Мы поднялись в горку и расположились в кальмадо недалеко от моего отеля. Здесь тоже громко играла музыка, но народу было мало. Проституток не было, сидела только пара придурковатых туристов, замеченных мной раньше в "Доминикэн Ола", и с ними белая, видавшая виды женщина, косящаяся на красавцев-мотоконч. Я знал, что она так и будет зря пускать слюни весь вечер. Своим спутникам она тоже не даст, однозначно, те были совсем вареные. Ей надо было или действовать решительнее, или идти на поиски жиголо одной, ну, может быть, в женской компании. Груз условностей не давал женщине реализовать свои намерения.

По просьбе чики я заказал пива, попросив бутылку "покенью", то есть маленькую, но Сара потребовала "гранде", большую.

Выпив пива, девушка успокоилась, но еще нервно оглядывалась на шум проезжавших машин. Я начал снимать на видео кальмадо, туристов, конечно, Сару и свою покрасневшую, но так и не загоревшую физиономию.

Мы корчили рожи и показывали языки, и все вроде было "окей", однако отношение девушки ко мне явно изменилось. В ее взгляде и поведении проскальзывало некое пренебрежение, и я не мог понять почему.

Привыкнув быть честным с самим собой, я проанализировал свое поведение и понял, что зря, наверное, "брал" ее "на понт". Ну да ладно, не всем же быть безупречными рыцарями.

На ночлег мы отправились в знакомый дом, в котором я просил наволочку. Там нас встретила пожилая, уставшая за день доминиканка, и без лишних разговоров поселила в номер на верхнем этаже, с видом во двор с бассейном.

Сара немного опьянела и стала забавно сварливой. Мы даже слегка поцапались и начали кричать друг на друга, не помню уж по какому поводу. Наверное, из-за того, что она вновь достала из джинсов нож, теперь уже в ножнах. В башке у меня замкнулось, я вспомнил шлюх, не решавшихся идти на Дуарте, сарино появление в парке и ее страх. Помог бы тебе твой нож сегодня, дура, хотел узнать я у нее.

Кричали мы так громко, что снизу заорал по-английски мужской голос, явно постояльца, и мы сразу заткнулись. Как известно, милые бранятся, только тешатся, это был как раз такой случай.

Пьяная, Сара трахалась нисколько не хуже. Ласки ее были нежнее, чем обычно, хотя, может быть, это сказывалось пережитое сегодня. После секса девушка сразу уснула. Я долго ворочался, сфотографировал обнаженную, лежащую ко мне спиной Сару. Вся в кадр она не помещалась, поэтому я снял сначала голову с плечами, потом спину с упругой попой, и нескладные, милые моему сердцу сарины ноги. Освещение я не включал, хватило света, проникавшего в окно со двора.

Мне всегда нравилось фотографировать Сару. И потом, когда я выкладывал эти записки в интернете, фотографии пригодились.

Утром, по привычке, я начал расправлять сбившиеся в кучу простыни, и обнаружил большое свежее пятно крови. Еще несколько часов назад все было чисто. Девушка сделала жест недоумения, выпятив нижнюю губу, и пояснила, что критические дни у нее прошли несколько дней назад.

– Финито, трес диас, (Кончилось, три дня.) – показала она три пальца.

Я вспомнил о возможных нарушениях цикла при различных заболеваниях и стрессах, однако не стал ломать голову над этим фактом.

Сара не растерялась, а сразу начала застирывать простыни холодной водой. Развесив их сушиться на стульях, она затерла и пятно на матрасе.

Полуодевшись, чика стала вертеться перед зеркалом, как ей и положено. При этом она напевала, откровенно радуясь жизни, и, похоже, совершенно забыв о вчерашних передрягах.

– Але, лайф из бьютифул! (Алекс, жизнь прекрасна!) – неожиданно, на вполне приличном английском, произнесла Сара.

Я плохо выспался, в немалой степени из-за ее территориальных претензий во сне, и не разделял восторгов, но возражать не стал.

Девушка, выпив вчера почти две большие бутылки пива, а это около полутора литров, выглядела прекрасно, и явно не чувствовала никакого похмелья. Я проглотил с ней за компанию всего половину пластикового стаканчика этого безвкусного светлого пойла, но сейчас имел сильно помятую физиономию и головную боль. Как говорил один мой знакомый, годы берут свое. Эта мысль почему-то привела меня в хорошее настроение. Я-то знал, что порох пока еще есть.

Спускаясь по лестнице, мы опять начали переругиваться, все больше напоминая мне семейную пару. Во дворе, около бассейна, лежал в шезлонге белый, наслаждавшийся еще не жарким солнцем. Я подумал, что это его мы вчера разбудили своими криками и извинился: "Пердон". "Сорри", – тоже попросила хренова англичанка Сара. Мужчина ничего не ответил. Мне показалось, что он нам позавидовал.

Как обычно, Сара ждала меня, сидя на бетонном отельном заборе, прячась в тени дерева. Я подходил со стороны городка.

Только что я встретил группу местных чикос. Один из них, самый толстый, закричал мне:

– Амиго Сара!

Амиго так амиго, ничего против я не имел и сделал ему ручкой. Однако парень продолжал:

– Сара – "Доминикэн Ола"!

Я вопросительно поднял брови и показал пальцем в сторону отеля:

– Сара?

– Си, си, – подтвердил чико.

– Грасиас, – поблагодарил я, изменил курс и прибавил хода.

По дороге мне встретились двое накачанных белых парней из отеля, татуированных от бритых затылков до ступней ног. Судя по всему, это были испанцы. Один из них злобно глянул на меня.

Час назад я встретил этих ребят в парикмахерской. Парни подошли на минуту позже, и им пришлось ждать своей очереди. По-моему, это не повод, чтобы злиться на человека, хотя черт их разберет, этих мачо.

Однако если добавить в пазл ожидающую меня Сару, картинка проясняется. "Хрен тебе, а не сдобная булочка", – подумал я, не испытывая, правда, особого злорадства.

Завидев меня, Сара стала скалить зубы, показывая пальцами обеих рук "викторию", но слезать с забора не спешила. Она знала, что я по любому зайду еще в отель.

Как известно, от добра добра не ищут, поэтому мы сразу направились к Пабло. Итальянец предоставил нам большой номер, из-за наличия кондиционера стоивший дороже на сто песо.

Сара быстро разделась, бросилась на кровать и пробормотала:

– Синко минэт, Але, пор фавор, (Пять минут, Алекс, пожалуйста.) – и сразу отрубилась.

– Окей, окей, – не стал я возражать.

Но Сара уже спала. Она лежала на спине, в одних трусиках, широко раскинув руки и ноги, как говаривала одна моя знакомая, "в позе разбившегося летчика".

Чика спала глубоко и долго. Для меня все было ясно. Она гулеванила всю ночь, причем так, что сил не осталось совсем, хотя Сара была здоровая и выносливая кобыла. А со мной она отсыпалась. Путь спит, не будить же ее теперь.

Я тоже попытался заснуть, но моя попытка не удалась. Отгоняя мысли о своей непутевой жизни, я, стал думать, почему не люблю кондиционеры.

Во-первых, перепад температур. Организм настроен на жару и вдруг попадает в прохладу, иногда в чувствительный холод. Во-вторых, при обдувании не всего тела, а отдельных частей, можно простудить именно эту часть и заработать насморк или воспаление. В-третьих, поднимает пыль. А, в-четвертых, в самом кондишене скапливается столько грязи и микробов, что мама не горюй. И, вдобавок ко всему, за эту гадость еще берут дополнительные деньги.

Как обычно, я начал фотографировать Сару. Портрет спящей с сеткой на волосах, пейзаж с холмиками и ложбинками, натюрморт с черешнями сосков. Раздвинул ей на ногах пальчики с алюминиевым колечком и сфотографировал их. Потом свое красное, с выцветшими бровями и ресницами лицо рядом со смуглым сариным.