— Летучая. С крыльями. — Хмыкнул авиакомандер, присаживаясь рядом.

Странные у них всё-таки отношения, подумал десептикон. Для друзей слишком разные и далёкие, для врагов слишком понимающие и близкие.

— На самом деле эти фишки менялись уже раз десять. От оригинального набора остались только Мегатронус и Праймас. Тандеркракер мастерит на досуге.

— О… где он берет материал?

— Не поверишь — у Мегатрона. Тот однажды, когда мы достали его нытьем о скуке, приволок здоровенный кристалл и велел заняться. Тандер увлекся.

— Надо же… такая тонкая работа… а у тебя было какое-нибудь увлечение?

— Не знаю, можно ли это так назвать. Я фотографирую всякие красивости. У меня уже очень большая коллекция, и там есть не только взрывы.

— Удивительно. И что, у многих десептиконов такое есть?

— Насколько я знаю, да. Иначе оставалось только свихнуться, — ответил Старскрим, после чего понизил голос так, что даже слух Тарна перестал различать слова в неразборчивом шипении. Какое-то время оба разговаривали тихо — десептикон разбирал только интонации, то раздраженные, то недоумевающие, то успокаивающие. «Я всегда…», «Ты никогда…», «Враги…», «Невозможно…»

Обрывки слов. После — длинный, дрожащий вздох. Тихий вскрик.

— Что ты делаешь?

— Прости! Больно? У тебя здесь, кажется, трещина…

— Это крыло страдает всю мою жизнь, — раздраженное ворчание. — Осторожней.

— Я помню, ты писал. Могу вообще не трогать.

— Нет. Оставь. Можешь гладить. Ты что, все мои царапины считал?..

Тарн мысленно вздохнул и пригасил оптику. Ну, всё, если разборки дошли до крыльев, спокойного вечера точно не будет. Он быстро набрал сообщение Каону, с вопросом, может ли он сегодня переночевать у него. Слушать чужие интерфейсные крики не хотелось.

Однако подчиненный не отвечал, а в статусе кварты стоял замок. Хмыкнув, Тарн проверил Воса — ну точно, то же самое. Кажется, парочка неплохо проводит время. А с кем, спрашивается, проводить время ему?

В кварте наверху раздались шаги, какой-то стук, шипение.

— Не думал, — произнес голос Джазза, — Что ты повернешься ко мне спиной.

— Не думаю, что ты решишь убить меня сейчас, — отозвался сикер.

— Спасибо за доверие. Почему бы тебе не сходить к Рэтчету?

— Само пройдет.

— Верю, но позволь мне помочь…

Удивительные существа, они оба, — подумал Тарн, ясно представляя, как автоботский диверсант чинит сикеру пострадавшее крылышко. Казалось бы, только что разорвать друг друга были готовы, и вот, пожалуйста…

Словом, он уже совсем не удивился, когда спустя некоторое время сверху послышалась сперва какая-то старая, довоенная еще мелодия, а после начались уже вполне недвусмысленные звуки. Устало вздохнув, Тарн погасил датапад, и принялся собираться на внеочередное дежурство.

“Завтра попрошу Старскрима переселить подопечного куда-нибудь в другое здание. Раз уж они договорились, пусть приносит пользу. Кстати, хорошая музыка, надо бы выяснить, кто автор…”

========== Осколки 1 ==========

Разрушенное можно восстановить — но оно не будет прежним.

Фейсплейт можно перековать — но не искру.

Будущее можно менять — но прошлое неизменно.

В его кварте нет зеркал — но в ней достаточно отражающих поверхностей, и в бликах света по ним скользит мрачная, угловатая, фиолетовая тень — бывший сенатор Шоквейв.

Когда-то давно его лишили всего, что определяло его личность, страстную, яркую, неудобную… но лишь одна ошибка — ошибка, которую не сочли ошибкой, желая иметь в своем распоряжении могущественный, но покорный разум…

Ему оставили любопытство.

Любопытство — движитель любых открытий, основа познания, столп разума мыслящего существа… не останься его — и бывший сенатор Шоквейв превратился бы не в танк, а в сверхмощный компьютер, проводящий петабайты данных в клик, строящий сложнейшие стратегии… и не способный к обучению и созданию нового.

Зато безопасный. О, если б только у Сентинела осторожность возобладала над жадностью! Но он хотел нового оружия, новых смертоносных игрушек, не приняв во внимание, что меха, которому из мотивирующих факторов оставили лишь любопытство и логику, рассудит просто: помогать тому, кто тебя искалечил — нелогично, а союз с десептиконами может быть интересен.

Будь он прежним, ужаснулся бы самим фактом подобного выбора, будь он прежним, не смог бы сделать и половину своих открытий. Мораль, былые привязанности и взгляды разлетелись на мириады осколков, собрать которые не смог бы даже самый искусный мнемохирург. Шоквейв относился к этому, как к неизбежной константе своего бытия, и не искал способов это исправить — статистика неумолима, трата ресурсов не логична.

Но для маленького Чтеца Искр эти слова оказались лишь бессмысленным набором кодов. Его силы начали проявляться задолго до опасного плана по внедрению в стан противника, неизменно вызывая любопытство.

— Ты хотел бы вернуть себя? — Спросил спарк, однажды забредший в лабораторию.

Натура исследователя согласилась, что эксперимент сулит быть занимательным. Голдвайсп не обещал вернуть его прежним — это было невозможно, но он обещал помочь восстановить возможность чувствовать, испытывать эмоции… и у Шоквейва нашлась лишь одна причина возразить — война. Тогда он был стратегом своей новой фракции, и должен был довести ее до победы. Данное самому себе слово не позволяло бросить работу ради побочного проекта — но уступив спарку, он начал подготовительные процедуры. Работал над этим, когда выдавалось свободное время — исследовал, пробовал, экспериментировал…

Оказалось, что технически восстановить функциональность блока эмоций не так уж сложно. На физическом уровне набор удаленных когда-то сенсоров и плат можно было воссоздать заново — однако, суть в том, что эмоциональные контакты на них будут другими. Причем, какими именно — не предсказать.

Это обещало изменить если не всё, то многое — на практике означало огромную вероятность смены вкусов и характера. Например, в прошлом сенатору Шоквейву нравились светлые и мягкие тона, восстановив эмоциональную составляющую он мог продолжить как любить эту палитру, так и стать к ней безразличным или вовсе возненавидеть. И так во всем.

Слишком рискованно. Шоквейв едва не отказался от проекта, понимая, что сам того не желая, в будущем может стать врагом десептиконов и поделать с этим едва ли что-то будет можно. Эмоции не объективны, не логичны. «Любить вопреки, ненавидеть просто так…» Самая яркая и простая иллюстрация эмоциональных проявлений.

Но партнёр лидера вновь сумел подсказать ему выход — найти или создать точку стабилизации, на которой он и начнет восстанавливать себя как личность. Он много размышлял, выбирая объект, способный сделать восстановление хоть сколько-нибудь предсказуемым, и наконец нашел.

Орион Пакс — бывший друг, бывший любимый, как и он, утративший прошлого себя. Тот элемент, который свяжет его прошлое с будущим, однако, не позволит личности закуклиться, даст возможность принять и смириться с чувствами, которые, вернувшись, могут выйти из-под контроля…

Подумав, Шоквейв пришел к выводу, что для нужного эффекта не потребуется даже участия Пакса в работе — достаточно будет присутствия. Возможно, не слишком доброжелательного, но хотя бы не враждебного — достаточного для спокойных бесед. Другое дело, что Прайм, насколько знал Шоквейв, любую спокойную беседу был способен повернуть в сторону пропаганды автоботов — и ладно бы официальной версии, которая, несмотря на неприемлемость, была хотя бы логична! Нет.

Оптимус, будучи предводителем фракции, тем не менее являлся приверженцем некой странной философии, больше подходящей для какого-нибудь рыцаря-одиночки, а не для того, кто должен нести ответственность за, по меньшей мере, треть кибертронского населения! На этом месте припомнился давно растворившийся на просторах галактики Дай Атлас — с его упертостью, с его пониманием чести, с его агрессивно-мирной позицией — собственным энергоном умоется тот, кто попробует заставить меня вступить в войну! Но даже древний рыцарь на фоне Оптимуса был понятен и прост.