Зенор, наивный до ужаса, тешил себя мыслью, что может обнаружить здесь свою мать, в своё время оставившую его. Мирэд его оптимизма абсолютно не понимал: идея о том, что мать на самом деле вовсе не хотела его бросать, казалась ему бредовой. Руссы как никто были привержены обычаям и поверьям своих предков, ясно гласившим, что дети, не вобравшие всех черт их расы, являлись отмеченными Отцом-Океаном и поэтому приносились ему в жертву. Зенор это прекрасно понимал — об этой традиции Мирэд узнал от него же, но чаррусса это не останавливало. Мирэду же казалось, что даже если тогда у женщины, породившей Зенора, и был какой-то материнский инстинкт, замешанный на жалости к собственному ребёнку, то сейчас блудный сын ей точно не нужен — всё же пятьдесят четыре года прошло, за это время у неё могли появиться и другие дети, нормальных не смешанных кровей.

Однако Зенор так не думал, и Мирэд не собирался его переубеждать — бесполезно это было, в таких случаях чаррусс становился упёртее гирэйского барана, да и вряд ли он с этой кутерьмой с миссией вообще найдёт время искать женщину, чьего имени даже не знает. Нужно же будет вести, какие-никакие, но переговоры.

Вскоре дорога вывела их к дому чуть более высокому и богатому, чем все остальные: в его стенах не было камней и водорослей, лишь крупные, в две ладони шириной, перламутровые раковины. Раньше Мирэд даже не догадывался, что такие существуют — самые большие из виденных им были вдвое меньше и отпускались за баснословное количество золотых кобр на одном из рынков Ламенбера. Среди разнообразия цветов дом выделялся большим светлым пятном. Видимо он и был обиталищем вождя. Во внезапно опустившемся южном ночном мраке Мирэд не сразу понял, почему всё ещё видит так чётко, затем присмотрелся, сдерживая в себе восхищённый вздох. Светилась вода, что держала на себе стены многочисленных домов, сверкала обильная россыпь звёзд в чёрном небе и особенно яркое здесь Солнце Ночи. Не требовалось даже факелов, чтобы рассмотреть вышедшую их встречать делегацию из нескольких руссов.

Во главе их шёл слишком высокий даже для своего племени русс, вероятно, сам вождь. Его одеяние кардинально отличалось от всех нарядов, что Мирэду приходилось видеть ранее, а видеть ему пришлось, всё же, немало. Помимо обязательной для руссов бесконечной череды бус из ракушек, жемчужинок и блестящих камушков, украшавших слишком длинную шею и, в меньших количествах, узкие запястья и щиколотки, на вожде не было ни единого предмета одежды, даже той рыбьей чешуи, которая встречалась у обычных поселян.

В ней и не было необходимости, его тело было укутано самой водой, которая мантией стекала с плеч и струилась вниз — почти до самой земли спереди, а сзади стелилась по песку полупрозрачным шлейфом. Вода мерно поблескивала и будто тихо журчала, напоминая диковинную и редкую магическую ткань. Вместе с ней вниз бледно-голубыми потоками струились и волны волос, из-за которых вождь руссов казался похожим на сошедшего со страниц легенд и вдруг обретшего разум водяного духа. В изменчивых глазах самого светлого синего цвета, который только доводилось видеть Мирэду, застыло умиротворение и странная, спокойная мудрость.

За плечом вождя стоял шаман, в противоположность ему низкорослый, наверное, лишь чуть выше самого Мирэда. Он не выглядел старым, но в нём чувствовалась древность. Глаза его смотрели прямо, но были лишены холода и враждебности, лицо закрывала маска из воды. Одет шаман был, однако, не в неё — его тело буквально тонуло в грудах украшений. Это выглядело бы смешно, если бы не его взгляд.

— Я — вождь народа руссы с Миро, имя, которым я наречён — Водный Вихрь. Рядом шаман наш народ — Голубая Волна. Мы рады приветствовать наших гостей в Уруд и предлагать им провести тёмное время в нашем доме. Наши гости устать. Мы рады гости, что привести Океан. Мы любить хорошие гости. Когда взойдёт светлое солнце, мы провести беседу с вы и узнать, зачем вас привести сюда, — голос вождя был красив, мелодичен и текуч, и неправильное произношение ринского языка, который знал практически каждый, кроме, пожалуй, именно таких вот оставшихся на первобытном уровне рас, нисколько его не портило. Вождь иррационально располагал к себе и внушал доверие. Да и какого можно было ждать подвоха от русса, в самом деле? Они славились своим мягким и наивным характером, и для Мирэда загадкой было, как при всех этих качествах они смогли пережить и войны, и восстания в королевствах на севере Миро, и сохранить при всём при этом свои территории, официально признанные нейтральными, и значительную численность населения.

— Мы благодарны вам, вождь Водный Вихрь, за гостеприимство. Мы с радостью станем вашими гостями и поговорим с вами, когда взойдёт Солнце Дня, — Зенор учтиво поклонился ему в ноги, мазнув волосами по песку. Было заметно, что он нервничает, но вряд ли руссы обратили на это внимание.

Вождь лишь медленно склонил голову в ответ, а после развернулся и поплыл, иначе и не скажешь, в сторону своего жилища. Вода текла за ним по пятам и билась о его ступни как приливные волны. Шаман, ступая по песку узкими ступнями и звеня украшениями, удалился следом, переступая непропорционально длинными ногами и напоминая большую белую цаплю из тех, что обитают в каарамских садах, принадлежащих Змеиному Совету.

К их отряду, поклонившись так же низко, как и Зенор только что, подошёл молодой русс в набедренной повязке из рыбьей чешуи и жестами попросил следовать за ним. Отвёл он тёмных недалеко — в соседний пустующий дом с покатой водорослевой крышей. Со слов Зенора, в своё время посвятившего много времени изучению обычаев руссов, это был «дом для гостей» — здание, которое было в любой деревне на случай непредвиденного появления чужаков, которых здесь действительно почитали дорогими гостями, посланными самим Океаном, бывшим для руссов обожествляемым объектом для поклонения.

Изнутри дом казался чуть больше, чем снаружи, но всё же впятером они с трудом в нём поместились. Разделения на комнаты и мебели не было, лишь голый пол, устланный кусками вездесущей рыбьей кожи с чешуёй. Видимо спать предполагалось без кроватей, по всё тем же местным обычаям.

Мирэд внутренне скривился. Он спал и в паршивых тавернах, где по прохудившимся подушкам скакали жирные коричневые клопы, и в лесу, на мхе и траве, завернувшись в один только плащ и пытаясь спрятать лицо от мошкары, один раз пришлось ночевать даже в грязной подворотне на мокрых после дождливой мороси камнях, но на чешуе ему спать ещё не приходилось. И не особо хотелось — вряд ли это будет приятней, чем на земле, да ещё и рыбный запах, сейчас чувствующийся особенно резко, особого энтузиазма не добавлял.

Пол оказался очень жёстким: под кожей был всё тот же каменистый пляж. Не помогал даже подстеленный на него плащ. Пахло ещё более отвратительно, чем у входа в дом — к рыбному духу примешивался щекочущий ноздри аромат тины и пота. На Миро было невозможно жарко, одежда липла к телу, мыться было негде, и если на свежем воздухе запах почти не ощущался, то теперь, когда они впятером набились в один дом, дышать стало просто невозможно. Мирэд сморщился и попытался перелечь так, чтобы уткнуться носом в рукав рубашки. Мундир валялся где-то в углу. Можно было, конечно, положить его сверху плаща, чтобы хоть как-то смягчить жёсткий пол, но тогда становилось слишком жарко.

Мирэд думал, что он любит тепло? Он никогда так не ошибался.

Аин-Зара в ответ на его мысли шипяще фыркнула и поудобнее свернулась под его боком. Хорошо ей, в любых условиях спит в тепле и покое на личном мягком Забирающем.

«Мягком, Нэссс? Да тысс твёрдый, как матрассс в засссаленом грязссном трактиришшке!» — возмущённо отозвалась змея, стукнув его по груди хвостом. Мирэд не преминул тут же ей ответить:

«Если что-то не устраивает — спи на полу. Там чешуя, песочек — всё, как ты любишь, да? И никакого жёсткого противного меня»

Аин-Зара раздражённо куснула его за ключицу и замолчала, смертельно обидевшись. Теперь он слышал только её шумное сопение.