— Что значит ваше Дж? — наконец, спрашивает она, протягивая свою руку для такого невесомого рукопожатия, будто мы держали руки в миллиметрах друг от друга.

— Сокращение от моей первой фамилии.

— Где вы работаете? — не унимается она, и Азирафель закатывает глаза невидимо для нее, топчась позади ее спины у двери.

— Я частный детектив. Мне понравилась ваша история. Позволите? — я дергаю рукой в сторону двери. И она кивает.

Азирафель и я пропускаем ее вперед, и он шипит мне на ухо:

— Что за сокращение фамилии? Ты говорил, что оно ничего не значит, нет?..

— Возможно, я был не совсем честен.

— С кем именно?

— Кто знает, — шепчу я и оглядываю дом. Уже убранный, без следов чей-нибудь разбитой головы.

Для скорбящей жены она была слишком напряженной, будто бы она уже съехалась со своим любовником, а муж мог вот-вот восстать из мертвых.

В доме было чисто и пусто. Никаких следов борьбы и сопротивления. Пятен крови и валяющихся окровавленных пуль.

Всё убрано.

Поразительная оперативность.

Пока Азирафель просил предоставить ему записи с камер, эта женщина казалась мне подозрительно знакомой. Будто бы я мог видеть её где-то, но едва ли у нас с ней могло быть хоть что-то. Начиная от вечера в баре, заканчивая одной постелью. Нет. Не в моем вкусе. Определенно нет.

— Что-то не так? — она прерывается из спора с Азирафелем, когда видит мой взгляд. На самом она уже около пяти минут находила какие-то неловкие оправдания по поводу того, почему нет смысла доставать эти камеры. — Вы меня, может, в чем-то подозреваете?

— О, нет, ни в коем случае, — я обхожу её со спины, подойдя к в фотографиям их некогда семьи. — Как можно обвинять всего лишь испуганную женщину, которая пряталась с гладкостволом в кладовке, пока её мужа убивали?

— Кроули, ради все…

— Что вы имеете ввиду? — перебивает она его, сложив руки на груди. Если бы я когда-нибудь читал что-нибудь про виктимное поведение, про жертв и то, как они выглядят, её лицо бы наверняка было в графе «как не выглядят жертвы». На самом деле она и не жертва. Вряд ли она любила своего мужа или ребенка. Она не жертва. Но её нежелание давать запись раздражает уже даже меня — максимально непричастного ко всему человека.

— Ничего. Ровным счетом ничего. Продолжайте.

И они продолжили.

Азирафель о чем-то ещё опрашивал, и все-таки добыл для себя эту запись, которую просмотрел сразу же на месте, спросив, знакомо ли ей его лицо. Скорее всего — да. Но она ответила отрицательно. На самом деле, дело за малым. Если она имеет хоть малую связь с этим человеком, то найти его не составит труда.

Поэтому Азирафель забирает запись себе, чтобы составить четкий фото-робот. Он обнаруживает, что камеры, установленные в гостиной и спальной очень часто не работали и были выведены из строя. В любой другой день. Хотя все записи, хранившиеся у них, были только за последний месяц. Другие удалялись.

Она сделала мне упрек касательно того, что для детектива я веду себя «слишком пассивно». Она была удивлена, когда я сказал, что частные детективы, по сути, не имеют никакого права проводить допросы и задержания. «Поэтому вы таскаетесь со своим дружком?» — спросила она настолько скрипучим голосом, что Азирафеля передернуло.

Азирафель спрашивает у неё что-то. Я смотрю на подставку под украшения. Я делаю несколько шагов ближе, щурясь и даже снимая очки, чтобы лучше разглядеть кучу висящих украшений, сережек и подвесок. Настолько чистых и отполированных, что я вижу в них свое отражение. Медальончик — золотой с небольшой гравировкой и маленькими вкраплениями рубина по бокам. Золотая цепочка, которая свисает со стола. Эти раритетные украшения из шестидесятых годов. Они стоят целое состояние.

Внизу, таким маленьким шрифтом, что он даже теряется, выгравировано:

с любовью, Л.

У меня темнеет перед глазами.

Азирафель отдергивает меня за плечо, когда кивает головой к выходу. Я едва не пошатнулся, но уцепился за его рукав, неловко нацепив на себя очки.

— Извините, мисс?

— Что? — она, уже готовившиеся захлопнуть за нами дверь, останавливается в метре от меня, сложив руки в замок.

— Вы, случаем, не знакомы с неким мистером Джеффом?

— Впервые слышу, — говорит она таким голосом, будто бы вообще прослушала мой вопрос и просто заранее придумала этот ответ.

В любом случае, мы оказываемся на улице, и в целом Азирафель выглядит расслабленным, потому что дело было почти раскрыто.

— Что за мистер Джефф?

— Да так, просто показалось, что я её знаю.

— Уровень твоей скрытности сегодня просто превышает норму, — он улыбается, покачав головой. — Позволь я поведу? За твоим стилем езды я чуть не сбил себе все плечо, ударяясь о раму окна.

— Да, прости. Конечно. У тебя ещё много дел? — подойдя к двери со своей стороны, я опираюсь локтями о крышу машины, смотря на Азирафеля.

— Просто надо будет снять показания с её знакомых и друзей, спросив что-нибудь об этом мужчине на камере. Качество плохое, но если они знают его, то должны будут узнать. А что?

— Хьюстон, прием, давай нажремся в щи.

Я улыбаюсь и сажусь в машину, захлопывая дверь.

Азирафель садится в машину с едва заметной улыбкой. Мне даже не нужно его вербальное согласие, чтобы понять, что он непротив. Я неудобно закидывать ногу на ногу, пристёгивая себя ремнем и снова откидываю кресло, закрывая глаза.

— Часто у вас убийства как с книжек списаны?

— Скорее это убийства с книжек списаны с нас, — говорит он, заводя машину, — ты думаешь откуда все берется? Конечно с жизни. Вот, например, знаешь ли ты, что детектив…

Я легонько улыбаюсь, когда мы едем вперед по дороге почти без пробок, мимо одинаковых домиков, которые находятся на таком расстояние, что между ними поместился бы гараж.

Всё оставшееся его рабочее время прошло абсолютно без прецедентов и казусов.

У какой-то женщины, немного сутулой, но очень радушной, недавно, вот, умер сын. Это она нам сообщила, когда Азирафель сказал, что ему нужна информация только по делу. Когда он сказал ей «простите, но нам нужно знать что-то про Алесандру Смитт», она сказала:

— Вы знаете, у него был хомяк.

Азирафель покачал головой. Я стоял позади него, осматривая комнату с все ещё валяющимися игрушками.

Азирафель сказал:

— Постойте, мне нужно, чтобы вы..

Она перебила его:

— И он любил Бекхэма! Да, точно, он всегда его любил!

Через пять минут в комнату вбежал ее сын. Не скелет с обрывками мышц и мяса, а нормальный ребенок. Не моя галлюцинация. Её живой мертвый сын.

Потом к нам вышел мужчина, очень уставший и с уже проседаю на висках, хотя ему было не больше тридцати пяти, увел бедную женщину, и сказал, что это не его жена — это больная психически сестра его жены. Она сейчас в салоне, но он может быть за нее.

Азирафель только сказал мне на ухо:

— Вот что с тобой случится, если ты не будешь нормально относиться к своему здоровью.

Этот мужчина, закатывающий рукава, открывая сильные жилистые руки, он сказал:

— Простите?