Я киваю, закидывая мелочь в автомат.

— Извиняюсь за подобное поведение. От такого сложно отойти, — театрально вздыхает одна, распахивая пальто сильнее, будто ей было жарко. Честно говоря, я в это верю. На улице плюс восемнадцать.

— От чего «такого»? — я щелкаю на моккачино. Азирафель любит сладкий кофе.

— Видеть, как тот, что должен тебя защищать, чуть ли ни убивает твоего бывшего мужа.

— Ну, фактически, он и защищал. Окажись он убийцей. Это просто человеческий фактор.

— Это похвально, что вы защищаете своего друга, — она приваливается плечом к автомату, разворачиваясь всем корпусом ко мне. Так люди показывают свое расположение к общению. К человеку. Я выбираю себе американо. — Странно видеть мужчину в таком возрасте не женатым.

— Был неудачный опыт, — говорю я меж слов, беря один стаканчик, не отводя взгляда от автомата. Мой интерес к нему по-прежнему больше, чем к ней. — Не мое.

Так я говорю о том, что не приемлю серьезных отношений. Мало кому это нравится. Никто не хочет услышать от предполагаемого партнера, что ему срать на верность и на перспективность отношений.

— Уверена, вам просто не повезло, — она улыбается так, как учат на курсах «Дом и быт: сделаем из тебя любящую жену». Заставим тебя любить твоего мужа, за которого ты вышла только потому, что из всего кружка-идиотов, ухаживающих за тобой, этот оказался самым богатым и не горбатым. — А вы… как коротаете вечера?

Она закусывает губу. Я беру второй стаканчик. Для Азирафеля. Вечером я либо обнимаюсь со своим психотерапевтом (метафорично, конечно же), либо с галлюцинациями. Либо жонглирую пистолетами, ножами и любыми другими подручными и не очень средствами, из которого из человека можно выбить стремления, амбиции и жизнедеятельность.

— Я говорю о том, что мы могли бы встретиться.

Моя внешность, которую я никогда не считал хорошей. Моя харизма и эгоистичность. Уверенность в себе и мой костюм. Это все заставляет всматриваться, присматриваться, думать.

И всё это приводит к одному и тому же.

Я поворачиваю голову к ней и мне кажется, что она даже не дышит.

— Конечно.

Она улыбается ещё шире. Так учат улыбаться на курсах: «Будь настоящей: понравившийся тебе мужчина соглашается на свидание, дыши ритмично и не выгляди, как дура»

И она, улыбаясь, запихивает в карман моих штанов какую-то визитку. Издали я только смог заметить, что визитка матовая, гладкая и очень яркая. Она уходит, виляя бедрами, выкидывая как-то совершенно меж делом стаканчик в урну.

Я усмехаюсь.

Знала бы ты, милая, что друзья не соглашаются на свидания с женщинами, которые играли на нервах его друзей просто так.

Я просто хочу разобраться с этим.

Ее узкий силуэт теряется за очередным поворотом, а я иду обратно. И как-то отдаленно, внезапно даже для себя, я понимаю, что убийства, совершенные в Америке, никак не могли оказаться в базе Лондонской полиции. А их таких было не одно и не два.

Азирафель не мог иметь к ним доступа.

Только если не…

Ах, вот оно что.

вот оно что.

Я иду меж поворотов и дверей, ориентируясь едва ли не на интуицию, потому что тут много дверей, много поворотов, но я все равно умудряюсь прийти к нужной двери. Мышечная память. Интуитивная. Что угодно, главное, что оно работает.

Я уже собираюсь постучать в дверь или плечом, или ботинком, потому что у этих стаканчиков нет крышечки, так что я не могу освободить даже одну руку. Я делаю разворот и замечаю краем глаза Гавриила. Он улыбается.

— Помочь?

Я даже не успеваю кивнуть, как он открывает мне дверь. У него прямая осанка, ровно-расправленные плечи и он весь как из гипса вылепленный. Какой-то неестественный. Как и любой другой человек, имеющий в себе столько гнили, что её надо маскировать. Это то, чем я обычно занимаюсь. И от Гавриила воняет тем же. Ну, что ж…

птицы одного оперения слетаются вместе. ³

— Буду должен, — на выдохе кидаю я, когда он лишь кивает и идет дальше. Идеально и продолжая улыбаться. Улыбка на его лице — так Вас не научат улыбаться нигде. Так улыбаются люди, которые обдумывают что-то не самое приятное, но пытаются казаться другим людьми таким, будто бы они в норме. Гавриил не в норме. Вот что я понимаю.

Дверь едва снова не захлопывается, но я засовываю меж косяком и дверью носок туфли и, помогая себе плечом, захожу внутрь.

И все же, почему шарф? Ладно, хрен с ними, с очками, я-то использую их для сокрытия. Зачем он использует шарф? Шея, наверное, потеет, потому что тут довольно тепло. Почему он использует шарф?

Как бы ты не пытался соответствовать своему образу, как бы не обожал стиль, мало кто будет жертвовать собственным комфортом.

Не мне, конечно, его укорять — я очки даже ночью не сниму, если я на задании или мне просто некомфортно. Но шарф… кожа, наверное, потеет.

— С кем ты там разговаривал? — Азирафель не отрывает взгляда от монитора. Он очень быстро печатает. Может, двести восемьдесят знаков в минуту. Что-то такое.

— Гавриил дверь помог открыть. На удивление, очень вежливый тип, хотя выглядит… — я запинаюсь и ставлю перед Азирафелем стаканчик кофе, бесцельно пялясь в свой. Как он выглядит? — Пугающе. Может быть. Наверное. Если бы я с ним делил свою работу, то точно бы не доверял.

— Ой, да ну, Кроули, в вашей работе вообще никому веры нет.

Он щелкает на энтер, откидывается на кресло и массирует виски, прикрыв глаза. Он выглядит уставшим. На самом деле, пока я был здесь, он особо не отвлекался от собственной работы. Поразительный навык.

— Мне надо по работе сейчас. Снять некоторые показания и осмотреть ещё раз место. Мне кажется, я что-то упустил, — он выключает компьютер одним щелчком по системнику, сказав: — Ты со мной?

— А? Да-да, конечно. С тобой, — я смотрю на визитку, которую она мне всунула.

Она юрист. Вот это слишком гламурная визитка — визитка юриста. Её офис почти в центре Лондона, что, по моим расчетам, чуть лучше, чем неплохо. Не удивительно, что она вгрызлась в какой-то закон. Не имея она такой подложки, едва ли Азирафель не смог бы от неё отвязаться.

— Только я на своей машине, а ты?..

— Поехали. Потом свою заберу. Мы ведь один хрен сюда будем заезжать.

Я запихиваю визитку в задний карман. Под моими пальцами шуршит бумага. Я вспоминаю о той записке, которую дал мне тот старик. Я переложил её в новые штаны, чтобы не потерять.

Сзади был написан адрес, видимо, он по наивности решил, что если я вообще решусь выполнять его предсмертную просьбу, то поеду по адресу. Потом, видимо, дошло, что самым простым будет написать имеил.

В любом случае, я не выкинул его.

Азирафель кивает. Когда мы выходим под палящее солнце — жарко настолько, что я даже стаскиваю свой пиджак, выкидывая недопитый кофе в урну.

— Я просмотрел дела, которые открывали по тем убийствам, которые не были причастны к вам. Ну, или якобы не были причастны — по мыслям полиции…