Дверь захлопнулась, и Кроули тяжело выдохнул. В квартире стояла такая тишина, что Кроули, казалось, слышал шум шагов Азирафеля за дверью. Молчание. Тишина. Минута или больше.
Кроули медленно повернулся к Гавриилу. Его ярость, его злоба. Его буквально трясло от этого всего. Большой, сильный, злой. Таким он тоже его любил. Может, даже немного больше того Гавриила, который хотел его заласкать.
— И зачем это все было? — гаркнул Гавриил. Буквально гаркнул. Кроули показалась, что он услышал грудной рык, идущий из самой его глотки.
Кроули пьяно пожал плечами. Это всё часть его шоу. Он знал, что ему было это нужно, и ему однозначно понравилось то, как все это время выглядел Гавриил. Как выглядел Гавриил сейчас.
— Я спать.
— Не пойдешь ты спать, — рыкнул Гавриил, схватив его за плечи и впечатав лопатками в дверь с такой силой, что у Кроули, кажется, аж мозги в черепе подскочили. — Ты специально, да? Все-таки разозлился на меня и решил отомстить?
— Какое мстить, Гавриил? Ты сам себя-то ты слышишь? Хватит твоей паранойи! — Кроули попытался оттолкнуть от себя его, но тот лишь сильнее вжал его в дверь до такой степени, что Кроули стало тяжело дышать. — Мы просто выпили! Я просто показал тебе то, что в наших встречах вообще, блять, нет ничего. Ты же все там себе напридумывал, а теперь что злишься? Из-за того, что твои больные фантазии не сбылись, да? Откуда мне знать, может ты вообще только и ме…
— Завали ебало.
Гавриил подался вперед, больно кусая за губы, а после целуя. Сразу глубоко. Его руки больно сжали бока, а потом прошлись вниз, по бедрам, по животу. Гавриил трогал, сжимал, шлепал, рычал в поцелуй. Кроули ощущал, как того всего трясет от злобы.
Он потянул его в спальню, грубо срывая с него пиджак и расстегивая ремень.
— Ты мой, слышишь? Ты там был моим, и сейчас мой.
— Да-да, твой, — у Кроули голова кружилась. И то, что он делал своими руками. Он впервые так невероятно сочетал боль и удовольствие в одном движении. То, как он сжимал и как царапал случайно кожу. Как оставлял едва ощутимые ожоги, которые, казалось, даже не болели и тут же исчезали.
Они на ощупь шли к спальне, ударяясь плечами и спинами о косяки, путаясь в ногах.
Кроули был доволен собой. Доволен этой прелюдией, что он устроил для них, что он смог так разгорячить Гавриила, что того трясло от злости и возбуждения.
Он кинул его на кровать, нависнув сверху.
— Если ты только позволишь ему хоть что-то, я выверну тебе колени, — Гавриил рычал и резко разорвал тонкий пуловер из-за чего Кроули крупно вздрогнул, но тут же закивал головой. От происходящего ноги сами по себе раздвигались. — Ты либо мой, либо ничей. Либо живой со мной, либо мертвый без меня, — Гавриил шептал куда-то в сгиб у плеча, целуя и судорожно разрывая ткань, откидывая куски в сторону. Это было, черт возьми, превосходно. Слышать треск ткани, ощущать такую грубость в миллиметре от своей кожи.
Кроули развел ноги, потеревшись о Гавриила, и тот резко выпрямился, устраиваясь меж разведенных ног и начиная расстегивать свою рубашку. Кроули провел рукой по своему животу, спускаясь вниз, к своему члену, завороженно глядя на Гавриила меж своих ног, который раздевался.
https://www.youtube.com/watch?v=Aby5LpLIRNA
А потом все резко поменялось. В глазах Гавриила отразилась такая безысходность, такая тяжесть, и он резко остановился, тяжело выдохнув и опустив руки. Кроули непонимающе вскинул бровь. Гавриил криво усмехнулся.
— Я обманываю самого себя, да? Ты никогда не будешь только со мной, да? Ты ведь врешь мне, да?
Кроули замер. Он непонимающе моргнул. Нет-нет, только не снова этот его взгляд. Тот взгляд — разумного, вменяемого Гавриила — который страдал, который понимал.
— Блядство, — на выдохе сказал Гавриил, и его губы дернулись в странном движении. Он резко наклонился к нему, сгребая в охапку и крепко-крепко обнимая. Кроули сначала непонимающе пялился в потолок, а потом обнял и руками, и ногами, в ответ.
Врал ли он?
Чувствовал ли он хоть что-то кроме желания утолить свой голод?
Своя боль и чужая.
Это не было методом. Это было средством.
Гавриил хотел бы быть с ним монстром. Хотел быть монстром для него. Сердитым, злым, жестоким, но как ему злиться на самом деле, если внутри его разрывала дикая боль?
Кроули ощущал эту боль, и он осторожно погладил его по волосам.
Гавриила разрывала дикая боль, пока он обнимал его, прижимая к себе тесно-тесно. Кроули ощущал её. Ощущал, что в этот раз Гавриилу не получается играть свою роль. Не получается быть быстрым. Ревнуя к Азирафелю, он злился ни на Кроули, ни на Азирафеля. Он злился на себя. За свою слабость. За свою неправильную любовь.
Гавриил страдал.
Кроули чувствовал удовлетворение.
В конце концов, он всё ещё был демоном.
Гавриил хотел позорно слинять. Без объяснений, без единого слова, он выпутался из объятий Кроули и взял свою валяющиюся рубашку.
Кроули недовольно пнул его пяткой в колено и потянул к себе. Гавриил слабо дернул плечом, скорее для вида, а потом тяжело выдохнул и сел на край кровати, потерев лицо руками. Кроули ещё долго пялился в его сгорбленную спину. Свет был выключен, и единственное, что у них было — свет ночного города и луны с окна. Гавриил в этом освещении совсем болезненным казался. Ломанным-переломанным каким-то. Не таким, каким его обычно видел Кроули. Гавриил впервые не притворился. Или он действительно устал.
Кроули молчал. На самом деле, он был единственным, кто должен был объясниться, но проблема была в том, что они оба знали, что Кроули нечего было говорить. Если быть точнее, то он просто не знал, как об этом сказать. Чувствовать было легче, чем говорить. Поэтому он слепо шел на поводу своих желаний и чувств. А Гавриил шел на его поводу. Это было так нечестно, черт возьми.
Им нужно было говорить, а Кроули хотелось только рыдать. Что было внутри Гавриила ему и представить было страшно.
Они молчали достаточное время, пока Кроули не придвинулся к нему, уткнувшийся подбородком о его плечо, погладив по спине. На полу валялись куски ткани порванного пуловера. Гавриил пытался. Но это ничего не значило.
— Я люблю тебя.
Гавриил сказал это таким голосом, каким люди обычно признают в своем самом страшном преступлении. Гавриил говорил так, будто рыдал.
— Неправильно люблю. Боже, никогда я правильно не любил.
— Мне все равно. Я буду тут.
Кроули не хотел думать о том, что это скорее звучит как угроза нежели утешение. Но по-другому он не умел, хотя не сказать, что он хоть раз пытался.
— Нам будет правильно, если нас не будет.
Кроули застыл, пораженно хлопая глазами. Он убрал руку с его спины и вздернул голову. Всё смотрел на Гавриила, ждал, что тот скажет что-то ещё, но он ничего не говорил. В этом была вся его мысль. Чтобы их больше не было.
