И я делаю шаг вперед, ощущая, как мои ноги утопают в этом всем. Будто бы я иду по очень, очень упругой воде.

И вот моя рука — все ещё скользит по стене. Я не рискую открыть глаза, хотя мне хочется сделать это больше всего. Я натыкаюсь пальцами на висящую картину. На ту, что всегда была здесь. Не как триптих от Бэкона во весь мой рост.

Картина, висящая в моём кабинете — «Звезда». Художник — Эдгар Дега. Я любил его картины с детства. Потому что моя мать в детстве занималась балетом, и в нашей гостиной висела огромная картина «танцевальный класс». Мама говорила, что она напоминала ей о её детстве.

А эта картина напоминает мне о моей матери.

В любом случае я иду дальше. Становлюсь на валяющиеся со вчерашнего вечера очки. Они хрустят так, как хрустят кости под сильным ударом. И меня пробирает мелкая дрожь.

Когда я все-таки дохожу до стола с таблеткам, я по-прежнему боюсь открыть глаза. Я чувствую пронзительный холод на всей моей коже. Чувствую то, что мой затылок — влажный. Я на ощупь ищу упаковку таблеток в фольге. Ту пластинку, что я не засунул вчера в упаковку.

Дрожащими пальцами я достаю одну и запиваю остатками воды. Она имеет неприятный привкус, потому что стояла открытой в стакане всю ночь. Я выпиваю таблетку и судорожно выдыхаю.

Мое дыхание рваное, мои руки по-прежнему дрожащие, когда я опираюсь о стол. Я не открываю глаза. Чудом только это работает. Вчера бы, только закрыв глаза, я бы увидел кучу трупов, растерзанную кишку или ещё что-то в этом роде.

Я просто убеждаю себя, что когда я касаюсь руками чего-то, там должно быть то, что есть всегда, а не то, что видит сейчас мой искаженный всем происходящим мозг.

Это просто должно работать. Должно.

И тогда я просто сажусь на пол и утыкаюсь лбом в свои колени. Надо просто немного подождать. Немного. Скоро должно отпустить. Просто подождать. Десять минут.

Я слышу ритм своего сердца и шум крови. Я слышу даже то, как я сглатываю. Слышу, как падает пыль. Как пряди моих волос спадают на лоб.

Я чувствую, как пульсируют мои десна, моя глотка. Пульс в моих пальцах и затылке. В каждом сантиметре моего тела. Звуки и шорохи, которые идут с разных сторон от меня. Левой угол и правый. Будто в стенах огромное скопление ос. Они роятся и жужжат, пытаясь пробиться сюда.

А я сижу с зажмуренными глазами, и жду, когда это пройдет. Холод на моем затылке, тиснение в груди.

Никаких тушенных кишок, черт возьми. Не было там ничего такого. Это меню ресторана. Круглосуточного. Итальянская кухня — там должна быть паста или пицца. Что-то ещё. Не знаю. Я плох в итальянской кухне.

Я все-таки поднимаю голову и открываю глаза. На свой страх и риск. Мне кажется, что я сидел так целую вечность, на деле, кажется, прошла минута.

Это мерзкий цвет мокрого бетона и все мои стены — это синоним. Вход на кухню кажется мне настолько маленьким, что туда с трудом пролезла бы книга. Картина Деги — она висит под углом, как Пизанская Башня. Сейчас я и не уверен, что это балерина. Это испуганная девушка, скрюченная и согнутая как смятая игральная карта. Она смотрит прямо на меня. Её губы истерзаны так, будто бы кто-то искромсал их ножницами. Её глаза — испуганные и умоляющие — смотрят на меня.

В моем горле пересыхает. Когда подступает очередной приступ тошноты, я тщетно закрываю глаза и утыкаюсь снова лбом в мои колени. Считаю про себя. Пытаюсь отвлечься. Не думать.

Шорох и жужжание. В конце концов это все сливается в неясную какофонию. Надоедавшую и противную. Раздается голос. Такой, который может воссоздавать каждый школьник в специальной программе. Искривить его. Растянуть, сделать медленнее и более низким.

Голос монстра из-под кровати.

«Ты думаешь, что так оно работает?»

Я ничего не думаю.

«Ты думаешь, что оно сработает?»

Ничего и никогда не работало. Ни мое желание быть человечным, ни мое стремление казаться хоть кому-то адекватным. Я облажался. Даже рядом с Азирафелем. Даже рядом с ним я есть, был и буду гребаным кровожадным бешеным животным.

«Когда твои фантазии станут реальностью?»

У меня нет никаких фантазий, о чем ты, черт возьми, говоришь. Я ничего не хочу. Пусть хоть растерзают меня после смерти, хоть выскребут на могильной плите слова о том, что Энтони Дж. Кроули любил мужиков. Что угодно. Мне насрать.

«Твои фантазии, когда ты видишь, как из твоего психотерапевта рвется кровь. Как вываливаются зубы. Как происходит гниение».

Это не мои фантазии, черт, нет-нет-нет. Я никогда не хотел ей такого.

«Тогда кто? Кто это все видел, в чьей это было голове? Тут только ты».

Откуда мне знать, черт, я не хотел никого убивать.

«Твои видения, когда ты идешь по улице или покупаешь бургер. Когда ты видишь, как у официанта свисает голова с шеи. Как прорезается дыра в щеке. Как через мясорубку пропускают куски тела, плацы или гениталии. Уши. Так много вещей, которые можно было бы засунуть в мясорубку. Так много частей тела у людей, которые можно засунуть туда».

Какофония и неясные звуки. Голос, который звучит как герой-злодей с сеги. Старый электронный голос. Ненастоящий. Он и сейчас ненастоящий.

Кажется, прошло пять минут. Ещё пять. Еще не так много, как может показаться.

«Ты можешь убежать отсюда, но это никогда не убежит из тебя».

Я стану другим человеком, если выберусь.

Звуки и голоса. Крики и вопли. Это все смешивается в один неясный звук. В какофонию. В дребезжащую и громкую. Настолько, что у меня болит голова. Что болят уши. Болит горло.

Звуки тишины.

Громкая тишина.

Вот что я слышу сейчас.

«было бы неплохо, если бы ты хоть один раз выполнил то, чего тебе хочется».

Чего мне хочется?

Чего мне, блять, хочется?

Расскажи мне.

Под моими веками цветные вспышки.

Десять минут или час? Никто не знает. Времени не существует. Время — относительная категория. Одно из пространств, придуманных людьми. Его не существует в отношении вселенной.

И когда я прихожу в себя, когда я открываю глаза, на улице уже светло. Достаточно светло. Кажется, десять утра. Я слышу шум машин. Я медленно моргаю, когда смотрю в панорамное окно.

Картина висит ровно, вход на мою кухню — стандартная арка.

на кой хуй я живу?

Это последняя мимопроходящая мысль, которая всплывает в моей голове так, как мертвая рыба поднимается с аквариума на верх. А потом я встаю, оправляю пиджак, вытираю рот и снова иду на кухню. Бутылка виски единственное, чего я хочу.