— Вы могли убить меня, — сказал я. — Почему не убили?

Бледдин рассмеялся.

— Твой труп ничего не стоит. Эдрик хочет, чтобы ты был жив, когда он повезет тебя на Север к тому, кого он называет своим королем. Иначе Этлинг не заплатит.

— Этлинг?

И тут я вспомнил о награде золотом и серебром, которую Эдгар обещал человеку, который доставит меня к нему. Бартвалд говорил мне о ней, когда в последний раз посещал поместье, кажется это было всего несколько недель назад, но с тех пор столько всего произошло, что тот день казался мне почти сном. Как и сам Эрнфорд: сном, который с каждым днем отступал все дальше и дальше.

— Он послал сказать, что уже идет за тобой, — сообщил Бледдин, поднимаясь. — Уверен, он уже с нетерпением ждет встречи с тобой. Уж я-то знаю Эдрика.

С этими словами он оставил меня, и отправился гавкать приказы своим людям. Кто-то подошел, чтобы развязать мои лодыжки, но я не успел насладиться вновь обретенной свободой, как рукоять копья больно ткнула меня в ребра.

— Kyuoda ty, — сказал дородный валлиец, от которого за милю разило мочой, и я догадался, что он хочет, чтобы я встал.

Все еще ошеломленный и плохо чувствуя свои ноги, я поднялся на колени и замер, чуть покачиваясь. Путы на моих ногах были тугими, но сквозь онемение я уже чувствовал острые уколы, с которыми кровь возвращалась к ступням; впрочем, я еще не был уверен, что ноги выдержат меня, когда я попытаюсь перенести на них весь свой вес.

— Kyuoda ty, — повторил мужчина, резко ударив меня по спине.

Я вздрогнул и подавил стон. Решив, что лучше продемонстрировать готовность подчиняться, я попытался встать, сначала на одну ногу, потом на вторую. Мне это удалось, правда, не с первой попытки.

Не успел я выпрямиться, как меня опять хлопнули копьем поперек спины. Я воспринял это как знак идти вперед, хотя одному Богу было известно, что ждало меня в конце того пути.

Мы шли весь день, направляясь на запад. Время от времени люди Бледдина развлекались, швыряя в меня камешки и пытаясь ругаться на том языке, который они принимали за французский. Я делал все возможное, чтобы снести это молча, стискивая зубы при каждом укусе боли, полностью сосредоточившись на том, чтобы переставлять ноги: раз-два, правой-левой. Плечи горели под солнцем, со лба бежал пот, а ушибленный затылок налился свинцовой тяжестью.

Уже давно стемнело, когда наше путешествие подошло к концу в небольшой деревне с полуразрушенными хижинами и Главным Залом, который теперь больше напоминал сарай, хотя когда-то знавал и лучшие времена. Остальные приехали раньше нас; если судить по количеству палаток и костров, это был настоящий походный лагерь армии. Я не мог сказать, сколько миль мы преодолели, но, вероятно, были недалеко от Вала. Какое-то время я лелеял смутную надежду, что Роберт с отрядом вернется за мной, надежду, что таяла с каждым шагом. Не то, что я стал бы обвинять его в бездействии. Здесь было несколько сотен мужчин, в то время как мы выехали из ворот Шрусбери с отрядом всего в пятьдесят человек, половина из которых теперь лежали мертвыми, обобранными, голыми, забытыми всеми, кроме диких зверей.

Если Роберт сохранил остатки здравого смысла, то он не попытается идти за мной. Независимо от его ответственности передо мной, как перед своим вассалом, прежде всего он обязан был защитить Беатрис.

Сопровождаемый двумя охранниками, я прошел через лагерь. Валлийцы и англичане бесились, как голодные псы, когда меня вели мимо них. Некоторые плевались, другие бросали комья земли, хотя любого, кто пытался подобраться поближе, охрана решительно отгоняла копьями. Позволив своим воинам немного пошутить в дороге, Бледдин, похоже, не хотел, чтобы меня ранили или покалечили до того, как передадут Дикому Эдрику.

Меня подвели к залу и на некоторое время оставили у входа в яму, которая когда-то была, скорее всего, винным погребом. Один охранник заставил меня встать на колени на землю, а другой снял ключ с кольца на поясе и открыл люк. Затем, приподняв за локти, они толкнули меня вниз. Мои руки были по-прежнему связаны за спиной, и потому я не сломал их при падении. Их смех раздался над моей головой, когда я с плеском растянулся в холодной луже на твердом каменном полу. Громко ругаясь, я попытался встать, но после стольких часов в дороге без воды и пищи, мои ноги ослабели, и прежде, чем я успел сделать что-нибудь, люк опустился, закрыв последний источник скудного света и оставив меня в полной темноте. Некоторое время я еще слышал, как охранники переговариваются друг с другом, их голоса все слабели и когда затихли совсем, я решил, что они ушли. Я остался один.

По крайней мере, я так думал. Но потом услышал за спиной нечто похожее на тихий стон.

— Есть здесь кто-нибудь? — спросил я темноту.

Она была черной, как смоль, я не мог разглядеть даже стен и потолка над головой. Я даже не знал, была ли моя камера длиной в пять шагов или пятьсот. Где-то с унылым постоянством капала вода, но больше я не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Однако, прислушавшись внимательнее, я через некоторое время начал различать дыхание: слабое и затрудненное, похожее на стон, с которым тянут тяжелый груз. Мужчина, не женщина, подумал я с тревожным предчувствием.

— Ты в порядке? — позвал я.

Он снова застонал, стон перешел в кашель.

— Кто здесь?

Очевидно, похитители с ним не церемонились. Решив, что это не принесет никакого вреда, я назвал свое имя.

— Танкред? Это действительно вы, милорд?

Только сейчас я узнал его голос.

— Бартвалд?

— Да, милорд, — тихо сказал он. — Это я.

— Что ты здесь делаешь?

Англичанин не ответил, я слышал только слабое хныканье. Не крик боли или гнева, но приглушенные жалкие рыдания. Поднявшись с колен, я сделал несколько шагов по мокрому полу в его сторону, ощупывая путь ногами и жалея, что охранники не развязали мне руки. Они могли бы, по крайней мере, связать их у меня не за спиной, а впереди, чтобы я мог чувствовать, куда иду. В воздухе висел густой запах разложения, что заставило меня предположить, что здесь сдохло какое-то животное, и, вероятно, не одно.

— Они поймали вас, — сказал он, давясь рыданиями. Его дыхание было прерывистым. — Простите меня, милорд. Я не хотел, чтобы так получилось, чтобы вы оказались здесь. Я бы ни за что не предал вас, я бы…

— Предал меня? — спросил я. — Ты о чем? Что случилось, Бартвалд?

Потребовалось время, прежде чем он смог достаточно восстановить душевное равновесие, чтобы рассказать мне, и даже тогда все произошедшее не укладывалось у меня в голове; но по мере его рассказа общая картина последних событий постепенно сложилась в моем сознании.

Валлийские разведчики перехватили его вскоре после того, как он оставил Шрусбери. Признав в нем коробейника и торговца новостями, они взяли его в плен, отвели к Бледдину и заставили рассказать все, что он знал о состоянии стен и рвов, о том, насколько хорошо укреплен замок, о настроениях среди армии, численности гарнизона, о том, сколько людей граф Гуго забрал с собой; он выболтал имена всех дворян, которые остались в городе и все еще поддерживали ФитцОсборна. Он не помнил, как долго его допрашивали, но в какой-то момент проговорился, что Роберт Мале вместе со мной собирается на следующий день уехать в Эофервик. Вот почему Бледдин следил за нами, и вот каким образом я очутился здесь.

— Простите меня, милорд! — снова всхлипнул англичанин. — Они все били и били меня, пока мне уже нечего было сказать им. Я не хотел, чтобы так получилось. Это все моя вина, моя вина.

Пока он плакал, я сидел молча с закрытыми глазами и чувствовал, как парализующий холод распространяется по всему моему телу, проникая до мозга костей. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы оправдались мои первоначальные подозрения, и виноват был один Беренгар. Одно дело быть преданным ненавистным соперником, но проглотить новость, что пострадал из-за человека, которого считал своим другом, было гораздо сложнее. Наверное, было бы проще дать волю гневу, проклясть англичанина и заявить, что он не должен был выдавать мой секрет. Но что толку? Что сделано, то сделано, ничего уже не изменишь. Мы сидели здесь, в этой гнилой яме, и мне полезнее было бы подумать о том, как отсюда сбежать. Все остальное не имело значения. В противном случае, мне придется отдать мою судьбу в руки человека, которого я когда-то поклялся убить. Того самого, который убил моего господина, и чье лицо преследовало меня в ночных кошмарах почти год. У меня не было ни малейшего желания встречаться с ним без меча в руках.