кто-то нас спрашивал?!

Тарн заинтересованно прислушался. Разговор довольно личный, но вряд ли за прошедшее время эти двое могли настолько сблизиться. Они были знакомы раньше? Интерееесно. А он и не знал.

Лениво размышляя, можно ли считать это утаиванием важной информации и стоит ли начинать по этому поводу расследование, десептикон пропустил момент, когда в кварте наверху что-то грохнуло. Кажется, кто-то в кого-то что-то запустил.

— Ты что творишь? Это хрупкая вещь!

— На***, ***! — непереводимый старовосский диалект. — К шаркам!

— Подожди…

Поморщившись, десептикон активировал заглушки в шлеме и попытался сосредоточиться на датападе — Старскрим ругается, это надолго. Но чтение любимых стихов не отвлекло от чужого скандала — он всегда был слишком любопытен, поэтому полбрийма спустя убрал заглушки и прислушался. Сикер перестал ругаться, и теперь повторял автоботу простые истины, известные всем восставшим.

«Не дойдет», — подумал Тарн со скукой — сколько он видел попыток объяснить, от лидера в том числе… но автоботы весьма преуспели в искусстве установки фильтров на то, чего не желали знать.

— Долг говоришь, — почти рычал сикер. — Хорошо. Долг. Но как насчёт долга Кибертрона перед нами, как его жителями? Мы защищали его, мы умирали за него, и что в итоге? Паёк, которого только и хватает на то, чтоб не погаснуть? Презрение и шепотки за спиной? А стоит попытаться найти работу не на фронте и не на Аренах, так отказ, на основании того, что мощности процессора не хватит? У меня, того, кто просчитывал поле боя и безумные траектории полёта? Кто создавал сложнейшие военные программы? Я писал тебе, что устроился помощником к Скайфайру, и знаешь, что я там делал? Образцы за ним таскал! Летучий контейнер для органической дряни! Скажи мне, диверсант, вот если б тебя после победы автоботов посадили на голодный паёк и не выпускали из кварты, не пускали в твою консерваторию, потому, что процессор стал «ущербным», запретили тебе гонки — ибо ты продемонстрировал на войне «невообразимую жестокость», что бы ты сделал? Смирился бы, сказав, все правильно, так и надо с тобой поступать, ты это заслужил — или бы возмутился? А за это тебе урежут паёк в два раза — чтобы не возмущался, раз энергии хватает. Или в карцер посадят, чтобы не волновал обывателей. Ты бы смирился с этим? Стал ли ты хуже гонять после войны? Или, быть может, разучился писать музыку?

Автобот молчит и Тарн слышит, как скрипит броня, когда он сжимает кулаки.

— Может и не стал бы, — говорит он глухим голосом. — Вот только я бы остановился, когда не осталось тех, с кем я воевал. Десептиконы уничтожили правительство Кибертрона и перебили большую часть сенаторов в середине войны! Что мешало вам заключить мир? Я точно знаю, что Оптимус бы принял перемирие!

— Если ты веришь в это, то ты ещё больший дурак, чем я думал!

Старскрим прав. Паритет в ту пору был невозможен — и Оптимус не единственный, кто принимал решения. На самом деле тогда он был даже не в числе первых… Прайма направляли, незримо, но верно — на продолжение войны, на уничтожение десептиконов. И пока не были уничтожены все, кто имел на него влияние, и желал возвращения «Золотого века», говорить о перемирии было просто глупо…

Впрочем, удивительно, сколько бы Старскрим не кричал, автобот оставался спокойным. Неплохое качество для бывшего гражданского. Или все дело в том, что он действительно «бывший».

Тарн слышал кое-что о запретной программе Пракса, в нее ведь входили не только техники металликато — это так, вершина башен Воса. Фактически это была безоперационная мнемохирургия на самом себе, освоить которую мог не каждый, не говоря уже том, чтобы применить к себе и не рехнуться. Требовался определенный склад ума и характера. Личность разделялась на «до» и «после» и мастер тасовал их, как маски, выбирая линию поведения. Высшей степенью этого искусства считалось умение мгновенного замещения протоколов «гражданского» профиля, на «боевой» — так, чтобы не было раздвоения личности. В своё время глава дивизии очень опасался, что, попав в руки автоботов, техника превратит их в отъявленных психов. Но кто-то успел уничтожить ее и замести следы так, что единственным ее владельцем среди противника стал серебристый гонщик, не спешивший обучать окружающих.

А возможно, что это он и был, — пришла внезапная мысль. Не хотел конкурентов.

— Я не буду отрицать, что ты в чём-то прав, — наконец произносит Джазз. — Невозможно сидеть молча, когда тебя медленно убивают, вытравливая само понятие нормальной жизни из разума. И всё-таки, я всё ещё гражданский — мне неприятна мысль обо всех тех, кто погиб на войне. От твоих ли рук, от моих ли… Когда смерть дышит в искру, нет времени думать об этом. А сейчас есть.

— Ну, вот и подумай о том, что их могло быть куда больше, — отвечает сикер.

— Я каждый день об этом думаю, знаешь ли.

— А я перед войной думал, что жертв могло бы быть меньше. Просто если бы нас перестали считать ни на что не годными дронами. Это разделение убивало Кибертрон эффективнее бластера в искру. И ты знаешь это.

Что на это ответить, автобот, видимо, не нашёл. Он пространно выразился на старом диалекте Праксуса, из которого даже Тарн понял едва ли два слова, о том, что «подожженное масло — всегда горит». После этого в кварте наверху раздался усталый вздох и звуки собираемых фишек, разлетевшихся по всему полу.

— И когда ты стал таким философом? — Более спокойным голосом спросил Старскрим.

— Да так… было время, — Джазз снова вздохнул и, кажется, сел прямо на пол. — Ну, вот что ты за ржа, а? Угробил такой раритет. Фишки теперь только выкинуть, — с явным сожалением произнес автобот.

Тарна всегда удивляла эта его смесь черт — несвойственные для праксианца излишний оптимизм и глупая беспечность, переплетающаяся с прорывающейся глубокой привязанностью к их традициям и культуре.