Чик не стеснялся вмешиваться в такие разговоры, переспрашивать, уточнять. Ему нравилось узнавать новое, неизвестное, ему хотелось дружить, помогать, делиться тем, что знал он сам… Порой он так увлекался беседой с какой-нибудь букашкой, что даже не замечал, как за ним наблюдает сосед или соседка, а то и целая ватага деревенской детворы. Не видел он и того, какие у них при этом лица – удивлённые, сердитые, насмешливые, возмущённые: чем это он там занимается?! К действительности его нередко возвращал удар в спину или в затылок – в него летел ком земли или камень, брошенный озорным мальчишкой. Чик оборачивался, как испуганный зверёк. И слышал:
– Эй, дурачина, ты с кем там сейчас болтал?
«Дурачина…» Они всегда так его называли. Даже имя его, кажется, позабыли. Они говорили:
– Слыхали, что дурачина вчера учудил?
Или:
– А наш-то дурачина намедни опять козе зубы заговаривал.
Или:
– Такая умора с этим дурачиной – я слышал, как он уговаривал редис и горчицу не ссориться!
Именно это особенно злило Старшего Брата: Чик ведёт себя не как все, а потому выглядит нелепым и смешным. Чик позорит его! Старший Брат боялся, что люди и его могут счесть таким же дурачиной. И поэтому запрещал Чику рассказывать о беседах с цветами и травами, птицами и насекомыми. А Чик хоть и видел, конечно, что над ним смеются, но думал: если получше объяснить, какие важные и интересные вещи происходят у всех под носом, то, может, они поймут?
«Чего он так разъярился? – думал Чик о Старшем Брате. – Я же не сделал ему ничего плохого! Он говорит, что над ним смеются из-за меня. Но ведь они смеются не потому, что я сделал что-то глупое. Они сами глупы. Почему они возмущаются? Разве так трудно сообразить: всё вокруг живое – деревья, камни, ветры… Значит, они могут говорить. Надо только слушать, и тогда уловишь их язык.
Если я помог разобраться в старом споре стрекозе и муравью, что ж тут смешного? Ведь каждый из них по-своему прав. Живут они совсем по-разному, поэтому им так трудно понять друг друга. В этом-то всё и дело.
Или когда я с соседским ослом занимался музыкой… Почему все решили, что я дурак? Ослы очень музыкальны на самом деле. Только у них совсем другое представление о музыке. И, если хорошенько подумать, чем оно хуже? А они сразу – дурачина!»
Таких примеров у Чика было великое множество. Он в сердцах бросил лопату.
– И они ещё смеют считать себя умными! Да мне самому впору над ними посмеяться. Они даже не могут взять в толк, что всё вокруг изменяется! И что это зависит от нас! Поэтому я должен быть там!
– Это ведь тоже работа! – закричал Чик неизвестно кому. – То, что я делаю, это работа! Меня ждёт Облако! Сейчас это важнее, чем огород!
Чик стал потихоньку пробираться к калитке.
– Голову мне оторвёт, – бормотал он. – Только угрозы от него и слышу. Надоело уже!
Чик выскочил за калитку и припустил к полю, за которым виднелся лес. Но он, конечно, не укрылся от многих глаз, следивших за ним из-за заборов деревенских домов. Вслед ему улюлюкали, пищали, кричали, обзывались… И ему было невыносимо горько. Он бежал и чувствовал, как они его не любят, как хотят для него неприятностей. Он только никак не мог понять почему.
Эти злые взгляды, крики, насмешки прямо толкали его в спину, и он мчался без оглядки. А на опушке леса споткнулся о корень дерева и упал.
Чик был сердит на тех людей из деревни, но упал-тο он из-за корешка и поэтому закричал на него:
– Ах вот как! Ещё ты тут будешь за ноги хватать! – Он зло пнул корень ногой и посмотрел на него так, как смотрели на самого Чика его односельчане.
И вдруг… корешок прямо на глазах Чика стал корёжиться, сворачиваться, а потом обуглился и рассыпался.
Чик сразу остыл.
– Что же это такое? – забормотал он. – От одних только слов… от одного только злого взгляда…
Чик ещё раз посмотрел на то место, где раньше из земли торчал большой корень. Теперь его там не было. Корень принадлежал высокой сосне. Чик поднял глаза и увидел, что сосна плачет. Ей было больно. И к тому же она знала, что может погибнуть, ведь корни питают дерево. А это был большой корень.
– Что же делать? – в растерянности лохматил волосы Чик. – Я и по себе знаю, как плохо бывает от недобрых слов. Но чтобы так?!
И тут Чика осенило. Теперь надо сделать всё наоборот, и тогда…
– Ты хороший корень, – внушительно сказал Чик. – Ты нужен дереву. Я прошу у тебя прощения. Возвращайся.
Но ничего не изменилось.
– Возвращайся же! – в нетерпении топнул ногой Чик.
Но всё осталось по-прежнему.
– Тебе же хуже! – закричал на пустое место Чик. – Не хочешь – не надо. Пусть дерево засохнет.
Чик сегодня был ужасно зол, иначе бы он никогда так не сказал. Старший Брат ругал его и бил, люди смеялись над ним и толкали в спину злыми взглядами, корешок не слушался…
– Не хотите – не надо! – закричал Чик. Это уже относилось ко всем на свете. – И не буду я ничего… и не надо мне… и наплевать… Всё! Обойдусь без вас! Подумаешь, сказал ему плохое слово! Рассыпался он. А я-то как же ещё не рассыпался? Мне ведь только плохие слова и говорят. Хороших-то я и не помню. Меня бьют, издеваются надо мной, заставляют быть кем-то другим, а не самим собой… А я ничего – терплю, не рассыпаюсь. А зачем терплю? Потому, что не умею с ними справиться. – Чик даже остановился. – Нет, больше я терпеть не стану. Справлюсь не справлюсь, а терпеть не стану.
Чик совсем позабыл о своём облаке и, размахивая руками и раздражённо мотая головой, шёл вглубь леса.
– Отстаньте вы! – кричал он на ветки, цеплявшие его за одежду, и они никли, обугливались и опадали.
– Да пропадите вы! – кричал он на деревья, вставшие у него на пути, и они валились и погружались в землю.
– Исчезни! – злился он на высокую траву, и трава вяла и исчезала под его ногами, обнажая землю.
Там, где прошёл Чик, пролегла страшная чёрная неживая просека. Но он этого не замечал. Он шёл и злобно кричал:
– Я не позволю вам смеяться надо мной! – хотя в лесу-тο никто никогда над ним не смеялся. – Я вам покажу, как меня обижать! – хотя в лесу-тο никто никогда его не обижал. – Я вам такое устрою! – а ведь уже устроил.
Чик! Что с тобой, Чик?! Ты был добрым и отзывчивым. Ты любил тех, кого сейчас обижаешь. Неужели чужая злоба захватила и твоё сердце? Чик!
Не отвечает. Идёт напролом и ничего вокруг не видит.
3
Когда Чик набегался, накричался и измотался вконец, он почувствовал, что голоден, и решил вернуться домой. Уже подходя к деревне, он услышал крики Старшего Брата:
– Пусть только этот дармоед появится… Я ему покажу! Он у меня больше ни крошки не получит! И выдумки свои из головы выбросит, вот увидите! Теперь я за него возьмусь!
Раньше, услышав такое, Чик испугался бы, но сегодня только усмехнулся. «Интересно, – подумал он, – кто из нас сейчас злее? Чьё зло перевесит?»
Вокруг Старшего Брата стояла целая толпа односельчан. Они сочувственно кивали и поддакивали:
– Да-да, надо его проучить.
– Сколько можно терпеть его россказни?!
– Да-да, он совсем заврался.
– И к тому же обленился!
Завидев Чика, люди расступились. Старший Брат оказался в центре круга. Он стоял, широко расставив ноги и уперев руки в боки, как будто приготовился к драке. Чик спокойно приближался к нему по тропинке, словно и не замечал всех собравшихся.
Старший Брат был уверен, что Чик вернётся съёжившимся, понурым, испуганно ожидающим головомойки, поэтому очень удивился и разозлился ещё больше, увидев, как он спокоен.
– Вы только посмотрите! – вскричал Старший Брат. – Идёт как ни в чём не бывало! Опять где-то прохлаждался! С огорода удрал! Сейчас начнёт нам свои дурацкие сказочки рассказывать!
