Я стоял и хлопал глазами.

— Это слишком дорого, — пробормотал я, покачав головой. Я не думал её покупать даже в примерном далеком будущем, настолько цена была неприличной. В смысле, возможно, я и мог её себе позволить, но тогда мне явно надо было бы что-нибудь продать. Например себя в сексуальное рабство.

— Не дороже твоей жизни, знаешь. Я жутко перепугался, когда ты там лежал и в себя не приходил. Так что вообще не жалею. Ты живой, ну и хрен со всем этим. Может хотя бы посмотришь, как салон? — он усмехнулся и вложил в мою оловянную руку связку ключей.

Я просто стоял и пялился на неё. Не знаю, сколько времени прошло, но пришел я в себя только тогда, когда Босс толкнул меня ладонью в спину. Я сделал первый шаг и сглотнул. Нажал на кнопку и двери поднялись вверх.

Я смотрел на неё и не сразу заметил белый конверт. Потрепанный какой-то, и, когда я пригляделся, то понял, не такой он уже и белый. Бумага будто валялась где-то с десяток лет.

— Что там?

— Не знаю. Это нужно было отдать тебе в твои сорок. Это от твоего отца.

Я снова замер. Время, казалось, остановилось. От отца? Настоящего отца? Он что, знал, что не доживет до моих сорока? Я снова потерял себя, потерял реальность. Это не было панической атакой, я просто будто замер.

— Тони?

Вынырнув из какой-то дремы, я уставился сначала на Босса, а потом медленно перевел взгляд снова на конверт. Сглотнув, я взял его и, на всякий случай, сел, чтобы не упасть.

В салоне приятно пахло кожей. Руки невольно побледнели и мелко тряслись. Босс стоял поодаль, и всё смотрел на меня. Я поднял взгляд на него и на какие-то пару секунд действительно увидел в нем отца. Не биологического.

В таком освещении я видел, какое у него было уставшее лицо, видел синяки под глазами и морщины. Проседь в волосах, взгляд потухший давно. И этот человек относительно недавно не отходил от меня, пока врачи не сказали ему, что Кроули — живучий ублюдок. Этот человек запомнил мои слова про эту неебически дорогую машину, этот человек купил мне её.

Этот человек винил себя в произошедшем.

И, в конце концов, этот человек сейчас стоял и смотрел на меня этим своим взглядом, которым уставшие до смерти отцы смотрят на своих сыновей. У нас такая маленькая разница в возрасте, но сейчас я ощутил какую-то пропасть между нами. В опыте, в мозгах, в чувствах.

Он всегда это делал: заботился обо мне. Он даже не выкинул этот дряной фикус, который я ему притащил!

Ночи не спал, ища информацию и дожидаясь, когда меня живого — только благодаря ему — привезут, и он удостоверится, что я живой.

Почему, черт возьми, люди вокруг меня делают это?

Что они во мне нашли?

что-то же видно нашли.

Я ощутил, что сейчас разрыдаюсь, когда он улыбнулся мне, кивнув в сторону конверта, и я спешно опустил голову, едва не разрывая бумагу. Я достал сложенный в четверть лист а4.

Письмо. Это было письмо.

Я уткнулся в него взглядом, хотя глаза слезились и читалось плохо, но я тогда ещё не знал, что пытаться держать себя в руках было бесполезно. Под таблетками вообще я эмоции плохо контролирую, а тут ещё все эти обстоятельства и такая ситуация. Трогательная, черт её дери.

В письме было о том, что они действительно брали меня из-за просьбы его хорошего знакомого (не будем тыкать пальцем), о том, что он не думал, что на самом деле полюбит меня (было указано, что моя мать, в отличии от него, сразу полюбила меня, и очень долго восторгалась тем, что Люцифер попросил именно о таком ребенке; дело ещё, скорее всего, было в том, что сама она давно хотела ребенка, а вот мой отец не очень). В конце концов, он пришел к мысли о том, что боялся того, во что меня втянул. И следом за этим он осознал, что действительно полюбил меня. Как сына. Он писал о том, что не был уверен, что доживет до моих сорока, но он в любом случае верит, что я смогу. Он писал о том, что к ним один раз приходила моя биологическая мать, хотели восстановить меня, но, конечно, им ничего не отдали. Решили даже все как-то без юристов.

Он писал, о моем наследстве, о счетах, о том, что всегда верил в меня. О том, что ему так сильно жаль, что он втянул меня во всё это.

Он писал, что «мне жаль, что твой жизнеопределяющий выбор я сделал за тебя. Мне жаль, что я не дал тебе его. Его отняли у меня, затем я — у тебя. Я хочу верить, что ты смог избавиться от этой ноши, что ты смог найти счастье. Знаешь, в чем оно? Чтобы не слушать других. Слушай только себя, даже если тебе кажется, что голос в твоей голове — никогда не был твоим. Послушай его. Послушай себя. Прислушайся. Если ты так и не смог определиться, чего хочешь на самом деле, если ты обманывал себя, потому что другие люди решали за тебя, то, пожалуйста, дай моему трупу обещание, что ты подумаешь над этим. Что ты сделаешь этот выбор. И станешь счастлив.

Я люблю тебя.

не позволяй кому бы то ни было решать за тебя.

послушай себя. хоть один раз — послушай.

я верю, что ты сможешь понять, что тебе нужно».

Некоторые слова размылись из-за влаги, пока я всеми силами пытался сморгнуть слезы. А потом осознал, что это было бесполезно — я полноценно всхлипывал, пока бумага в моих руках едва не рвалась от того, как тряслись мои руки.

На мое плечо легла рука Люцифера и он похлопал меня по плечу.

— В любом случае, думаю, он бы тобой гордился.

Я покачал головой и попытался утереть лицо рукавом пиджака. Говорить пока не решался — голос бы звучал ужасно.

Я отложил письмо, чтобы не намочить его ещё сильнее и потер глаза. Приходил в себя быстро. Под лекарствами (нормальными, которые я купил сам, а не то, что мне всунули) быстро накрывало, но так же быстро отпускало. В общем-то, они просто снижали возможность эффекта накопленного стресса и не давали мне снова дойти до нервного срыва или простой истерики.

— О, кольцо? Поздравляю.

Я уставился на свою руку. На кольцо.

На том я так и не выгравировал змею, потому что Азирафель сказал, что не хочет ждать, но я пригрозил ему, что ночью украду и сам нарисую там змею.

— Спасибо.

— Неважно, что ты думаешь. Ты ведь находишь в себе силы для того, чтобы жить нормальной жизнью, так что, думаю, ты заслуживаешь того, чтобы тобой гордились.

— Со мной не случилось ничего такого, чтобы хвалить за это, — я покачал головой.

— Если шесть дней без еды, воды и с постоянным насилием для тебя — ничего такого, то, ну, не знаю, возможно ты живешь немного в другом мире. Он бы гордился. Он всегда это делал, Тони. Я знаю. Мы были хорошими друзьями.

Я кивнул. На какое-то время затянулась пауза, пока я окончательно не успокоился. Я положил письмо обратно в конверт, сложил его и положил во внутренний карман пиджака.

— Ну, а машина как? Нравится?

— Конечно, — я кивнул, шморгнув носом. — Я о ней даже и не мечтал.

— Так это тоже работает. Перестаешь чего-то хотеть, как тут же это получаешь. Не всегда, конечно, но есть такая закономерность, — я кивнул его словам и потер ещё раз глаза, убедившись, что они высохли, поднял голову. — Кстати про хотеть. Ты будешь сам что-нибудь с ними делать? Мы не нашли организатора, но…