Все давно в нем растопила моя боль.

— Ничего, Азирафель, ничего, я думал об этом слишком долго. Ты не знаешь, что со мной сделают, если я захочу уйти. И я не знаю. И не знать бы нам этого. Спать нормально едва потом можно будет.

Мой голос — я слышу его как сквозь пелену, сквозь ткань, сквозь дверь. Будто бы придавленный и тихий, молящий.

— Я сам бы с радостью убежал отсюда босыми ногами, последнее бросив. Мне самому надоело. Мне больно жить, я хочу вниз, сюда, к тебе, но..

Я прерываюсь, чтобы глотнуть воздуха. Ритм моего сердца бьется в висках.

— Ко мне? — вторит он таким голосом, будто бы произносил свои последние слова.

— Мне больше некого хотеть.

Расстояние между нашими лицами — от кончиков пальцев до начала ладони.

Мой голос дрожит, дыхание Азирафеля — тоже.

То, как мы смотрим друг другу в глаза. То, как дышим. Как существуем.

мы оба не можем.

и оба хотим.

Двадцать сантиметров. Вот что они могли бы решить сейчас.

Двадцать сантиметров.

Никаких гудков машины. Никто не хочет, чтобы эти двадцать (уже меньше, многим меньше) уменьшились.

Вожделенный покой — в глубине серого растаявшего льда. Несколько сантиметров, доля секунд. Секунды, которые могут решить все. Так в тебя выстреливают, и так пуля пролетает мимо, сердце пропускает удар, а ты начинаешь верить во все теории заговоров, во всех богов, дьяволов и чертей.

Один выстрел.

Я больше так не могу.

как же невыносимо больно ждать.

Комментарий к 8. every time i look around

Извиняюсь за такую “косую” главу. Она у меня все не складывалась и не клеилась, плюсом почти половину я писала с больной головой (к осени она решила что будет неплохой идей если она будет болеть нон-стоп с небольшими перерывами). Я пытался её переписывать, но выходило ещё хуже и ещё боле затянуто хд Это, наверное, первая глава, которую мне было скучно читать при вычитке, но, надеюсь, это единичный случай. Не знаю, вина ли это головы, или того, что я как-то неправильно распределила действия, но буду верить в лучшее ив то, что вам было читать чуть менее скучно.

========== 9. i see what a fiend made ==========

Дыхание Азирафеля — смесь какао и сигаретного дыма. Он курит только тогда, когда ощущает себя отвратительно. Как выпотрошенная дешевая кукла с высунутой ватой из нутра и разорванными швами.

Он моргает. Ресницы — дрожащие. Зрачки — расширены.

Меньше двадцати сантиметров.

В моей голове — шум клаксона.

И я резко выпрямляюсь, едва заслышав шум шагов и того, как дергается ручка. Надеваю свои очки назад так растерянно и быстро, что чуть ли не заряжаю себе дужкой в глаз.

Я стою чуть дыша, когда открывается дверь. Азирафель растерянно поворачивает голову. Его щеки покраснели, кажется, что даже дыхание сбилось.

— Давно не виделись, Гавриил.

Азирафель говорит так, будто бы кто-то с легкой руки перезаряжает пистолет. Звук свинца и стали пистолета, так устанавливают магазин и спусковою скобу на свои законные места.

В моей голове звучит протяжный гудок машины.

Гавриил улыбается так, как люди обещают сломать челюсть. И не то чтобы они не выполнят это обещание в скором времени. Гавриил действительно выглядит как ангел от мира моды. Туфли — Burberry. Коллекция весна-лето, абсолютно новенькая и абсолютно симпатичная. Пальто — светлое и без единой замятины — это наверняка Yves Saint Laurent. Я видел его на недавнем показе, когда летел в Санта-Монику, чтобы чем-то занять время в перелете. Потому что слушать треп про дела в нашей компании я не хотел (почем зря), а делать что-то надо было.

Гавриил выглядит абсолютно прекрасно. Одежда делает человека. Так я всегда считал, так я и буду считать. Понимаете ли, давайте будем честны, никакой хороший человек не будет наряжать себя как новогодняя елка в бренды. Никакой нормальный человек таким не занимается. Если мы, конечно, не говорим о знаменитостях, которые вечно светят собой.

А ни я, ни Гавриил не знаменитости (только если мы не имеем в виду особо целенаправленные и узкие круга)

Так что я примерно могу представить, что у него в голове.

— Хотел обрадовать тебя, — он шлепает на стол средней толщины папку.

Гавриил говорит так, как блестит сталь. Его голос — такая тяжесть у новенького пистолета в твоей руке. Вес холодного оружия в его речи. Он восхитительно холоден и так же восхитительно лицемерен. Я будто смотрюсь в зеркало. Будто бы так я выгляжу, когда захожу в место, где мне нужно убить половину персонала.

Так я бы выглядел всегда, если бы был чуть более здоров.

Гавриил и его улыбка. Его отбеленные зубы. Я смотрюсь в зеркало.

— Да вы издеваетесь, — устало шепчет Азирафель. — Это все по тому делу по поводу этого мужика с пилой?

— Не только с пилой, — он кивает, а после поднимает взгляд на меня.

Мы смотримся в зеркало.

Вот что мы делаем.

— Очки в здании? — он вздергивает бровь, криво усмехаясь.

Теперь я вообще не сомневаюсь в том, что смотрюсь в зеркало.

Будто бы два брата, которых разделили при рождении, потому что ублюдочность в нас, кажется, как сиамский близнец. Я знаю это. Я это уже видел (в себе).

— Шарф в здании? — я говорю, и мой голос выходит по интонации абсолютно таким же, как у него.

Он улыбается. Я ему тоже. Кривлю рот в улыбке. В попытке улыбнуться. Зеркальное отражение.

Такие ублюдки, типа него, должны ошиваться там же, где таскаюсь я. Так что ты делаешь тут, сред них?

— И да, хорошая работа с Робертом. Он стал заикаться после твоего допроса, — Гавриил хлопает Азирафеля по плечу и уходит, хлопая дверью.

Пару секунд мы молчим, смотря в сторону закрытой двери.

— Заикаться, да? — переспрашиваю я, поворачиваясь к Азирафелю. Он медленно моргает и переводит взгляд на папку, из которой торчали файлы, пометки и документы.

— Я так полагаю, это его врожденный дефект.

— О, а я так полагаю, — я обхожу его со спины, заглядывая в экран монитора, а потом опираюсь одной рукой о стол так, что мои губы оказываются у его уха, — что этот врожденный дефект у него без тебя бы не проявился.

Азирафель недовольно отмахивается. И мы оба делаем вид, что не было никакого диалога между нами минутами ранее. Будто бы все в порядке.

Что ж…

все в порядке.

— Я проверил все дела, которые были связаны с тобой, — говорит он, отодвигая папку о деле какого-то там мужика «с пилой и не только». Открывает ещё одно окно, открывает папку. — Все двадцать пять дел, что касались тебя.