Если случится худшее, и враг захватит Шрусбери, город перестанет быть безопасным местом даже для женщины высокого происхождения, как она.

— А что с ее помолвкой? — спросил я. — ФитцОсборну это не понравится.

— Пусть сам решает, желает он этого брака или нет. Но сейчас я должен проводить ее в безопасное место.

— Где оно, это место, милорд? Датский флот скоро начнет совершать набеги вдоль побережья. Вы не можете взять ее обратно в Саффолк или в дом вашего отца в Лондоне. Если король Свен высадится на юге и осадит город, она окажется еще в большей опасности, чем здесь.

— Знаю. Есть только одно место, где я смогу найти для нее надежное убежище.

Он посмотрел на меня, словно ожидая, что я уже угадал его мысли. Я был не в настроении для игр.

— Скажите мне, — попросил я.

— Эофервик.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Мое сердце сжалось. Роберт уведет меня еще дальше от Марки и Эрнфорда, ставшего моим домом. От Леофрун и моего первенца, который очень скоро придет в этот мир. А меня не будет рядом, когда это случится.

— Эофервик? — переспросил я.

— Лучше и не придумаешь, — сказал Роберт. — Он находится достаточно далеко от Марки и датской опасности, к тому же там сейчас мой отец.

— А что же Этлинг? — возразил я. — Если новости с Севера верны, он обязательно выступит, и скорее раньше, чем позже. И когда он это сделает, все его мысли будут устремлены к Эофервику.

— Не забывай, что его там уже разбили однажды, и там он потерял свою армию. Если у него осталась хоть крупица разума — если он хоть чему-то научился — он не захочет второго поражения подряд. Он провел немало месяцев, пытаясь снова добиться поддержки от дворян Нортумбрии. Теперь, когда он ее получил, он не станет рисковать.

— Если только гордость не потребует совершить то, что ему не удалось в прошлом году, — заметил я. — А он именно такой человек: целеустремленный и амбициозный.

Роберт пожал плечами.

— Пусть пытается, сколько хочет, но у него ничего не выйдет. Он не возьмет город во второй раз. Его стены восстановлены, для защиты речных берегов построены две крепости; для любого флота или армии нападение будет означать самоубийство.

Я не чувствовал подобной уверенности. Я прожил достаточно долго, чтобы знать, как опасно недооценивать противника, особенно такого самолюбивого и изобретательного: два качества, которыми, как мне было известно, Эдгар обладал в избытке.

— Вы не можете верить, что Этлинг откажется от своей цели только потому, что дорога к ней трудна, — сказал я. — Не забывайте, что он молод и высокомерен. Он скорее выберет рискованный маршрут, если в конце его ждет великая награда. Вы не встречались с ним, но я его знаю.

Действительно, Эофервик был поистине драгоценным камнем в короне Англии: самый большой и процветающий город на севере королевства, уступающий одному лишь Лондону. Учитывая эти соображения, мне казалось маловероятным, что Эдгар остановится только из-за чуть более глубоких рвов или крепостной стены, выше прежней всего на пару футов. Он жаждал реванша и теперь, когда войска короля были рассредоточены по всей Англии, для него настало время попытать удачи еще раз.

— Если у тебя есть на примете что-то получше, скажи мне сейчас, — предложил Роберт, явно разочарованный моим сопротивлением.

Его слова застигли меня врасплох, но мне нечего было добавить, и лучших предложений я не имел. Итак, это будет Эофервик. Место, где Беатрис предстояло в безопасности переждать шторм, было, конечно, ничем не хуже Шрусбери. Когда я был там в последний раз, строительство второго замка под наблюдением ФитцОсборна только начиналось. Это было больше года назад; как раз спустя несколько недель после великой битвы на улицах этого города мы с Эдо и Уэйсом принесли Роберту наши клятвы. А за месяц до того мы провожали его мать и сестру из объятого восстанием Эофервика в Лондон. Было что-то странное и нелепое в том, что я должен был вернуться туда по той же причине.

Иногда человек с удивлением обнаруживает, что его жизненный путь пролегает не прямо, а разворачивается по кругу, и каждый шаг ведет нас не вперед, а вокруг да около, пока в конце концов мы не оказываемся там, где когда-то начинали.

В Эофервике я впервые присягнул на верность Дому Мале и его черно-золотому знамени. Тогда его слава несколько пошатнулась, и я невольно выиграл для себя неплохие условия. Если бы Бог был поэтом и сочинил мою жизнь, как песню, Эофервик в ней стал бы припевом.

В ту ночь я спал лучше, впервые за долгое время. Ветер менял направление, поворачивая на восток, и воздух стал холоднее, не таким душным, как в последние две недели. Во время кампании я не получал полноценного отдыха после дня в седле из-за коротких привалов и неудобной постели на каменистой земле, где жесткие бугры впивались в бока и спину. Но я проснулся в одно мгновение, когда полость палатки отодвинулась, и голос Роберта позвал меня из сна в реальную жизнь.

С мутными глазами и еще затуманенным разумом, я откинул одеяло и сел, потом быстро оделся и вылез наружу. Роберт и его рыцари уже были готовы. Один из них держал знакомое черно-золотое знамя, обернутое вокруг древка таким образом, чтобы привлекать меньше внимания. Другой держал факел, и я болезненно прищурился на яркий огонь.

— Я собираюсь встретить Беатрис, — сказал Роберт. — Присоединяйся к нам у северных ворот как можно скорее.

Он оставил нам в помощь нескольких слуг, я отправил их за нашими лошадьми. Седельные сумки уже были упакованы, меха заранее наполнены свежей водой. Пока Снебб и Снокк вместе грузили их на лошадей, остальные совместными усилиями сворачивали лагерь. Чем быстрее мы уйдем, тем меньше внимания привлечем к себе. И чем меньше людей будет знать о нашем отъезде, тем меньше будет вопросов.

Мы уже привязывали наши одеяла поверх вьюков, когда Понс громко вскрикнул. Я быстро повернулся, готовый к любой неожиданности. Яростно ругаясь, он вытащил ногу из отхожей ямы; в темноте ее было трудно заметить, и он, скорее всего, потерял равновесие. С его башмаков и низа клетчатых штанов капала моча.

— Тихо! — сказал я ему, застегивая на поясе пряжку ремня с ножнами. Последнее, чего я хотел, это поднять шум посреди лагеря. — Будь осторожнее.

Он возмущенно взглянул на меня, но потом уже бранился вполголоса, бормоча проклятия себе под нос.

Полностью собравшись, мы сели в седла и выехали. Не было ни чести ни гордости в том, как мы потихоньку убирались с поля боя, и хотя я знал, что мы поступаем так по правильной причине, эта мысль заставляла меня испытывать неловкость, как будто я в чем-то предавал своих соотечественников. Я постарался выкинуть беспокойство из головы. Моя верность принадлежала в первую очередь моему лорду и его семье, моим долгом было защищать их; все остальное было вторично.

Несколько человек, которых, вероятно, разбудили проклятия Понса, вышли из своих палаток. Они окликали нас, спрашивая, кто мы такие и куда направляемся так рано.

— Не отвечайте, — пробормотал я. — Никому ни слова.

По нашему багажу они скоро поймут, что мы отправляемся не в разведку, и тогда им понадобится совсем немного времени понять, что мы дезертируем. И все же я не собирался облегчать им умственный процесс. Я надеялся, что к тому времени, когда новость распространится по лагерю, и ФитцОсборну сообщат, что сын Мале со своими людьми покинул город, мы уже будем в нескольких милях от него.

Роберт ждал нас у северных ворот в тени городских стен. Беатрис была с ним; она зябко куталась в плащ, отчего казалась как-то меньше, лицо ее было очень бледно в лунном свете. Она не поднимала глаз ни на кого из нас. Ее брат передал серебро часовым у ворот; я удивился, как много он заплатил им, чтобы нас выпустили из города и держали язык за зубами. Ворота распахнулись с металлическим скрежетом, достаточно громким, чтобы перебудить весь город. Я вздрогнул от этого звука, вместе с Серло и Понсом занимая место позади колонны. В полной тишине мы прошли сквозь ворота под бдительными взглядами часовых. Перед нами открылись безлюдные просторы, холмы и леса тускло серебрились в неясном свете затуманенной облаками луны. Не было заметно никаких признаков приближающегося рассвета.