— Никто не умер, да? Я здесь и никуда не ухожу.

Гавриил медленно кивнул.

— Расскажешь мне, хорошо?

Он чувствовал в Гаврииле отторжение, но ощутил небывалое доверие, когда тот все-таки кивнул утвердительно.

— Тебе будет лучше, если я не буду смотреть тебе в глаза?

Кроули, откровенно говоря, давно не общался так. Аккуратно, пытаясь не спугнуть, прочитать реакцию и мысли. В последний раз такое было несколько столетий назад с потерявшимся ребенком. А сейчас перед ним Гавриил. Высокий, массивный, с грубыми чертами лица и с глазами потерянного ребенка.

Гавриил кивнул.

Кроули понимающе улыбнулся и оглядел комнату. Он остановил свой выбор на кровати. Он просто сел рядом с ним, положив голову на плечо и сжав в своих руках его руку. Гаврил чуть наклонил свою голову, прижимаясь щекой к его макушке.

— Как это происходило? Там, на небесах. Ты меня сам нашел?

— Нет, — Гавриил покачал головой. — Просто понимание, что я должен. До этого я тебя видел пару раз, но ты не особо казался тем, кто хотел бы разделять с кем-нибудь общество. А потом переклинило. На самом деле, я… сделал все неправильно.

— Да ну? Быть не может. Тогда уж точно все шло по плану.

— Вряд ли. Я… любил тебя. Не больше Богини, но любил. А я уж точно не должен был этого делать. А ты знаешь, что такое измена. И неважно, кому: ангелу или Богине. А я тебя предал выходит. Пихнул к ним в руки, ну, ты знаешь.

— Стой, я, кажется, понимаю. Я стал ощущать голод и холод, а ты?..

Гавриил не сразу ответил.

— Это низко. Неправильно. Для ангела… неправильно. Я не понимаю, почему Она не сделала меня падшим. Если бы я пал, то…

— То ты стал бы ещё более сексуальным, — попытался отшутиться Кроули, и Гавриил даже усмехнулся.

— Это тоже. Но падшим бы не корил себя за такие чувства…

— В этом и суть. Ей нужна наша аутоагрессия — это и есть наказание. Что-то вроде: «если ты решил любить кого-то другого, то, что ж, теперь пожертвуй любовью к себе и возненавидеть самого себя». Ты ненавидел себя?

— Да.

— И что ты… чувствовал?

— Бесконечное раздражение и ярость. А ещё чувство этой тупой утраты. А потом ещё и люди эти, земля. У меня власть появилась ещё более глобальная, я совсем разошелся. Команды направо и налево, наказания, отчеты, проверки эти тупые. Искал лишь бы придраться. Потом, когда тебя нашел в самый первый раз, вроде, Рим был.. Да, точно, Рим. Господи, Кроули, ты бы видел, что со мной было. Я тебя даже не узнал сначала. Вроде все тот же, но волосы короткие, очки темные, только позолота сквозь них просвечивающаяся. Осанка прямая, движения широкие, уверенные. Такой ты красивый был, Боже. И сразу чуть отлегло. Выдохнул спокойно.

— Так тебе… тоже стало легче, когда ты меня увидел?

— Ага, — он кивнул. — Я когда наконец силы в себе нашел, чтобы к тебе подобраться, думал, что все, теперь у меня все это пройдет. И ярость пройдет, и злость, и раздражение. А оно… нет. Теперь я на тебе срываюсь.

— Не так уж ты и срываешься. Ты же себя в руках держишь. В итоге всё равно хорошо всё.

— Где хорошо, Кроули? То, что я тебя специально извожу? Хорошо тебе, да?

— Ты пытаешься исправиться и никогда не переходишь грань. А Азирафель…

— Да. Я теперь нормально любить не могу. У меня оно не так выходит. После того случая с переворотом. Не просто так ненависть к себе появилась — она из-за того, что тебя в принципе лишают права нормально что-то чувствовать. Меня это грызет так, представить не можешь. Мне хочется дать тебе всю любовь мира, все вселенные к твоим ногам положить, а на деле я даже свою любовь тебе дать не могу. И ты представляешь, что у меня в голове творится, когда я прихожу, а от тебя в буквальном смысле любовью пахнет. Не моей. Его. Не то рыдать хочется, не то орать, не то головой о стену биться. А я срываюсь только в итоге… Секс этот глупый. Вот не пробовал бы его, и все нормально было бы. Но нет, если ты ангел — то не трогай греховного. Но нет, блять, полез же, теперь мучаюсь сам. Блуд типа, ага. Я же отвратителен.

— Не отвратителен. Мне всё нравится. Я бы тебя и так, и сяк на секс развел. Я же демон. Искусил бы тебя и все такое.

— И пожалел бы об этом, узнав, с каким садистом себя связал.

— Да Дьявол, сколько можно!

Кроули резко подскочил, и Гавриил подумал, что он сейчас уйдет — и правильно сделал бы.

Но вместо этого Кроули встал напротив него, уперевшись коленом меж его ног, и медленно стащил себя пиджак, а после аккуратно и нарочито плавно стал развязывать галстук.

— Если бы я жалел, разве бы я стал делать это? — Кроули откинул галстук и медленно потянул за край пуловера. Гавриил следил за ним, как привороженный. Похоть эта его. Думал, что проклятье, а в итоге они только в выигрыше. Кроули откинул пуловер и уже более быстро стащил с себя штаны. — Ты можешь делать со мной все, что захочешь. Абсолютно все.

Гавриил смотрел на него не моргая. Губы облизал и поднял взгляд к глазам Кроули, аккуратно и медленно с колена рукой проскользнув к бедрам. Своего не упустит. Страдания страданиями, а блуд по расписанию. Блуд, тьфу ты, вот же слово тупое. Кто его вообще использует?

Кроули положил руки на его плечи, когда тот едва потянул на себя, и наклонился, целуя.

Большие ладони соскользнули к ягодицам, сжимая, лапая. Гавриил ласково прошелся кончиками пальцев по оставшемся следам ещё с утра. Где-то ожоги, где-то синяки, где-то царапины.

— Мне убрать их? — хрипло спросил Гавриил, едва отпрянув, и тут же коснулся губами ключичной ямки. Кроули обнял его за шею, прижимая к себе, хрипло выдыхая.

— Нет.

— Тебе нравится, когда я делаю тебе больно?

— Нравится.

Кроули понял, что не лгал.

Ему нравилось.

— Только ты умеешь доставлять правильную боль.

Внезапно Гавриил отдалился и Кроули удивленно вскинул бровь. Это не было на него похоже. Хотя этим вечером он вообще на себя похож, так что не стоило удивляться.

— Ты уверен, что не наказываешь себя, Кроули? Потому что я знаю, что такое аутоагрессия.

Кроули медленно моргнул. А этот вопрос был куда сложнее.

Он до сих пор ненавидел себя. Уже без боли и холода — ненависть не ушла. За неправильные поступки, за то, что ломался, за поведение, за мысли, за чувства, за действия. Слишком много вещей, за которые он себя ненавидел.

— Я не знаю.

Возможно, Кроули нужно было спасать, но о каком, черт возьми, спасании вообще могла идти речь, если руки Гавриила просто не приучены к ласке? Он не мог. Он был проклят.

Точно так же, как и Кроули. Но если рядом с ними все это затиралось и даже пропадало, то в Гаврииле почему-то нет.

И тогда Кроули испугался. Испугался того, что он единственный, кто любит неправильно.

Что бы там Гавриил не говорил, его любовь все равно помогала ему излечиваться от всего этого. Всё пропадало, не оставляя за собой ничего. А Гавриилу… не было легче.

Кроули осознал это, и что-то будто упало в нем. Разве он мог не любить Гавриила? Нет, конечно, он догадывался, что это не любовь, но он искренне верил, что разницы-то и нет почти. Оно должно было работать.