— Я забыл выпить сегодня таблетку, — говорю, как сквозь дрему, забываясь о сигарете между своих губ.

— И что они, вызваны были мной? Энтони, ты слышишь сам себя? Это не нормально. Это не похоже на тебя. Ты попробовал какую-то дрянь в Лос-Анджелесе. Где ты её взял вообще?

— Я не помню, — говорю я все таким же голосом, будто бы сейчас смотрю на трупа. Сигарета чуть не падает из моего рта, но я вспоминаю о ней.

— Как ты их употреблял?

— Не знаю.

И тут все складывается.

Это были не наркотики. По крайне мере, не те вещи, которые я использую обычно. Что-то, что вызвало у меня тревожные сны, вечные флешбеки и галлюцинации. То, что спровоцировало у меня головную боль такую сильную вплоть до того, что мне перестали помогать мои таблетки.

Это было что-то другое.

— Ты всегда был с Лигуром и Хастуром?

Я поднимаю на него взгляд. И он знает, что я хочу сказать.

«Я не знаю».

— Ты же понимаешь, что ты проебался?

— Теперь — да, — я медленно киваю. — Надо спросить у Лигура, куда я уходил, и что вообще было до…

— До той резни, что ты устроил? Ты их всех перебил, Кроули. До единого. Ты никого не оставил в живых, — он подается вперед, опираясь локтями о колени, смотря мне в глаза.

— Разве это сделал только я? Я работаю не один, и…

— Хастур и Лигур ничего не делали. Они рассказали мне об этом, когда ты опоздал. Мы все привыкли к твоим вспышкам агрессии, когда тебе хватает одного удара, одного выстрела, яркого света или резкого звука, чтобы пойти и застрелить кого-нибудь. Я бы не удивился, сказав мне, что ты убил человек десять или двадцать. Но почти сотню. Сотня. Ты отобрал оружие у Лигура и Хастура. Ты отобрал. Понимаешь?

Если бы мы были в каком-нибудь фильме, то сейчас было бы самое о время для какой-нибудь не-диегетической напряженной музыки. Но только сердце стучит у меня набатом в голове. И ничего.

Я понимаю, что ничего не помню об этом. Ни одного своего действия. Только то, как проснулся утром. Раны на моей спине и бедре. Те, после которых остались шрамы. Я не задумывался об их получении.

Я вообще не думал о Лос-Анджелесе как о точке невозврата.

— Ещё я узнал, что тот чувак, который убил мою сестру, моих родителей, мою жену, он… ну, знаете. Он ходит за мной по пятам, — я поднимаю голову, смотря ему в глаза, и он непонимающе хмурится.

— О чем ты?

— Девушки, с которыми я взаимодействовал хоть раз — они убиты. Неважно, где и как. Мертвы. Через одну. Я посмотрел полицейские базы. Ни одно дело не раскрыто. Только на пару кого-то посадили, но посадили разных мужчин. А отпечатки пальцев одни, — я могу ощутить, как у него сердце пропускает удар. Я вижу это по тому, как вздернулись его брови, как напряглась нижняя челюсть, как были напряжены его руки. — Почему я вообще кому-то сдался? Я не имею никакой главной роли, чтобы всем было до меня дело. Я не буду причастен к концу света и не собираюсь развязывать третью мировую. Это так заебало. Я хочу есть пиццу и пить пиво, какого хуя им от меня надо?

— Это бред, — в итоге, пропустив всю мою отчаянную речь (я не уверен, что вообще сказал это вслух. Возможно, я и не сказал), он приходит к такому выводу. Его брови сведены к переносице, губы поджаты, он смотрит на меня, как на сумасшедшего. Я развожу руками.

— Хотите сказать, что это просто совпадение? Вопрос в том, нужен ли им я или вы. Какой резон им было присылать те фотографии вам? Чего они хотят? Им нужен я или моя связь с вами? Почему бы просто не написать мне письмо с просьбой уйти на пенсию?! Я с радостью! Всегда хотел переехать в Саут-Даунс! — я замолкаю, на несколько моментов призадумываюсь и говорю: — отпустите меня на пенсию.

Босс вскидывает бровь, осматривает меня и решает, что я пошутил. Но несколько погодя все-таки говорит:

— Нет.

Я пожимаю плечами. Мне стоило попытаться. Я выдыхаю, массирую виски и говорю:

— Это все, что вы хотели обсудить?

— Хотел попросить быть аккуратнее, чтобы мне не пришлось разбирать говно без помощи лопаты, — потирая подбородок, задумчиво говорит он так, будто и вовсе потерял всякий интерес к диалогу. Кажется, что Босса эта новость про явную слежку поразила так же, как и меня. Понятное дело: выследить большинство моих заданий ещё постараться надо. И он говорит: — возможно, это кто-то из твоих приближенных лиц.

— Что? Нет, — я хмурюсь. — У меня нет приближенных лиц.

— Я про… коллег. Да. Наверное. Если так можно сказать.

— Я бы с радостью подумал на Хастура и зарезал его, но я скорее поверю, что все те девушки были переодетым Хастуром, чем это делал он. Либо он шизофреник. Насколько помню, в таком он замечен не был, — я пожимаю плечами, вспоминая об окурке меж моих пальцев, спешно выкидывая его в пепельницу. — Ладно. У меня тоже есть вопрос. Два. Два вопроса.

Босс удивленно смотрит на меня, вскинув брови.

Сейчас, в таком освещении, он мне чем-то напоминает Гавриила. Эти мужчины, которые выходят с завода «альфа-самцы» — они все на одно лицо. Даже иногда кажется, что поразительно одинаковые. Женщинам, вроде, нравится.

Женщинам вообще много чего нравится. Особенно, когда дело касается власти и красивых мужчин.

— Какое у вас настоящее имя? — я встаю, пытаясь размять ноги, обойдя его кресло, подходя к окну, осматривая город.

— В смысле?

— Ну, Люцифер, это же…

— Моё настоящее имя.

— Что?

— Что?

Я пораженно моргаю, поворачиваясь к нему и снова идя к своему месту, чтобы убедиться, что он не шутит. Его лицо по-прежнему такое же задумчивое, такое же напряженное. Будто бы он до сих пор думает об этом хреновом шпионе. Поэтому он так легко это рассказал.

— Меня так родители назвали. Ты что, думал это псевдоним? Что я сам взял себе такое имя?

Я моргаю.

Я так полагаю, если я соглашусь, это будет как оскорбление. Я качаю головой.

— Просто решил уточнить.

Люцифер.

Немного неловко, когда ты считаешь человека придурком за его тупое выдуманное имя, а потом оказывается, что единственный придурок здесь только ты.

— Хорошо, тогда… — продолжаю я, садясь и вытягивая ноги так, что достаю до его туфлей. Я едва сползаю по креслу, откидывая голову назад, но из-за позы я просто ударяюсь затылком об обивку дивана. Он смотрит на меня так, будто разглядывает мое сердце. Мой мозг. Меня изнутри. — Какого хуя вы со мной носитесь?

Внимание, вздергивается занавес. Включите интригующую музыку.

Вопрос, о котором я думаю на протяжении уже хренову тучи лет, наконец, задан. А Босс смотрит на меня так, будто ненавидит. Его взгляд — внимательный и напряженный — от моих волос до туфель. Смотрит. И говорит, хрипло и низко:

— Смело.

Он кивает. И я киваю тоже, хотя под этим взглядом впору заорать и убежать отсюда. Так, наверное, примерно себя ощущают женщины крутых мафиозников. Находясь под острой стороной кинжала, продолжать кичиться, потому что чувствуешь, что тебя слишком любят.

Слишком любят.

чем ты заслужил эту любовь от такого человека?

Мы молчим. Так долго и так напряженно, что я хочу словить собственный вопрос, который до сих пор парил в воздухе, и засунуть себе его обратно в глотку. Я облизываю пересохшие губы. И мы продолжаем молчать.