Он откашливается. А я снова смотрю на свои туфли.

Дерьмо.

Мои плечи напряженные, у меня начинает болеть челюсть от того, как плотно я её сжимаю. Мои руки ледяные. Зря я это спросил. Зря это начал.

кретин.

После этого я поеду домой и не буду выходить из квартиры неделю. Буду сидеть, заказывать еду, смотреть фильмы и, может, даже вызову одну проститутку. Нет. Азирафеля. Позову Азирафеля. Буду ему ныть на то, как я устал. Как ненавижу свою работу. И как ужасно себя ощущаешь один на один с Боссом.

Это не похоже на то, что было в машине.

Мне кажется, что меня забили ногами в угол и теперь топтались рядом, периодически заезжая ногой по вискам.

— Ты пугал, — продолжает он, садясь напротив меня, и я вынужденно поднимаю на него взгляд. Смотрю на него так, как будто передо мной сидит мой биологический отец. Не то со страхом, не то с ненавистью, не то с желанием убить. Ни одно из этих чувств я сейчас не испытываю. Во мне только неопределенное чувство напряжения и безызвестности. Будто смотришь в карьер. Черный и бесконечный. Что там, в нем? Никто не знает. — Как пугаешь сейчас, — говорит он, снова стуча пальцем по обивке дивана. — Так выглядят безумные жестокие люди. Никогда не узнаешь, что они сейчас выкинут.

Хоть в чем-то я оказался прав.

Определенно, в чем-то я оказался прав. Значит, я ещё не совсем плох.

— Знаешь, почему ты вечно говоришь об устранении тебя мной? — снова меняет тему он. Это пытка никогда не закончится. Мне хочется, чтобы у меня снова начался приступ, чтобы я умирал от боли, лишь бы не слушать его. Не ощущать всего напряжения, которое давит-давит-давит. — Потому что это тебе кажется многим гуманнее, чем то, что происходит с тобой из-за этой работы. Этого боялся твой отец. Поэтому он был против.

— Если он был против, то как я здесь оказался?

Я, наконец, говорю. Говорю таким голосом, будто бы мои челюсти не разжимаются, а язык не двигается.

Босс усмехается, прикрывает глаза и на выдохе говорит:

— Я так полагаю, — он склоняет голову вправо, глядя на меня, — я умею убеждать людей.

И ты сейчас убедишь меня на суицид если ты, кусок говна, не прекратишь выглядеть так, будто хочешь закопать меня живьем.

погодите.

Что?

— Что? — я хлопаю глазами. Все напряжение меня в миг отпускает, и остается лишь глухое недоумение, которое шастает у меня в голове, отдается эхом, стрекотанием тех тупых жуков у Босса в ванне. Отсутствующих жуков.

Он выдыхает, вздергивает брови, повременил, но все-таки говорит:

— Моя первая мысль о том, что я не хочу иметь ничего общего. Вторая о том, что это то, что нам нужно. Мы использовали тест на проверку психики, который используют в военкомах, проверяя пригодность. В армию тебя бы не пустили. Но для нас ты был дьявольским везением, дорогой. Я достал характеристику и некоторые видеозаписи с тобой из приюта. Отец рассказал, как ты чуть не убил пацана. Оставил одного инвалидом. И пытался сокрыть это все от родителей. И снова, снова и снова, вновь и вновь, ощущал себя виноватым. И снова сам ограничивался, и снова срывался. И ненавидел себя. А твоя работа с компьютерами? Ты взломал в гимназии компьютер и камеры, чтобы удалить запись с тем, как ты избил пацана до кровавых соплей. В шестнадцать. Ты определенно был нам нужен.

Он прерывается. Смотрит на меня. Ждет реакции. Не получает её.

Потому что я не знаю, как мне реагировать.

— Твой отец этого не одобрял, но я просил его оставить тебя нам. В конце концов, допустив тебя к тому, от чего ты пытался спастись, ты… ты превзошел любые ожидания. Я таскаюсь с тобой, потому что не дай Бог, Сатана, Аллах, кто угодно, ты окажешься у кого-то другого, и мне придется убить не только тебя, но и их. А меньше всего я хотел бы убивать кого-то, кого вымаливал у твоего отца. Я в ответе за тебя, Энтони Дж. Кроули.

Я не знаю как реагировать.

Здравствуйте, говорит мне мой Босс, я решил, что будет тупо, если мы позволим твоему отцу отдать тебя психотерапевту и дать шанс на нормальную жизнь, мы решили сделать из тебя монстра, ха-ха, как прикольно, посмотри на себя.

Я смотрю на него исподлобья.

Я мог бы иметь шанс на нормальную жизнь, если бы меня сюда не затащили.

Выбор, который я не совершал.

— Ты можешь думать, что я лишил тебя чего-то, — будто бы прочитав мои мысли (скорее всего, он прочитал мой взгляд), говорит он, — но нет. Я спас тебя. Протянул руку помощи. Ты не смог бы жить нормальной жизнью. Потому что тогда ты этого не хотел, — он откидывается на кресло, зарываясь рукой в волосы, тяжело выдыхая, так, будто бы зверски устал за этим рассказом. Могу поверить, его давление на меня, наверное, его самого утомило. — Сейчас — может быть. Не утверждаю. У тебя запущенный случай. Но ты хотя бы хочешь. Все зависит от наших желаний. Достаточно чего-то сильно захотеть — и ты это получишь. Так работает Вселенная. Но тогда? Нет, ты не смог бы. Не хотел.

Мы молчим.

Я смотрю куда-то сквозь него. Пытаюсь собрать себя по кускам, нащупать ясность, но не чувствую под своими ногами крепкой почвы. Только сплошную раздосадованность и желание заскулить.

Я просто был глупым маленьким ребенком.

Я не хотел этого.

Никто не хотел.

(ты хотел)

Я вздрагиваю и поднимаю взгляд на Босса. Он все в таком же положении и едва ли что-то говорил.

Он говорит:

— Так расскажи мне, — он берет бутылку виски, наливая в стакан, неторопливо качнув жидкость в нем, — что было в твоем детстве? Я ничего не нашел по этому поводу. Никаких подробностей.

Рассказать об этом?

Зачем?

Какой в этом смысл?

— Ничего. Ничего интересно, — я качаю головой. — Я вырос на мерзости.

— Расскажи мне об этой мерзости, — просит он и снова подается ко мне, оперевшись локтями о колени. Я вижу цвет его глаз. Темно-синие. Такие ледовитые, что даже пугающие.

В стакане ударяются льдинки.

Он — это первый человек за долгое время, требующий подробностей о моем детстве.

Не считая моего психотерапевта.

Но какой в этом смысл?

У меня кружится голова, я ощущаю давление, почти физическое, на висках, а Босс смотрит на меня своими пугающими глазами так, будто разглядывает, как во мне циркулирует кровь. Взгляд человека, который может тебя убить. Взгляд человека, который желал тебя, как ребенок ждет рождественский подарок.

Надеюсь, хотя бы ты рад тому, что ты сделал, потому что мне хочется застрелить сначала тебя, а потом себя.

И он снова говорит:

— Неважно, сколько времени это займет. Час или два. Сколько будет длинных пауз и моментов, чтобы подобрать верные слова. Расскажи мне, как в тех задворках делают демонов вроде тебя. Потому что эта работа впечатляет. Ты впечатляешь, Кроули.