Мои пальцы могут ощутить что-то мокрое и склизкое, когда я касаюсь этой стены. Моя верхняя губа невольно подтягивается, формируется морщины на лбу, брови сдвигаются — эмоция отвращения.
Когда я поворачиваю голову, то вижу ещё одну такого же цвета стену. Там, где должна быть арка, соединяющую кухню и зал — я вижу только бетонную слизкую стену. Меня пробирают мелкие мурашки. Я медленно моргаю. Я стараюсь дышать ровно и часто. Мне всего лишь кажется. Это не по-настоящему.
Эти мысли не спасают меня от того, как сжимается мое сердце, как шумит пульс в моих висках. Меня подташнивает. Снова.
Это бетонная коробка с мокрыми, ещё не застывшими стенами. Такими мягкими, что, мне кажется, я могу погрузить туда руку.
Я пытаюсь прийти в себя. Я пытаюсь дышать. Я пытаюсь идти. Я пытаюсь взять свой телефон. И у меня это даже получается.
Просто заказать еду, подождать и все придет на круги свои. Но сейчас меня окружают только бетонные стены и ощущение клаустрофобии, которое шляется около меня кругами, стискивая воздух, заполняя легкие этим запахом поднявшейся мокрой пыли. Свежесть и грязь. Запах после дождя.
Как бы я не нажимал на экран телефона, как бы не блокировал и снова не включал — экран не реагирует. Значок набора номера и смс. Значок браузера и фейсбука. Ничего. Ничего не включается. Голова кружится, когда я шиплю сквозь зубы:
— Блять.
Я поднимаю взгляд вверх. Со стены на меня смотрит триптих Бэкона. Я узнаю эту картину. Тема распятия. А этим занимались экспрессионисты.
Эмоции. Выражение. Боль. Страдания.
Эти яркие красные оттенки на фоне мокрого бетона смотрят на меня. Я никогда так не чувствовал эту картину как сейчас. Никогда раньше.
Три фигуры, окружающие человека во время казни. Три не-человека.
Я могу услышать нечеловеческие крики в своей голове, которые вкладывал в эту картину Бэкон.
Если я правильно её чувствую.
В конце концов экран моего телефона вспыхивает ярким красным и тут же гаснет. Дерьмо. Он вырубается, я а остаюсь один на один с бутылкой виски, пачкой кукурузных хлопьев и гребаной бетонной коробкой с этой картиной на стене.
Никто бы не захотел пялиться на этот триптих в такой ситуации. В любой ситуации.
Это по ненастоящему. Я закрываю глаза. Я глубоко вдыхаю.
Когда я открываю — картина по-прежнему висит. Позади меня вместо выхода бетонная стена. Но телефон в моей руке внезапно вибрирует. Он реагирует на мои прикосновения. Ловит вай-фай. Я снова моргаю. И медленно ввожу в поисковик название ресторана, с которого обычно заказываю. Потом смотрю на время: 4.57.
Я моргаю.
3.80.
Моргаю снова.
69.96.
Моргаю ещё раз.
0.66.
Закрываю и снова открываю.
СДОХНИ.
И снова.
77.66.
В любом случае, вряд ли этот ресторан работает в любое из этого времени, мне нужно что-то с круглосуточной доставкой.
Крики, которые идут из этой картины, вибрацией стоят в моей грудной клетке и глотке. Красный цвет ползет по стенам, сливается, увеличиваться и уменьшается. Пульсирует, как зубная боль.
Я нахожу какое-то заведение с круглосуточной доставкой. Я захожу в основные блюда. Итальянская кухня. Я пролистываю названия блюд. Названия, написанные то ли на японском, то ли на корейском, то ли китайский — я не разбираюсь. Лигур не учил меня разбирать эти языки по резкости, округлостям и вытянутости.
Почему итальянская кухня вообще написана японским языком? Или каким еще?
Я поднимаю взгляд на висящую картину. Эти рты, тянущиеся из кусков плоти. Слюна, которая капает. Слюна, которая там не изображена.
Я опускаю взгляд на меню.
Я понимаю название блюд. Я читаю.
«запеченные кишки»
«пиво из фекалий»
«тушеное в соусе демиглас дерьмо»
Я морщусь. Итальянцы извращенцы. Самые настоящие.
На экране возникают разные картинки. Лица девушек и маленькие животные. Одноклеточные организмы и дети. Они продолжают сменяться даже когда я перестаю листать список блюд. Они мелькают и мелькают. Все быстрее и быстрее. Как экран в казино.
В итоге должны выскочить три лимона.
Но выскакивает изображение моей мертвой сестры с разорванным в лоскутки ртом.
И проходит секунда, прежде чем я нахожу свой телефон валяющимся на полу бампером к верху. Моё сердце бьется у меня в висках.
Это просто гребаные галлюцинации. Мне нужно выпить таблетки. Блять, их надо было выпить утром, а не…
Я смотрю через плечо. Там нет выхода. У меня нет выхода.
а был ли у меня выход хоть когда-нибудь?
Я с фантомным скрипом поворачиваю голову к этой картине.
Там не изображено распятие, как считают многие. Там изображены три сопроводителя распятия. Три демона. Три твари.
был ли у меня выход хоть единожды?
куда мне выходить?
Я смотрю на окно. Пейзаж за ним — бетонная стена и железная решетка. Выхода нет даже из окна.
Интересно, а как бы отреагировал Азирафель на мою смерть? А мой Босс? А Анафема?
Что бы они подумали? Какую бы причину для подобного взяла Анафема из всех бесконечных вариантов, что есть у неё в голове?
Пришел бы Азирафель на мои похороны? А будут ли у меня похороны?
Как меня вспомнят? Вспомнят ли вообще? Сделают ли из меня легенду в криминальной среде или рассекретят моё существование и напишут в газетах?
Что они сделают со мной после смерти?
Растерзают или вознесут?
Я готов выгрызть этот бетон и решетку зубами, и выйти туда, вниз, лишь бы узнать ответы на эти вопросы.
Что напишут на могильной плите? Какое из нескольких десятков моих имен они выберут? Настоящее? Какое у меня настоящее имя?
кто я?
Я глубоко вдыхаю, и что-то скручивается у меня в желудке, тошнотой подкатывая к глотке.
Всё, что я вижу — всего лишь сюрреализм. Картина неких художников.
пытка искусством.
вот что сейчас происходит.
Я закрываю глаза и на ощупь иду к арке. Я трогаю стену. Это обычная стена со слоем штукатурки и отделкой на ней. Мои пальцы не утопают в жиже. Все нормально. Главное не открывать глаза. Не смотреть.
Иногда лучше быть слепым. В некоторых вещах.
Если Вы понимаете, о чем я.
Я скольжу рукой дальше. Натыкаюсь на полку с приправами и на ещё одну полку. И вот он — угол. Десять сантиметров и моя рука скользит по пустому пространству. Там, где мой мозг видел бетонную стену, моя рука ощущает пустое пространство.
