Мне ничего не снится и ничего не видится. Только бесконечная тоска за мою сестру разъедает мой мозг, а я валяюсь в холодной смятой кровати и не чувствую ничего, кроме этого мерзкого жужжащего чувства под моей кожей.

Если бы я был аккуратнее, это бы спасло её?

Если бы я нашел и уничтожил любые упоминания о ней? Это бы дало мне хоть один сраный шанс на то, что она будет в порядке?

Я зря трачу время.

Азирафель прав. Как бы я ни ёрзал, как бы не нервничал, это не приведет меня ни к чему. Ничего мне не даст. Они не хотят меня убить, иначе бы давно это сделали.

Они хотят меня уничтожить изнутри. Довести до сумасшествия. Каждая новая смерть близкого — они знают, куда давить.

По крайней мере, они знали, что надо делать, чтобы извратить травмированную психику ещё сильнее. Они знали, куда давить. Но откуда? Почему они применили эту тактику (слишком верную тактику)? Они не пытаются устранить меня. Они пытаются отравить мое существование.

(нельзя отравить инфекцию)

Когда на часах два часа ночи, я понимаю, что я снова сегодня, видимо, не засну.

Я беру телефон и пишу своему Боссу. Он хотел поговорить? Время не уточнялось. Вот в чем проблема.

Я спрашиваю у него, когда мне стоит заехать и куда. Я думаю об ответе где-то ближе к утру. К пяти или четырем утра, но он отвечает через несколько секунд.

«хоть сейчас; не имеет разницы».

Я медленно моргаю, пялясь в это.

Он отправляет мне адрес. Скорее всего, это его жилплощадь в Лондоне. Но в этом нет ровно ничего: в том, что он позволяет приехать к нему домой. Потому что по сравнению с его квартирой, даже моя будет казаться более жилой. Он не живет в Лондоне. Почти постоянно находится либо в Америке, либо в Германии. У него есть жилплощадь в городах, где он бывает чаще всего, но это — не квартира. Это постоянный номер в отеле. Собственный мотель. Что угодно. Это не его дом.

Я надеваю нормальный костюм. Завязываю галстук и застегиваю запонки, подаренные когда-то Азирафелем. Туфли, которые за день чудом остались в нормальном виде, я не меняю, лишь протираю их от пыли и грязи.

Костюм — вроде, это Givenchy. Не помню, но стиль напоминает мне о них. Кстати, Вы видели новую коллекцию Burberry? Выглядит так, будто они украли у Givenchy половину рабочего штаба, а готовый продукт перекрасили в белый. Возможно, Азирафелю бы подобное понравилось, но лучше бы они не трогали белую краску.

При всей моей любви и уважению к Азирафелю, я не понимаю, как можно любить белый. Нет, серьезно. Как?

Я поправляю рукава и ворот рубашки. На мне даже трусы парадные, такое чувство, что я иду к Боссу с четким пониманием того, что меня выебут, и чтобы не позориться, я даже белье нормальное выбрал. Хотя на самом деле я просто весь день проходил в том… не знаю… Кэжуал? Назовем это так. Поэтому мне не хочется надевать это снова. Костюмы куда приятнее к телу.

Успокоительное подействовало, по крайней мере, у меня больше ничего не чешется, и я не.. не чувствую этого. Не чувствую тех мыслей.

Я беру ключи с полки и щелкаю пальцами, выключая свет (кстати, звуковой выключатель — отстой, никому не советую, выглядит эффектно, но что вам дороже: впечатлить кого-либо эффектным щелчком, призывающий свет, или вечная трепка нервов, когда ты просто щелкаешь пальцами или ударяешь в ладоши чисто по рефлексу, пытаясь что-то вспомнить?)

Чемодан по-прежнему валяется у меня в салоне машины, и я не уверен, что есть смысл его тащить к Боссу в квартиру. Надо бы как-то заехать в офис.

Я выпиваю в капсулах на всякий случай тривиальную валериану. Просто так. На всякий случай. Не хочу по середине диалога с Боссом снова задуматься о том, что мне неуютно в своем теле и голове. Не хочу об этом думать. Хочу убежать от этого.

(но ведь бежать больше не выходит)

Я вбиваю в навигатор адрес и выезжаю. Никаких пробок. Лондон яркий и цветастый. Прохладный и спокойный. Я открываю окно, пристраивая локоть на раме, откидываясь на сиденье.

Идеальный кусочек жизни Энтони Дж. Кроули. Твоя крутая тачка, твой крутой костюм, очки даже ночью, ночной Лондон и все так прекрасно. Никто не предупреждал, что до этого ты будешь биться лбом о зеркало в надежде, что оно разобьется и разрежет тебя пополам, поможет сбежать из самого себя.

Даст силы, чтобы продолжать бежать.

Чтобы терпеть.

Никто не предупреждал, что оно работает так. Вывернуто и извращенно.

Но этот момент — идеальный момент жизни Энтони Дж. Кроули.

Ещё не мешало бы поговорить с ним касательно Джеба. Почему Босс о нем не волнуется? Или волнуется?

Черт, откуда мне знать, я же даже не был в курсе, что у нас вообще план сорвался — вот настолько я оторван от жизни коллектива. Коллектив. Если я могу использовать такие слова. Звучит как издевательство над всеми нами.

Я паркуюсь и смотрю на здание. Высокое и шикарное, кажется, Босс прикупил себе здесь пентхаус — все же, я не пойму любви людей к огромным зданиям, когда они живут одни. Весь дом кажется необжитым и пустым. И сколько бы света там ни было, какие бы милые вещи не были раскиданы, он все равно выглядит ещё более пугающе, чем моя квартира. Чувство, будто приходишь в убранную заброшку.

Консьерж спрашивает, к кому я. Я запинаюсь. Я не знаю настоящего имени нашего Босса и как он вообще представляется другим. Потом он спрашивает мою фамилию. Я называю её. И меня пропускают.

Подъезд вычищенный и светлый. Лифт огромный, зеркальный, с такой подсветкой, что здесь можно было гримировать людей — настолько хороший здесь свет.

Я приподнимаю на доли секунды свои очки, смотря на свое лицо.

Мне бы не помешал гример, или хотя бы слой тональника и консилера под глаза. Выглядит пугающе.

Я звоню, но никто не открывает. Нажимаю ещё раз. Дергаю ручку и дверь отрывается. С минуту я стою на пороге, глядя в глубь помещения. Я вижу, через проход, огромный зал с панорамными окнами. Много золотого, хорошее освещение. Выглядит дорого, но не чересчур. А я стою и смотрю вглубь, так и не решаясь зайти.

Выдыхаю и делаю шаг вперед, закрывая дверь.

— Долго топтался. Откуда в тебе столько нерешительности? Виски?

Он буквально просто проходит мимо, мелькая в этой арке. На нем рубашка, ослабленный галстук и зауженные штаны. Бокал в его руке. А я снова стою на месте, хлопая глазами. Я не так представлял его квартиру. Я думал, что увижу здесь что-то максимально съемное и пустое. Но я вижу следы того, что он тут живет. Я вижу его остаточный след. Я ощущаю себя неловко.

— Нет. По обстоятельствам не пью.

— Таблетки? — спрашивает у меня голос откуда из нутра этого пентахуса.

— Ну… да. Это тоже.

Тут очень тепло и даже почти уютно. Будто бы он жил тут не один. Или же он тут вообще жил, хотя очень, очень-очень вряд ли, что он тут бывает чаще, чем я бываю у себя. У себя я хотя бы ночую, а он?

Я прохожу вглубь.

— Я разбирался с твоим делом двое суток, — говорит он, и по голосу я нахожу его стоящим у стола, что-то набирающего на клавиатуре. Когда он ловит на мне свой взгляд, закрывает крышку ноутбука и допивает виски.