Когда я поднимаю руку, целясь в пожилого мужчину, единственное, что вырывается из его глотки, это хриплое:

— Боже, помоги.

Я криво усмехаюсь. Я говорю:

— Нет никакого Бога.

Говорю, нажимая на курок:

— Ave Satani.

Это всё просто тупой дешевый хоррор. Хотя нет, даже к хоррору это не отнести — триллер. Такой вот с дешевой ненастоящей кровью и мозгами, сделанных из детских штук для лепки или хенд-мейда.

Сюжет всегда похож. Несколько громких выстрелов, тела, падающие на пол с глухим шумом. Безумный взгляд. Паника. И тогда начинается шоу.

На меня все-таки набрасываются. Кто-то отчаянный, кто-то слетевший с катушек. Впечатывая головой так, что на секунду у меня перед глазами взрываются цветные пятна. Валят на пол, как мешок картошки, и это самое невыгодное, что могли они сделать.

Проблема жертв в том, что они, даже отчаянные, все равно напуганные до смерти, поэтому они все полностью без координации, и когда я сбиваю кого-то с ног, он валится. Не успевая даже встать — меня хватают за рубашку.

Вот так проходит жизнь. Последнее, что вы видите — мою улыбку. Бешеную и счастливую. Я выворачиваю апперкот так, что выбиваю пару зубов, дальнейшей подсечкой валя с ног. Мне не нужно даже несколько секунд, для того, чтобы достать второй пистолет. Выстрел разносится сначала вправо, и этот мужик, под моими ногами, широко раскрывает глаза.

Возле него валится с дырой у грудной клетки какой-то тип, который бы имел все шансы меня завалить, имея такую комплекцию, но он слишком медленный.

Поэтому он валится на пол.

Ещё девять пуль. Я выстреливаю в типа позади меня, даже не оглядываясь — по звукам, попал в горло. По дальнейшему громкому падению я в этом только убеждаюсь. Тип под моими ногами продолжает пялиться на меня, и, когда пытается встать, я врезаю ногой по затылку так же, как и недавно ударял того молодого пацана.

Сдавленный стон.

Восемь пуль.

Я поднимаю голову и на меня пялятся три пары напуганных глаз. Вот они — даже кинувшись на меня втроем не смогут сделать ничего. Один по-прежнему сидит там, где сидел. Его взгляд не выражает ничего, и я просто забиваю на него, потому что это только в дешевых фильмах, где любовь побеждает зло, этот тип смог бы вытащить из обоймы пистолет. Но мы не в таком фильме, поэтому он просто решил, что нет — что-то делать бесполезно.

Я вытираю нос рукавом рубашки. Я стреляю в мужика, валяющегося у моих ног, и попадаю в место между шеей и плечом. Он взвизгивает и забивается в крике. Поэтому мне приходится ударить его ещё раз — на этот раз сильнее и точнее. Он затыкается. На этот раз навсегда.

Семь пуль.

Я поднимаю взгляд и вздергиваю бровь. Я жду действий. Я вижу, какие эти двое бешеные и отчаянные. Я жду хоть чего-то. Но не ничего.

— Ладно, понимаю, — я откидываю пистолет и вижу то, как загораются их глаза, — это нечестно. Я с пистолем, вы без.

Я оглядываю помещение.

Семь я застрелил фактически сразу же. Без прелюдий. Потом они как с цепи сорвались. Поэтому я получил пару синяков и даже один кровоподтек. В любом случае, они все мертвы. В помещении пахнет кровью. Сперто и крепко. На окнах кровавые разводы, весь пол в лужах крови.

Они продолжают просто пялиться на меня.

— Нет, я не понимаю, вам что, сдохнуть хочется?!

Я завожусь с полуоборота, и плотно сжимаю зубы, когда оглядываю их. Это мой просчет — убивать сразу семерых, быстро и резко, но, блять, неужели нельзя последовать примеру более активных членов их компашки и хотя бы поднять свою задницу?!

— Ну, хочется, стреляйте в себя сами.

Мой голос звучит низко и хрипло. Я чувствую болевой позыв у себя в затылке. Меня начинает распирать ярость и злость. Настолько сильно, что мое сердце забивается ещё сильнее, и изображение перед глазами едва мелькает.

Таблетки начинают отпускать окончательно. Злость во мне выражается в рваном дыхание, в том, как мечется мой взгляд, в необдуманных действиях.

Этот мужик растерянно пялится на пистолет, а я плотно сжимаю губы в одну сплошную линию. Мои плечи буквально состоят из стали и я лишь дергано выдыхаю.

Когда он наклоняется за пистолетом, мне хватает трех шагов, чтобы оказаться около него, чтобы оказаться быстрые. Он повисает на моем колене, издавая глухой звук. Я поднимаю свой пистолет и выпрямляюсь, оказываясь с другим мужчиной где-то в полуметре. Он смотрит на меня. Предположительно — в мои глаза.

Я говорю:

— Бу.

Он рвано дергается, чтобы ударить меня, а я делаю подсечку. Удар под дых — примерно. Он скручивается и поднимает взгляд на меня. Пытается встать. Я поддеваю рукой стоящий стакан на столе и, когда второй кое-как поднимается, я разбиваю стакан. Осколок входит прямо в артерию — так, что кровь плещется на меня и на него фонтаном. Даже на мое лицо, поэтому я лишь брезгливо отталкиваю его и вытираю щеку рукавом пиджака. Будто бы это поможет.

С глухим звуком он обрушивается на пол. Он захлебывается и кашляет.

В эту же секунду другой кидается на меня сзади, и я ощущаю, как он сдавливает руки около моей шеи, пытать задушить. Он вдавливает меня в себя буквально, плотнее обвивая руки около моей шеи. От него пахнет палеными духами от Диор. И это тоже — мерзко. И да, у него есть шансы, чтобы задушить меня.

Но он даже не замечает, что я нащупываю рукой второй осколок и, сжимая его так, что режу свою кожу, одним резким движением попадаю ему в живот. Хватка сразу слабеет. Хватает одного толчка, одного удара локтем под дых, чтобы он повалился. И как вишенка — я становлюсь ногой на торчащий осколок, загоняя его буквально полностью в желудок. Он издает рваный вдох и захлебывается в собственной крови, которая буквально фонтанирует из его рта. Он шарит руками по животу, и его взгляд бешено оглядывает все.

Ему больно. Ему очень больно. Этот кусок стекла буквально разорвал его кожу, проник глубже, повреждая желудок — это и вызвало внутренне кровотечение. Не знаю, сколько он так ещё будет бултыхаться в крови, но смерть неприятная и долгая.

Я поднимаю свой пистолет и смотрю на этого мужчину.

— Ладно, окей, раз вы так спокойный, то… не знаю, сами выберите себе смерть? Да ну, — я отдергиваю сам себя, когда слышу свои слова, — дерьмово звучит. Забыли.

Перешагивая через будущий труп, который сейчас очень даже активно дергается и пытается сделать что-то со своим желудком (понятия не имею что, осколок достать, что ли), я обхожу стол.

Этому мужчине лет семьдесят. Его улыбка такая, что он смог бы сыграть всезнающего старика в старом вестерне. Его взгляд снисходительный. Настолько, что я начинаю верить в пушку за его пиджаком или бомбу под столом.

— Я могу попросить вас об услуге?

Его голос скрипит. Он низкий, охрипший, болезненный. Звучит так, будто бы он сам планировал умирать через пару дней.