========== 1. we come from a world of bad dreams ==========

В дверях эдема ангел нежный

Главой поникшею сиял,

А демон мрачный и мятежный

Над адской бездною летал.

Дух отрицанья, дух сомненья

На духа чистого взирал

И жар невольный умиленья

Впервые смутно познавал.

«Прости, — он рек, — тебя я видел,

И ты недаром мне сиял:

Не всё я в небе ненавидел,

Не всё я в мире презирал».

“Ангел”. А. С. Пушкин.

Когда я тру подбородок, невольно прижимаясь безымянным пальцем к своему кадыку, я слышу, как ухает мое сердце. Я ощущаю пульс в своей голове. В своих руках. В подушечках пальцев.

Я слышу женский голос:

— Время смерти — двадцать три часа, тридцать восемь минут.

У меня темнеет перед глазами.

Оперативно-розыскная группа счищает отпечатки и следы. Берет на анализ кровь, битое стекло, куски ткани. Эта женщина — которая только что засвидетельствовала смерть своему помощнику — перестает делать прямой массаж сердца моей некогда мачехе.

Она тяжело дышит, волосы выбились из её туго завязанного хвоста. Она качает головой — отчаянно и неосознанно. Я не знаю, первая ли это у неё смерть или нет — она бы ничего не смогла сделать. Это не больница, и каталка позади меня не давала ей гарантии на успех.

Мы встречаемся с ней взглядами, и она, пошатываясь, встает. Она бледная, она дрожит, она напугана не меньше нас всех в этой комнате. Сердце гудит у меня в голове, когда она подходит ко мне и кладет руку на плечо:

— Вы бледный. Вам нужна… помощь?

Я слышу её так, как если бы я находился на дне бочки, заполненной водой. Её белый халат рябит. На ней кровь моей мачехи.

Шум в моей голове. Даже в моей глотке.

Она говорит:

— Нашатыря?

Я качаю головой. Её трясет не меньше меня. Она хорошо выполняет свою работу. Я поднимаю взгляд на молодого следователя. Его рука дрожит, когда он заполняет акт. Я понимаю, что он боится написать что-то не так. Возможно, он встал в чьи-то кишки, поэтому он старается не блевануть — его туфли и вправду в непонятной жиже.

Тут сплошная кровавая мясорубка, состоящая из мозгов, внутренних органов и крови. Комната увешана ими, как елка новогодними игрушками.

Доктор отходит от меня и бегло оглядывает помещение.

По моему лбу стекает капелька пота, когда в моей голове я слышу голос моей матери, зовущей меня будто с нижнего этажа, а за ним — глухой звук от удара. Я способен почувствовать запах нового кожаного салона машины моего отца, который я видел в последний раз.

Я встречаюсь взглядом с Азирафелем.

Своим напуганным взглядом я встречаюсь с его.

Я вижу, как он удивленно приподнимает брови и встает, закидывая в пакетик чьи-то волосы — слишком темные, чтобы они могли принадлежать моим родителям.

Его форма почти идеально чистая не считая окровавленных медицинских перчаток на нем.

Я ощущаю, как доктора около меня едва пошатывает. Она цепляется за окровавленную некогда белую колонну. Крови настолько на ней много, что её рука просто соскальзывает с неё.

Сердце продолжает сильно биться у меня в груди.

Я говорю ей:

— Извините, мне нужно отойти.

Она сипло говорит:

— Вам нужна помощь.

Я качаю головой и, хватаясь за стену, чтобы устоять, иду на третий этаж. Мои ноги подгибаются, когда я поднимаюсь. Я слышу звук сирен полицейских машин и скорой помощи. Я слышу мешанину людских голосов, которые смешиваются в непонятный белый шум в моей голове.

Моя ладонь настолько мокрая от пота, что соскальзывает с перил.

Я слышу, как меня окликает моя биологическая мать. Я слышу её голос.

Это просто паническая атака, — повторяю себе я, когда поднимаюсь на ступеньку выше.

Это не инфаркт и не проблемы с сердцем, я здоров, — говорю себе я, когда крепче вцепляюсь в перила, чтобы устоять. Меня шатает так, что я вклиниваюсь своим бедром в перила.

Мне просто нужно дышать. Дыши, блять, гребаный ты ублюдок, сделай один блядский выдох.

Я открываю рот, но не получаю воздуха.

На ощупь я нахожу гостевую комнату. Мои колени встречаются с белым ворсом ковра посреди этой комнаты. Перед глазами мелькают мушки, в ушах ровный белый шум. Я опираюсь взмокшей спиной о диванчик позади меня.

Дыши, блять, сделай выдох, кретин, сделай этот выдох — шумит у меня в голове, пока я пялюсь в выбеленный потолок.

Это просто паника, просто ничего не значащая паника, ты сильнее этого — ухает в голове. Я дергано открываю рот, но не вырывается ничего, кроме хрипа.

Я смог бы сделать два или три выдоха, перед тем как услышал звуки шагов. Я нихрена не вижу. Перед моими глазами бензинные пятна.

Эти бензинные пятна растекаются, становятся больше, когда меня хватают за затылок.

— Дыши, давай, сюда.

Я слышу шорох бумажного пакета — у него он всегда с собой. Да, конечно, Азирафель, кто бы это мог быть ещё.

Его рука соскальзывает к моему пульсу на шее, когда я дереганно делаю вдох. Я чувствую, как что-то хрустит в моей грудной клетке, а бензинные пятна перед моими глазами трескаются, разлетаются на сотни искр.

— Да, вот так, молодец, ещё раз, — я слышу его шепот так, если бы он шептал мне из дальнего угла этой комнаты.

мне нужен воздух.

Я замечаю краем глаза, что окно действительно открыто.

— Я досчитаю до трех, и ты выдохнешь, до шести — и ты вдыхаешь, хорошо? Энтони, ну, давай же, Раз…

Я поднимаю на него свой взгляд. Свой полностью отсутствующий пустой темный взгляд.

Он говорит:

— Два.

Я вижу то, как его взгляд мечется по всему моему лицу. Его тоже трясет. Даже его трясет. Хотя это не то, что должно было бы его напугать. Двойное убийство с особой жесткостью с отягчающими в виде убийства беременной женщины, сопряженное с сильными страданиями жертвы — это то, что он уже видел. Я знаю.

Он говорит:

— Три.

Я выдыхаю

Он убирает пакет. Его рука скользит к моему затылку. Я прикрываю глаза, когда он досчитывает до шести, я делаю вдох. Он гладит меня по затылку, и под моими глазами нет ничего, кроме тьмы.

Я не знаю, сколько проходит — вечность или две. Минута или десять. Час или два. Но когда я открываю глаза, то способен расслышать, что из всего шума уже нет звука сирены скорой. В них больше нет необходимости.

Я поднимаю свой взгляд на Азирафеля, пока он сидит передо мной на коленях.

— Нормально?

Я киваю.

Хотя нет, нихрена, блять, не в порядке. Мы это оба знаем. Но у нас ещё есть дела: мне нужно дать показания (понятия не имею, о чем), а ему продолжать оперативную работу. Нам нужно закончить свою работу.